Я могу смотреть хоккей, хотя правила по большей части от меня ускользают. Да, среди игроков есть горячие парни, но на этом их привлекательность заканчивается. Бак, как и единственный хоккеист, с которым я встречалась, – прекрасный тому пример. Он даже не был в НХЛ, просто каким-то придурком из Малой лиги, с которым я решила поискать лучшей доли. Увы, доля вышла такой себе. Мало того, что он оказался ужасен в постели – хорошая фигура не означает соответствующий прибор, – он еще и унизил меня так, что я вряд ли скоро забуду.

– Да ладно, Ви. Никто же не заставляет тебя с ними спать. Можешь просто полюбоваться.

– О да, шлюханы очень заводят.

– Даррен не такой.

Я решаю не спорить.

– Ладно, посмотрю, как получится. Но сильно не рассчитывай.

Все эти вечеринки – шведский стол для игроков, вокруг которых вьются полчища девушек, мечтающих стать десертом.

Шарлин пищит и хлопает в ладоши.

– Ты лучшая!

Я вскидываю руки.

– Ничего не обещаю, но постараюсь.

Шарлин уговаривает меня прерваться на обед, и мы наедаемся до отвала в тайском ресторанчике неподалеку. К счастью, количество съеденных вкусностей мне не мешает, и остаток дня я провожу продуктивно.

К девяти вечера смотреть в экран попросту больно. Живот урчит так громко, что я то и дело оглядываюсь в поисках забредших в офис медведей.

Травиться я решаю фастфудом. По дороге домой съедаю три крошечных бургера и большую порцию картошки фри. Молочным коктейлем приходится, к сожалению, пожертвовать – несварение не очень сочетается с перелетами.

Мама оставила на двери записку: напоминание, что выезжаем мы в какую-то адскую срань – мои слова, не ее. Логичнее всего было бы собрать вещи и завалиться спать, чтобы утром не клевать носом. Вместо этого я переодеваюсь в футболку и любимые трусы-боксеры, вдохновленные «Марвел» – они так приятно сидят, – и сажусь перед телевизором. Но, видимо, засыпаю, потому что в следующее мгновение надо мной уже возвышается мама.

– Вайолет! Ты почему еще спишь? Мы уже десять минут как должны были выехать! Опаздываем на самолет! – Ее пронзительный голос с самого утра – худший будильник.

Я пытаюсь спрятаться под подушкой, но она выхватывает ее.

– Подъем, подъем, подъем! – Мама хватает меня за руку и тянет, насильно поднимая на ноги.

Поскольку с вечера я так и не собралась, я впопыхах забрасываю в чемодан одежду, попутно натягивая джинсы. Лифчик хватаю первый попавшийся: очень кричащий, с леопардовым принтом цвета фуксии и черными кружевными акцентами. Времени искать другой нет, ведь мама привычно стоит у двери, постукивая по ней когтями. К счастью, я не забываю захватить «Историю Тома Джонса», чтобы успеть дочитать ко вторнику.

Чемодан я застегиваю на ходу, потому что мама уже тащит меня к машине, боясь опоздать на самолет. Паникует она зря – всего-то и приходится, что поторопиться в аэропорт, и на посадку мы успеваем.

Сидни – отличный мужик, благодаря которому мы летим первым классом. Кресла просторные и удобные. Воспользовавшись этим, я отключаюсь, пока не приходит стюардесса с напитками. Я прошу принести мимозу – практически апельсиновый сок, – а сама принимаюсь листать хоккейный журнал, позаимствованный у Сидни. Ничего нового. Только сухая статистика да парочка снимков разгоряченных растрепанных хоккеистов.

Бросив журнал, я достаю «Тома Джонса». Может, он меня усыпит. Бесит, что нужно дочитать его ко вторнику. Мне нравится читать. Черт, да я в универе ради удовольствия ходила на пары английской литературы. Книга бы мне и понравилась, может, не прочитай я перед ней кучу веселых и полных секса историй.

Двадцать раз пробежавшись глазами по одному и тому же абзацу, я сдаюсь и до конца полета играю в бессмысленные игрушки на телефоне.

В аэропорту нас ожидает машина – так уж Сидни устроен, – которая отвозит нас в отель. Там же остановилась команда, так что в случае победы «Чикаго» сбежать с праздника не составит труда.

Однако на стойке регистрации возникает небольшая проблема. Сидни забронировал люкс с несколькими комнатами. Я на это не подписывалась: думала, у меня будет свой номер. Прикусив язык, я делаю вид, что меня это не смущает, потому что не хочу показаться неблагодарной – хотя не я уговаривала родителей на внезапную поездку.

Из плюсов – номер просто огромный. В нем есть просторная гостиная и несколько спален, в том числе моя собственная, с отдельной ванной с джакузи. Там-то я и закрываюсь на два часа, отмокая и снова пытаясь читать свою книгу. Потом случайно макаю ее в воду и откладываю сушиться.

Одеться – целое приключение. Собралась я так себе. К счастью, я нахожу черные джинсы, но лифчик у меня только один: тот самый, розовый. С черной толстовкой, которую я надела в самолете, он смотрелся нормально, но я помылась и заново надевать толстовку не собираюсь, поэтому варианта остается два: или светло-розовая футболка, или синяя с пятнами на груди. Приходится обойтись розовой. Натянув ее, я подхожу к зеркалу. О да, леопардовый принт отлично виден сквозь тонкую ткань. Я прикрываю его легким свитером и довольно киваю.

На стадионах очки постоянно запотевают, поэтому я надеваю контактные линзы. Без очков я не так похожу на зануду, а учитывая, что сегодня придется знакомиться с целой новой командой, выглядеть зубрилой мне совершенно не хочется.

К тому моменту, когда линзы наконец перестают выпадать – всего-то с третьей попытки, – у мамы не остается времени поорудовать надо мной тенями. Она большая поклонница синего и постоянно красит меня, как героиню ситкома семидесятых.

Вооружившись шерстяным пальто и закинув на плечо сумку, в которой лежат шарф, варежки, шапка, еще влажный «Том Джонс» и телефон, я на всякий случай проверяю, захватила ли с собой сигареты. На самом деле я не курю. Просто выкручиваюсь с их помощью из неудобных ситуаций, которые случаются часто. Я научилась медленно выпускать дым, чтобы никто не заметил, что я не вдыхаю.

На хоккейной арене полно людей. К счастью, у нас отличные места: у Сидни куча связей, так что попасть в первый ряд не проблема. Я устраиваюсь поудобнее, пользуясь возможностью вытянуть ноги, и наслаждаюсь беспрепятственным видом на центр площадки. Когда на лед выходят «Чикаго», Сидни заказывает нам всем по пиву. Половина трибун взрывается криками, хотя это выездная игра.

Я завороженно смотрю, как игроки легко передвигаются по скользкой поверхности. Сама я боюсь коньков так же, как некоторые боятся змей и пауков. Лезвия на ногах напрягают. Мне даже йога дается с трудом, так что я не горю желанием перерезать артерию в попытке расширить свой спортивный репертуар.

Когда на льду появляется Бак, Сидни подрывается с места, вскидывая кулак в воздух. Бак – настоящий слоняра, как йети. Огромный волосатый йети-шлюхан. По словам комментаторов, Бак – замечательный хоккеист. Тут мне нечего возразить: я видела его зарплату. Если бы он сосал, явно бы не получал таких денег. Их даже опытные проститутки не получают.

Толпящиеся позади девчонки, юбки которых можно принять за ремень, хихикают из-за какого-то Алекса Уотерса. Имя мне смутно знакомо. Они упоминают хет-трик. Видимо, он очень хороший игрок.

Их обсуждение принимает интересный оборот, когда речь заходит о размерах причиндалов отдельных членов команды. Подозреваю, данные они добыли экспериментальным путем.

Когда на лед падает шайба, разговоры о пенисах прекращаются. Команда Бака забивает гол в первые три минуты. Их центральный нападающий поразительно быстрый – я такого еще не видела. Он носится по льду красной молнией. «Чикаго» легко сохраняют преимущество до конца первого периода. За несколько секунд до свистка я бегу вверх по лестнице в ближайший туалет, чтобы избежать толкучки. От выпитого пива мочевой пузырь буквально готов разорваться.

К сожалению, там стоит очередь из женщин, столкнувшихся с тем же, так что приходится стиснуть зубы и не только, дожидаясь, пока освободится кабинка. В итоге путешествие в туалет занимает куда больше времени, чем я ожидала, поэтому возвращаюсь я уже во время второго периода.

А когда добираюсь до своего места, то замечаю, что на льду творится черт знает что. Буквально у меня перед носом. Со смесью ужаса и восторга я наблюдаю, как один из игроков впечатывает другого в прозрачное ограждение. Тот врезается в оргстекло головой, и его лицо спасает только шлем с металлическим забралом.

На мгновение я смотрю прямо в его каре-зеленые глаза – яркий мох со смесью бурбона, – а потом он отворачивается. Ухватив друг друга за форму, они с игроком «Атланты» стаскивают перчатки. Шлемы падают на лед.

Ажиотаж толпы заразителен: все вокруг вопят, и меня так и подмывает к ним присоединиться, но мне не хочется радоваться насилию, так что я держу рот на замке. В такие моменты остро понимаешь, что значит «стадное чувство».

У парня с красивыми глазами явное преимущество. На его спине большими черными буквами написано: «Уотерс». Одиннадцатый номер. Тот самый волшебник, значит? Его лицо встречается с чужим кулаком, но упорство восхищает. Его, конечно, бьют, но и он не сдается.

Вмешиваются судьи: разняв драку, они еще больше раззадоривают толпу, удалив игроков с площадки. Уотерс явно злится, причем не просто, а до бешенства. Добравшись до скамьи, он сбрасывает с себя шлем, потом подбирает и бросает еще раз. Судья делает ему замечание, и он в раздражении падает на скамейку.

Пока судья отчитывает его, спокойствием от Уотерса даже не пахнет. Весь красный, он сжимает губы в тонкую линию. Он кажется смутно знакомым. Даже потный и злой, он все равно симпатичный. Теперь понятно, почему девчонки у меня за спиной так приоделись.

По доброте душевной Сидни покупает нам новое пиво, и я потягиваю его, наблюдая за Уотерсом. Тот следит, как утекают секунды пятиминутного штрафа. Осмотрев трибуны, останавливается взглядом на мне – по крайней мере, так это выглядит. Из-за линз глаза сохнут, так что я не уверена. Девчонки у меня за спиной решают, что он смотрит на них, и щебечут, как двенадцатилетки. Я закатываю глаза. Уотерс приподнимает бровь. Ой-ой, видимо, он решил, что я реагирую на него. С другой стороны, так становится чуть лучше видно.

Я демонстративно роюсь в сумке в поисках капель. Но к тому времени, как нахожу их, он уже наблюдает за льдом.

Похоже, на этом самое интересное подходит к концу, так что я достаю книгу. Два абзаца спустя свисток отрывает меня от не самой интересной истории. Уотерс срывается со скамьи запасных, уже в перчатках и шлеме. Его скорость впечатляет: я бы так не смогла даже в спортивных штанах и футболке, не говоря уж о полноценной хоккейной экипировке.

Его клюшка врезается в лед, остановив шайбу на лету. Развернувшись одновременно изящным и агрессивным движением, Уотерс несется к вратарю «Атланты», перекидывая шайбу. А потом отводит клюшку, бьет, и шайба несется по льду резиновым метеором. Проскочив прямо между ног вратаря, она отскакивает от сетки.

Уотерс пробыл на льду буквально пятнадцать секунд.

Шлюшки за спиной сходят с ума: вопят во все горло, как назойливые банши. Остальные трибуны поднимаются и вопят вместе с ними. Я тоже. Сейчас лицо никому не бьют, а потому можно спокойно порадоваться. Игра идет бурно, и хоккеисты носятся по льду. Я слежу за ними, как кошка за лазером. Вдруг в оргстекло у меня перед носом врезается чья-то рука. Вздрогнув, я проливаю на себя пиво.

Секунда проходит в неуместном предвкушении очередной драки. Но потом я понимаю, что на меня снова смотрят те потрясающие глаза. Уотерс ухмыляется, когда я отряхиваюсь от пива. Нахмурившись, я сжимаю грудь – сама не знаю зачем. Сомневаюсь, что он заметил. Еще секунда, и он стрелой несется за шайбой.

Команда Бака побеждает «Атланту» с разгромными 6:1. Я хлопаю и кричу, искренне радуясь. Частично за энтузиазм отвечает количество выпитого. Как только игроки уходят со льда, мы выбираемся с трибун. Толпа меня нервирует, и я бы лучше подождала, пока основной народ схлынет, но Сидни не терпится найти Бака.

– Пойдем, Ви. – Он обнимает меня за плечи, защищая от толкучки.