Мама подхватывает меня под руку, прижимаясь с другого бока.

– Ну как, понравилось?

– Да, неплохо, – отвечаю я, следуя за Сидни, который прокладывает нам путь сквозь толпу.

– Неплохо, и все? А кричала вместе со всеми. – Он сжимает мое плечо.

– Ей понравилась драка! – кричит ему мама.

– Не только, – отвечаю я.

Сидни усмехается.

– Еще немного, и сделаем из тебя фанатку. – Как скаут и тренер одной из лучших команд Малой лиги, он пользуется большим уважением в хоккейном сообществе. Что дает ему немало преимуществ: места в первом ряду например.

Коридор раздевалки пахнет потом и несвежим снаряжением. Учитывая, что в самой раздевалке потные голые парни хлопают друг друга по задницам мокрыми полотенцами, запах внутри можно не представлять.

Бак выходит из раздевалки с полотенцем на голых плечах, но в хоккейных штанах, и слава богу. Из-за обилия спутанной шерсти он напоминает мне йети.

Я стараюсь держаться ближе к краю толпы, чтобы не попасть под объективы камер. Фотографы снимают Бака в этой его волосяной рубашке, а Сидни гордо и мужественно держится справа. Слышатся пикантные вопросы; Бак отвечает стандартно – наверняка по указке агента. Учитывая, в какое говно постоянно влипает Бак, тот явно получает немало.

Вскоре Бак идет в душ, а мы выходим с арены. Стоим в пробке всю дорогу до отеля, и Сидни покупает нам по пиву, как только мы оказываемся у бара. Я с радостью принимаю бутылку: успела протрезветь во время долгой дороги.

Вслед за командой прибывает целая орава девушек. Полуголая, разгоряченная и шумно болтающая толпа напирает. Пока Бак рассказывает Сидни об игре, будто его там не было, я ищу красный знак выхода. Порывшись в сумке, достаю сигареты и иду к маяку кратковременной свободы, радуясь возможности отдохнуть от людей. Бак, однако, замечает попытку сбежать и хватает меня за руку.

– Ты куда? – кричит он.

Я показываю сигареты. Не хочу орать, а иначе он не услышит.

Бак морщится.

– Бросай уже. Это вредно для здоровья.

Меня раздражает внимание, которое он привлекает к моей ложной вредной привычке, поэтому я бросаю в ответ:

– Прямо как венерические. Но я же не запрещаю тебе спать со всеми подряд.

Он игнорирует замечание и тащит меня к столу своей команды. Тот заставлен тарелками с едой, которую парни поглощают с небывалой скоростью. Вокруг них порхают полуодетые девушки, как фруктовые мухи возле вина.

Раз уж я здесь, то можно попытаться угодить Шарлин и выполнить ее просьбу. Нужно только выяснить, кто из них Вестинг-как-его-там, быстренько сфоткать, сделать вид, будто у меня болит голова, и скрыться.

Я занимаю свободное место; стулья по обе стороны от меня пустуют, и только чей-то пиджак небрежно брошен на тот, что стоит справа.

Не успеваю я поинтересоваться, где найти драгоценного парня Шарлин, как Бака утаскивает какая-то девушка. Он улыбается ей – на первый взгляд дружелюбно, но я-то знаю. Я с удовольствием наблюдаю, как он тихо бесится, пока она щелкает селфи. Когда она хватает его за причиндалы, я все же решаю сжалиться.

– Эй, красавчик, заканчивай порнуху снимать! Садись давай!

Он поворачивается ко мне – как и девчонка, и большая половина команды. Видимо, я слишком повысила голос. Судя по улыбке Бака, я красная, как томат. Но он благодарен мне за спасение, а девка смотрит скептически, так что возникшая неловкость вполне того стоит. Потаскушка что-то бормочет, и Бак мрачнеет.

– Это моя сестра.

Ее раздражение сменяется дискомфортом; она извиняется и уходит, цокая высоченными каблуками.

Бак садится рядом и забрасывает руку на спинку моего стула.

– Спасибо. Я уж думал, она мой хер прямо тут достанет.

– Да и пофиг, – фыркаю я. – Твою закорючку без микроскопа не разглядишь. Ну и не хочется слушать, как ты потом ноешь из-за вспышки герпеса.

Краем глаза я замечаю, что на стул по соседству опустился один из товарищей Бака по команде. Надеюсь, он не слышал, как я отзываюсь о писюльке Бака.

Я поворачиваюсь к нему и практически врезаюсь лицом в сиськи официантки, которая ставит перед ним стакан с чем-то, напоминающим молоко. Она отходит, а я бросаю на него косой взгляд. Сидящий по правую руку парень спрашивает у него что-то, отвлекая.

Я узнаю его: этот тот, которого удалили со льда. Уотерс. Святые угодники, как же он горяч. Короткие темные волосы, шикарная щетина – но даже с ней видно, что природа подарила ему точеную челюсть.

Нервы, смущение и сексуальность Уотерса накладываются друг на друга, и меня прошибает пот. Я стягиваю свитер через голову, но забываю про статическое электричество, и футболка липнет к шерсти. Я вслепую пытаюсь поправить ее. За столом воцаряется красноречивая тишина. Справившись со свитером, я замечаю несколько пар глаз, сосредоточенных на моей груди. Опускаю взгляд. Точно. Лифчик просвечивает сквозь бледно-розовый хлопок, и теперь его видит вся команда, включая Бака.

Тот наклоняется. Шепчет:

– Надень свитер.

Я прикидываюсь дурочкой:

– Зачем?

– У тебя тут… – Он молча указывает на мою грудь, не глядя.

Отмахиваюсь:

– Да ладно, не так уж заметно.

На самом деле заметно, и очень.

Он бросает на меня взгляд, который должен быть угрожающим, но по факту выглядит так, будто Баку очень нужно в туалет. Чтобы его побесить, я не спешу натягивать свитер. Тактика действенная; его лицо приобретает пунцовый оттенок.

– Схожу за пивом. – Бак с грохотом ставит кружку на стол, косится на меня и идет к бару, несмотря на стоящий на столе кувшин пива.

Я как раз думаю натянуть свитер, но ко мне поворачивается Уотерс.

– Привет, я Алекс. – Он мило улыбается, сверкая белыми зубами. Наверняка виниры. А вот глаза – просто нечто, несмотря на проступающий фингал. Я изо всех сил стараюсь не смотреть на него прямо, опасаясь повестись на брутальную красоту.

– Вайолет.

– Не знал, что у Баттерсона есть сестра.

Даже голос у него знакомый, бархатный и низкий. Он прикладывается к стакану, а потом быстро стирает молочные усы. И тут я понимаю, где его видела: в рекламе молока. Господи, я на него дрочила. Мой ужас достигает новых высот, отчего изо рта вырывается совсем уж безумное:

– Сводная. Он предпочитает об этом не распространяться, иначе какая ж из меня будет Офелия. – Мои глаза округляются от собственной ужасной шутки. Хотя, если он такой же, как Бак, он и не поймет отсылку.

– Монашка из Баттерсона выйдет так себе, а?

Охренеть, он ссылается на Шекспира. Я ошарашенно смотрю на него. Пытаюсь, по крайней мере. Его глаза скачут между моим лицом и грудью, так что задача весьма непростая.

Обычно такие откровенные взгляды меня бесят, но здесь я сама напросилась: не надо было надевать под тонкую футболку кричащий лифчик.

Решив усугубить ситуацию для нас обоих, я сжимаю грудь в ладонях.

– Хорошая для настоящей, согласись?

Он вскидывает глаза. Спалился.

– Я… я не хотел, я…

Забавная реакция; давненько я не видела представителя противоположного пола таким смущенным. Фыркнув, я отворачиваюсь.

Бак, прислонившись к барной стойке, болтает с девчонкой – юбка у нее такая короткая, что сразу видно: белья на ней нет. Я тыкаю Алекса локтем. Рука у него каменная.

– Зацени, какая у Бака подружка.

Момент как нельзя подходящий. Любительница эксгибиционизма наклоняется, открывая нам свои прелести.

– Это… это что, ее бобрик?

Я давлюсь пивом, захлебываюсь и пытаюсь откашляться. А когда прихожу в себя, шутливо интересуюсь:

– «Бобрик»? Ты откуда такой, из Канады?

Он переводит на меня ясный взгляд. Боже, какой он красивый. Еще и сидит близко. Очень. Буквально в нескольких сантиметрах, касаясь крепкой рукой моей. От него пахнет то ли одеколоном, то ли дезодорантом – как бы то ни было, запах потрясный.

Он долго молчит – а может, мне так кажется, потому что я смотрю на него. Или вопрос поставил его в тупик.

По опыту общения с Баком – и тем единственным хоккеистом, с которым я встречалась, – я знаю, что игроки в хоккей по большей части не отличаются великим умом. Я понимаю, что это относится не ко всем. Но Бак подтверждает стереотип: он далеко не ученый. Даже не помощник ученого. С другой стороны, Алекс вроде как пошутил на тему литературы. Он вполне может оказаться исключением из правил. Что интригует.

– Да, из Канады.

– Вы там все называете киски бобриками? Как британцы с их «сумочками»? – В голове не укладывается, что я это спрашиваю. Я даже не пьяная, иначе свалила бы свое поведение на алкоголь.

Алекс часто моргает.

– Что ты сказала? «Киска»?

Такое ощущение, что он неправильно натянул шлем и во время игры его неплохо так приложили. На точеной челюсти красуется синяк. Нос кривой, с приличной горбинкой от, подозреваю, нескольких переломов. Но его нельзя назвать страшным. Наоборот – побитый вид ему очень идет.

– Нет, я сказала «киски», во множественном числе, то бишь несколько. – Я веду себя как полная идиотка.

Чтобы не сболтнуть чего похуже, я говорю, что пойду покурить, и встаю, прихватив сумку со свитером и оставив на столе пиво. Судя по херне, которую я упорно несу, подливать масла в огонь не стоит.

Когда я прохожу мимо Бака, тот хватает меня за руку.

– Эй, что за дела с Уотерсом?

Алекс натягивает пиджак. Уходит, видимо. Жаль; с ним было весело болтать, да и на вид он приятный.

Раздраженно вздыхаю.

– Мы просто поговорили. Не буду же я игнорировать сидящего рядом человека. Или тебя в детском садике этикету не научили?

– Чему?

– Забей. Что мне надо было делать, глухой притвориться? Это обычная вежливость. – Да и сам Алекс интересный.

– Ну да, но я пока плохо знаю ребят, а у него так себе репутация. Так что давай осторожнее.

– Слушай, я же ему под столом не дрочила. Мы просто болтали. Ладно, я курить.

Оставив его с Бобрушкой, я направляюсь к двери. За последние полчаса на улице похолодало, так что я натягиваю свитер, беру сигарету в зубы и роюсь в поисках зажигалки. Ее нигде нет.

– Огоньку? – Я вскидываю голову: Уотерс протягивает мне спички.

– Ты за мной следишь, что ли?

Он пожимает плечами и одаривает меня ухмылкой, от которой трусики испаряются. Но я, конечно, не настолько тупая, чтобы поддаться. Ну, в основном.

– Решил составить компанию. – Он достает из коробка спичку.

Я зажимаю сигарету губами. Алекс чиркает спичкой и прикрывает огонь ладонью. Смотрит на разгорающиеся угольки, когда я прикуриваю и захожусь в кашле.

– Сука! – Дым попадает в глаза, и на них наворачиваются слезы. Матерясь, я прижимаю к лицу ладонь.

– Любишь приложить крепким словцом, погляжу.

– Только когда курю глазами, – говорю я между приступами кашля.

Алекс бросает спички на стол и хлопает меня по спине, пока я пытаюсь выхаркать легкое.

– Что-то Баттерсон не в восторге.

Я замечаю их за окном: Бобрушка висит на нем, но не щелкает селфи, так что он терпит ее и недовольно поглядывает на нас. Он сегодня просто нереальный говнюк.

– Да и хрен с ним. – Я делаю вид, что затягиваюсь.

Потом выдыхаю, подавив приступ кашля, и на щеках Алекса появляются ямочки.

– Ты вообще куришь?

Я решаю не врать.

– Не особо. Просто повод избежать неловких разговоров.

– Так ты от меня сбежала?

– Сразу от всех.

Он проходится языком по нижней губе. У него красивые губы, пусть и рассеченные в уголке. Я вспоминаю, как он мутузил игрока из Атланты, и по телу пробегает тепло. Подобные мысли – прямой путь к неприятностям. Не стоит связываться с хоккеистами. Особенно с такими горячими, как Алекс.

Он выжидающе смотрит. Твою мать. Он что-то спросил, да? Мысли разбегаются, как напившиеся «Ред Булла» белки.

– Прости, ты что-то сказал? – Я стряхиваю пепел с сигареты.