Видимо, речь шла о применении эмоциональных зарядов в гуманитарных областях. Это была потоковая лекция на два курса, студенты сидели плотно, Арсений едва втиснулся сбоку на один из первых рядов. Шёпоты, любопытные и опасливые взгляды то на Вику, то на профессора, опущенные головы и общее ощущение придушенности. Ни одной руки, ни одного желающего высказаться, кроме госпожи Остер. Отец называл такую атмосферу подавленным согласием, и в этот раз Арсений в кои-то веки был с ним согласен.

– Больше того, – глядя на Вику, продолжал Лебер – говорил, словно вбивал сваи: – Органическое творчество неизменно подразумевает разочарования, а благодаря вышесказанному, этого возможно избежать.

– О. Так вы не признаёте силу разочарования? – уточнила Вика.

– Кажется, вы ошиблись аудиторией, госпожа Остер, у нас здесь не философия. Однако на ваш вопрос я отвечу. Я признаю роль разочарования и считаю её крайне ценной – но только в определённых ситуациях. Например, если мы говорим о моральных вопросах, ошибках и критике в становлении личности лидера. Но если речь о…

– Подождите, – перебила она, что было уже совсем неприкрытым вызовом. – Вы полагаете, без боли в том аспекте нет и верных решений?

– Я полагаю, мы тратим время лекции совсем не на то, госпожа Остер.

Профессор смотрел чуть нетерпеливо и добродушно, словно поощрял: давай, девочка, скажи ещё, чтобы я мог поярче продемонстрировать, как ты наивна. Как вы все здесь ещё наивны, друзья мои.

Арсений подумал, что, если бы был рядом, толкнул бы её под локоть, чтоб замолчала. Но между ними был целый зал.

– Вы уходите от темы, но и в таком случае забываете об эмоциональном притуплении как инструменте власти. «Чем меньше управляющий субъект чувствует, тем точнее принимает решение» – вот один из возможных тезисов этой области, однако не думаю, – Лебер улыбнулся, чуть склонил голову, так, что блеснули стёкла очков, – что вы способны аргументированно подтвердить его или оспорить.

– У меня действительно нет статистических и исторических аргументов, однако… – Вика уже сама поняла, что попалась, но говорила по-прежнему хлёстко, – выходит, идеальный лидер – это исключительно управленец? Идеальный канцлер – амёба? Машина? Не человек с органическими эмоциями?

По аудитории прокатилась, но быстро улеглась волна тревожных вопросов пополам с возмущением. Все ждали, что скажет Лебер.

– Уверены ли вы, что поминаете, о чём толкуете, госпожа Остер? – вежливо-холодно спросил профессор, опираясь на кафедру.

– Нас учили, что эмоциональный заряд – это инструмент. Однако инструмент, которым бьют по рукам, перестаёт быть нейтральным.

По тому, как Лебер встряхнул плечами, всей аудитории стало ясно, что он потерял терпение.

– Вы ведёте себя, как многие первокурсники на первых официальных мероприятиях возле столов с закусками: накладываете на одну тарелку политические, исторические и философские категории, приправляя всё это эмоциональной риторикой вне контекста. Как будущему политику или административному работнику вам было бы славно понять – и как можно раньше: это стратегия, ведущая к хаосу.

Кто-то громко хихикнул в тишине и тут же заткнулся. На Вику бросали косые взгляды. Она стояла молча, упёршись кулаками в столешницу.

Арсений глубоко вдохнул, сжал в пальцах пластмассовую ручку. Резко поднялся и произнёс:

– Так или иначе, все вопросы, поднятые госпожой Остер, актуальны. Я не отрицаю, что они заданы непоследовательно, но и делать вид, что применение эмоциональных зарядов не влечёт последствий в не связанных с экономикой областях, – тоже стратегия… ведущая к хаосу.

– Господин Щуман? – удивлённо протянул Лебер. – Какой неожиданный, однако, тандем…

Арсений почти почувствовал, как аудитория напряглась. Кто-то кивнул. Кто-то перевёл взгляд с Вики на него. Ручка в пальцах хрустнула, он закончил, обращаясь к Леберу:

– Возможно, в силу возраста и неопытности, ни я, ни госпожа Остер не можем привести достаточно аргументов, но я уверен, тема стоит обсуждения – возможно, не так и не здесь, но…

– Вот и подготовьте доклад на эту тему вместе с госпожой Остер, – непроницаемо предложил Лебер. – Скажем, как прелюдию курсовой работы. Я с удовольствием ознакомлюсь с ней в рамках заседания комиссии. А теперь, – Лебер повелительно поднял руку, – отвлечёмся от абстракций и вернёмся к текущей теме.

Арсений не слишком вслушивался в остаток лекции, то и дело оборачиваясь, чтобы взглянуть на Вику. Не он один – однако искать там было совершенно нечего. Вернее, ничего нового было не увидеть: Вика вела себя как обычно, конспектировала, смотрела в записи и на доску. Даже не покраснела.

Арсений подумал: вот кого наверняка бы одобрил отец.

После лекции одни обходили её, другие, переглядываясь, шептались. Спорить с Лебером – этого начинали опасаться ещё на вступительных экзаменах, и теперь на Вику смотрели как на сумасшедшую или бесстрашную. Лебер ушёл, аудитория пустела, и Арсений, двигаясь против потока, пробивался к последним рядам.

– Я теперь как чумная, – хмыкнула Вика, заметив его, собирая тетради. Руки у неё немного подрагивали, но голос оставался ровным. – На виду у Лебера никто и словом перемолвиться не посмеет, побоятся, что потащу на дно за собой. Он же из меня всю душу вытрясет на экзамене. Так что да… Никто теперь рядом не встанет. – Она вздохнула, думая о чём-то своём, подняла глаза, протянула руку как для рукопожатия: – Кроме тебя.

Арсений растерянно коснулся её ладони. А Вика, выскользнув из-за стола, увлекла его в небольшое свободное пространство за последним рядом.

– Вот так. Чуть легче. Это первый шаг гальцера. Раз, два, раз-два-три-четыре.

Она заставила его повернуться, он чуть не споткнулся о скамью, но Вика со смехом, легко и ловко вернула его в вертикальное положение и взяла за вторую руку.

– Ты совсем не умеешь танцевать, Арс. А вообще-то зимний бал скоро.

Он вскинул на неё удивлённый взгляд. Чувствовал, как вспотел под рубашкой. Хотелось скинуть пиджак, но в аудитории было нельзя.

Вика шагнула в сторону, сделала лёгкое движение рукой, направляя:

– Вот так. Основной темп быстрей в два раза, но учиться лучше не торопясь. Гальцер обычно танцуют во второй части, но он мой любимый…

– Вика, ты вообще не о том сейчас, – пытаясь скрыть смущение, пробормотал он. – Лебер тебя сожрёт и не подавится, а ты… про танцы…

– Только не говори, что тебе не нравится. Ох, Арс, вот не думала, что ты деревянный! Придётся учиться… С кем я теперь пойду, кроме тебя?

Карточки

Они сидели на подоконнике возле киоска с кофе: пару отменили, кто-то отправился ловить последнее солнце в сквере возле главного корпуса, кто-то поехал гулять в город, но им никуда идти не хотелось. Взяв канте, Арсений следом за Викой устроился в укромной оконной нише – из коридора их было не увидеть, а с улицы вряд ли кто-то сумел бы заглянуть на четвёртый этаж. Арсений поймал себя на мысли, что место вполне подходит для того, чтобы начать целоваться. Но мысль была мимолётной, опасной. Вика не выказывала никаких подобных желаний, не давала намёков, а он боялся оттолкнуть её, порвать нитку, остаться без неё больше, чем завалить зачёт у Лебера или в очередной раз схлестнуться с отцом.

– …Надёжный путь – полагаться на себя, свои склонности и на внутренний стержень, – утром, как и всякий раз в диалогах с отцом, он старался говорить, как и на семинарах: спокойно, чётко, оперируя фактами. Но отец выводил из себя, бесил, выбивал из колеи этой непроницаемой маской, металлической уверенностью в своей правоте. Его тон давил, взгляд пригвождал к месту. Арсений всё гадал, как с ним работается его подчинённым. Бедная его секретарь. Хотя…

– Надёжный путь – это работа в госструктуре, энергетика, стабильная карьера и наследование должности, Арсений. – Резкий рубящий взмах, отсекающий лишнее. – А вся твоя общественная деятельность, естественные науки… Практичен из этого только студсовет.

Арсений смотрел на отца в ладно сидящем, с шиком скроенном строгом костюме, и ему хотелось прошептать ядовито: а я с девушкой познакомился. Прогулял вчера политэтикет, чтобы просто болтать с ней, просто гулять по кампусу, просто смотреть, как у неё солнце прыгает в волосах. Как тебе такое, пап, а?

Вместо этого он привычно проглотил собственную трусость, с расстановкой спросил:

– Как мама? Что-то есть новое от Керна?

– Ты знаешь, как мама. Ничего нового нет и быть не может. Нет смысла ворошить это каждый раз.

Такой мерный тон, такой ровный голос. Хотелось обогнуть стол, вцепиться в лицо отцу, сорвать маску. Не может быть, чтобы он ничего не чувствовал.

– Очередной момент эмоциональной слабости, – констатировал тот, читая по его лицу.

– Очередной момент отсутствия человечности, – бросил Арсений.

– Твои идеалы тебя погубят. – Отец терпели-устало вздохнул, опустился в кресло, подтянул к себе планшет и папку с бумагами. – А впрочем, я не позволю. Опаздываешь? Могу вызвать машину.

– Обойдусь.

– Как знаешь. Иди. А, да, что там за инцидент с Лебером?

Арсений сощурился. Краем сознания отметил: кортизол. Адреналин. Парасимпатическая система на всю катушку. Отец смотрел выжидающе и почти с любопытством.

– Отстаивал мнение, – тихо ответил он.

– М-м. Будь с ним поаккуратнее. Может подставить ногу по пути в Совет.

Отец достал сигареты. Напоказ, в курительных министерства, он пожёвывал «Диву Никотина», но дома выбирал почему-то отвратительно пахшую «Ёрстку». Мама терпеть не могла этот запах – как и Арсений, – и при ней он не курил. Но сейчас её опять увезли в Карловича, и кабинет наполнился горьким, продирающим горло духом.

– Сыграем в карточки? – предложила Вика, вырывая Арсения из омута.

– Как это? – Он потряс головой, возвращаясь в осенний полдень, тёплый кофе и золотистый свет. Глубоко вдохнул. Никакого дыма. Только истёртый паркет, лёгкий Викин парфюм, кофе и нагретая краска на подоконнике.

Вика достала из сумки жестяную коробочку, раскрыла и вывалила на подоконник ворох картонок с тиснёными узорами и надписями витиеватым шрифтом.

– Достались от ба, – объяснила она. – Бабушка говорила, это было очень популярной игрой во времена её молодости. Тут просто слова: ценности, любимый напиток, мечта. Есть совсем простые, а есть очень серьёзные. Мы вытаскиваем по очереди и отвечаем на вопросы. Как тебе?

– А карточки можно пропускать?

Вика не удивилась вопросу, восприняла как должное.

– Смотря как договоримся.

– Тогда давай… – Он поднял на неё взгляд. У Вики были вытянутые, миндалевидные глаза, чёлка наполовину закрывала левый. Из-за солнца тёмные волосы отливали платиной. – Нельзя.

– Ты ведь даже ещё не знаешь, что там. Профессор Домеш сказал бы, что это безрассудство – с точки зрения политика.

– Мой отец сказал бы так же, – неприязненно отозвался Арсений. – Может быть, поэтому…

«Может быть, поэтому я хочу сделать наперекор».

Он не произнёс этого, пожал плечами, махнул рукой, вороша карточки. Вика, не дождавшись окончания фразы, вытащила карточку, перевернула, не глядя, и положила между ними, накрыв ладонью. Посмотрела ему в глаза:

– А как по мне, это делает тебе честь. Презрение к страху.

Он улыбнулся и глотнул кофе – раскалённый, горчащий, дешёвый, такой вкусный, – взял её за запястье и осторожно сдвинул её руку. Перевернул карточку.

– Хобби.

– Как просто, – усмехнулась Вика. – Танцы.

– Химия, – не задумываясь, ответил он и отпустил её руку. Вика взглянула на него с интересом, чуть склонила голову, чёлка скользнула вбок.

– Ого. Я даже не думала. А почему химия?

– У нас был очень необычный первый урок в лицее. Наверное, ещё с тех пор, – задумчиво сказал Арсений, перебирая воспоминания: невидимый шрифт, катализаторы, алые буквы, проявляющиеся на листе, лёгкое шипение. – А потом я узнал, что химия может корректировать очень многое, вплоть до нашего восприятия, до того, что творится у нас в голове. А ведь действительность – это, в каком-то смысле, то, что творится у нас в голове.

Вика смотрела на него, накручивая прядь на палец, подперев кулаком щёку. Наконец кивнула, пододвинула следующую карточку, но переворачивать не спешила.