И ее слабая усмешка сказала мне, что вранье скрыть не удалось. Мои губы дрогнули в подтверждение, и я отвел взгляд, предлагая ей руку. Она не отказала, и я повел ее к дверям. Вероятно, пока мы шли, на Алену снова обрушились эмоции, и она сжала мою ладонь крепче и прижалась к моему плечу.

– Столик на Князева, – уже сообщил я официанту у дверей, когда Алена вдруг потянула меня за руку. – Минутку.

– Я не хочу, – прошептала она сдавленно, когда я склонился к ней. – Прости, я… не знаю, что на меня нашло… Я будто праздновать иду, а Маргариты нет…

– Хорошо, – я сжал ее руку крепче и поймал ее взгляд, – все нормально. Значит, не сегодня.

Я вывел ее из ресторана и остановился на тротуаре, пытаясь дать ей время. Но Алена совсем растерялась, и тогда я потянул ее за собой вдоль улицы. Сначала она шла рядом неуверенно, но вскоре ее шаг стал размеренным и спокойным, и я вздохнул глубже.

С погодой повезло. Кислое мрачное лето просушило мостовые, смыло пыль с деревьев, и все вокруг растянуло яркие декорации. Кафе благоухали алкоголем и сигаретами, от фонтанов разило хлором, скверы пахли сыростью и свежестриженными газонами и самшитовыми кустами. Мы брели, куда глаза глядят, и молчали. У меня вибрировал мобильник, и это так достало, что я вытащил его и отключил, скрипнув зубами.

– Ничего срочного, значит? – усмехнулась Алена.

– Нет, – мрачно ответил я. – Я передал операции на сегодня.

Добавлять что-то к «нет» и «да» в нашем диалоге было непривычно. И это пугало. Я давал себе надежду, от которой давно отказался. Но разве мне уже может быть хуже? Точно нет.

– Вдруг там кто-то умирает без тебя? – оживилась она впервые, и я бросил на нее взгляд.

Алена улыбалась. Слабо. Но черты ее лица разгладились, а взгляд заискрился интересом.

– Тебе не удобно идти, – заметил я, опустив взгляд на ее ноги.

На каблуках она была шикарна, но для прогулки они совсем не подходили.

– Непривычно, – рассеяно заметила она.

– Давай купим тебе удобную обувь.

Мы остановились. Вернее, Алена сбилась с шагу, и я придержал ее, позволяя опереться на мое плечо.

– Другую обувь? – переспросила она, гипнотизируя меня своим изумленным взглядом.

Меня всегда притягивал ее взгляд. Ее глаза были изменчивы, их цвет подстраивался подо все, что ее окружало. Видеть мир через такую призму – необычайное удовольствие. Алена будто не испытывала никаких иллюзий, воспринимала вещи такими, какими они есть, и это давало опору и уверенность. Никогда бы не подумал, что я в них нуждался.

– Если хочешь дальше гулять, то тебе лучше переобуться, – серьезно объяснил я.

– Хорошо, – кивнула она и улыбнулась так, как когда-то очень давно.

– Отлично. – Мои собственные губы дрогнули, отвечая на эмоции, и я сжал ее руку крепче.

В ближайшем магазине она выбрала себе кроссовки, а туфли на каблуках отдали мне в коробке, и мы продолжили наш странный день. Когда пришло время обеда, мы сели в первое попавшееся кафе на открытой веранде.

– Я хотела сходить на похороны Маргариты, – напряженно сообщила мне Алена, когда официант ушел с заказом.

– Если хочешь, можем сходить, – ответил я без раздумий.

– Хочу. – И она решительно посмотрела на меня, а у меня в груди все разом похолодело.

Алена же знает, что мой отец может раздобыть любую информацию… Использует меня, чтобы не согнуться перед обстоятельствами на показ?

Нутро заволокло привычным холодным туманом, и проблеск согревающих лучей затерялся в дымке.

– Хорошо, я выясню, где и когда ее будут хоронить, – холодно пообещал я.

Грудную клетку драло изнутри от гнева и… обиды… Я долго смотрел в сторону, пытаясь совладать с разочарованием.

– Почему ты не отговариваешь меня? – вдруг спросила она и подалась вперед, с интересом поймав мой взгляд, когда я повернул к ней голову.

– Я не хочу указывать тебе, что делать, – хрипло отозвался я.

– Ты можешь не указывать, а сказать, что думаешь.

Я тяжело сглотнул, пытаясь представить себя на ее месте. Нет, она не использовала меня. Она осталась совсем одна против всего мира. И не знала, что с этим делать.

– Я думаю, что ты права, – выдавил я. – Ты ценила отношения со своей клиенткой, и обстоятельства заставляют тебя чувствовать вину за произошедшее. И ответственность за ее смерть. Если бы я был на твоем месте, я бы хотел попрощаться с пациентом… остаться с ним… до конца… Кто бы что ни думал.

Она выслушала меня внимательно и еле заметно кивнула. А меня отпустило. Я поспешил с выводами, привычно отгораживаясь от нее, чтобы разочароваться и остаться на привычном расстоянии. Но я не заметил, что расстояние каким-то образом сократилось…

А Алена вдруг всхлипнула, глаза ее наполнились слезами, и она заплакала.

– Она… она столько лет мечтала о свободе… Это так неправильно! – шептала она, глотая слезы. И каждое слово натыкалось на реальность, в которой мы с ней очень похожи на Маргариту и Ингвара Евстигнеевых, но ей не хотелось больше проводить параллели. Она от них устала. – Маргарита заслуживала свободы как никто другой…

– Мне жаль, – хрипло выдохнул я.

Алена вскинула на меня взгляд и тут же отвела, принимаясь вытирать щеки. А я все смотрел на нее, не собираясь отводить глаз. Мне хотелось снова спросить, чего же она хочет. Я готов был сделать почти все. Но боялся снова услышать, что она хочет стать свободной… как и Маргарита.

* * *

Я не могла поверить в то, что происходило…

Север приехал посреди дня, чтобы подхватить меня на руки? Правда?

Все, что мы делали последние три года – добивали друг друга. Методично, размеренно, привычно. Но я никогда еще не падала к его ногам без сил. Я всегда сопротивлялась, бежала от него, от реальности, пыталась найти себя в работе, судебных делах, защите прав других женщин. Да, я бегала по кругу… Но я хотя бы не стояла на месте. И мне это казалось самым правильным и единственно возможным вариантом совместной жизни с моим мужем-оборотнем.

Но сегодня все перевернулось с ног на голову. Я больше не смогла бежать в единственно понятном мне направлении. И теперь сижу в кафе в новых кроссовках и плачу. А Север смотрит на меня и слушает. Я ведь знаю, что он может слушать лучше, чем кто-либо. Но что он думает по всему этому поводу – понять невозможно. Все, что я видела наверняка – он обеспокоен. Его обычно холодный взгляд сегодня будто искал во мне что-то, и это было непривычно. Мне непривычно было осознавать, что он дрогнул от произошедшего. Со мной.

– Скажи, – начала я осторожно, вытерев слезы, – вчера ты сказал, что я не проживу без тебя в этом мире… Что меня пристрелят.

– Я злился на тебя, – нахмурился он.

– То есть, это не так?

– Алена, ты выбрала для себя тяжелый путь в моем мире, – посмотрел он на меня мрачным взглядом. – Никто до тебя по нему еще не ходил. И ты это знаешь.

Я знала. И гордилась собой, что уж. Мне доставляло удовольствие уделывать таких, как Север. Бить им по лапам и морде, пользуясь их же системой правосудия и выжимая из нее все возможное.

– Никто бы и не смог, да? – продолжала я. – Ты меня покрываешь. Ты это имел ввиду.

– Не только я, – нехотя ответил он. – Не думаю, что для тебя это секрет.

– Я знаю, что за тобой стоит твой отец. Но за ним стоит кто-то еще.

– Нет, тебя не пристрелят, – отрезал он. – Потому что этот «кто-то еще» действительно стоит.

Мне всегда было интересно, кто. До меня доходили слухи, презрительно брошенные фразы, мол, сама бы я ничего не добилась. Но, видимо, я так и не узнаю, кому еще обязана.

– Ты не можешь гарантировать, что не пристрелят, – усмехнулась я. – Маргарита тоже не должна была умереть.

Он только кивнул и отвернулся, обозначая конец разговора.

– Можешь узнать, когда будут похороны? Пожалуйста.

– Да, – ответил, не поворачиваясь.

– Ты пойдешь со мной?

– Если хочешь.

– Хочу.

Он бросил на меня удивленный взгляд, полный переживаний, но снова сбежал, чтобы не показывать мне эмоций.

Нам принесли еду. Вернее, мне. И можно было бы дать ему перерыв, но я решила использовать этот странный вечер по полной. Я не помню, чтобы видела в последнее время, как Север ест.

– Ты питаешься вырезками в операционной? – усмехнулась я, когда он подвинул к себе чашку с кофе.

Он укоризнено вздернул бровь, и я улыбнулась шире:

– Я не видела, как ты ешь, уже черт-те сколько.

Его губы дрогнули от смущения:

– Отвык.

– Есть?

– Есть с тобой. И это не претензия.

– Ты ешь на работе?

Он отвел взгляд, хмурясь:

– Да.

– Ну, может, ты все же поешь со мной сегодня?

– Хорошо.

– Официант! – вскинула я руку и с любопытством принялась наблюдать, как Север изучает меню.

Каким же чужим он стал за все это время…

– Как ты? – спросила я, когда он сделал заказ.

Он устремил на меня долгий взгляд.

– Что бы я ни сказал, это не сделает вечер теплее, – ответил, наконец. – И… будет выглядеть обвинением.

– Я же юрист, Север, и знаю, как выглядит обвинение.

– Я чувствую себя мертвым, – раздраженно ответил он. – Большую часть времени.

Повисло тяжелое молчание. Я пыталась вдохнуть, пока он смотрит на меня нечеловеческим взглядом, полным ярких всполохов. Привязанности оборотней такой взгляд всегда выдавал с головой. Только у Ингвара Евстигнеева я такого никогда не видела.

– Ты не пробовал себе помочь? – сорвался вопрос с языка.

Я знала, что существовала терапия для таких оборотней, которым сложно в отношениях.

– Моя смерть меня устраивает, – холодно припечатал он. – Жизнь – тоже. Все шло ровно. До сегодняшнего дня.

– Ты никогда не думал попробовать найти кого-то другого? – спросила я.

– Чтобы найти кого-то другого, сначала нужно отпустить тебя, – ответил он. – Ингвар не смог.

От его ответа повеяло арктическим холодом, и я зябко поежилась.

– Просто… завтра ты вернешься в свою жизнь… – неуверенно предположила я, – а мне больше некуда.

– Твоя карьера не кончена. – В его голосе зазвучали привычные трескучие льды. – Пройдет время, и ты сможешь вернуться к делу, которое для тебя важно.

Я промолчала. Чтобы согреться, заказала еще чаю, и перевела взгляд на город. Моя личная «смерть» меня тоже устраивала и могла бы напоминать жизнь. Но сегодняшний день давал ясно понять – мне нужно большее.

– Хочешь еще погулять? – спросил Север, когда мы вышли из кафе.

– Чувствую себя уставшей, – призналась я.

– Домой?

– Да.

Всю обратную дорогу к машине Север держал меня за руку, и я… чувствовала, черт возьми, что мне это нужно. Мне хотелось ощущать сегодня защиту. Его защиту. Не только призрачную, что где-то кто-то меня покрывает. А вот эту – близкую, мощную, несгибаемую.

Я раньше любила подолгу смотреть на его руки, пока он спит, и представлять, скольких людей он ими спас. Ведь не любые руки могут таким похвастаться. А теперь он спасал меня, просто держа за руку. В другой руке он нес пакет с моими туфлями, непринужденно отобрав у меня все неудобства, которые я могла бы испытывать.

И все же эти его ответы…

…что может не отпустить. Как Ингвар Евстигнеев. От них кровь сворачивалась в венах, и становилось трудно дышать.

Как это возможно? Быть таким разным? Будто человек с шизофренией, который не может вылечиться.

Я ни разу не видела, как оборотень становится зверем. Мне даже думать об этом невыносимо. Эта мысль парализует, да и кажется откровенным бредом. Особенно, когда идешь с мужчиной по умиротворенному летнему городу за руку.

– Ты вернешься на работу сегодня? – спросила я, когда мы подошли к машине.

– Нет, – ответил он и пристально посмотрел мне в глаза, замирая перед пассажирской дверью. – Я не хочу тебя оставлять.

– Хорошо, – слабо улыбнулась я.