Анюта Соколова: Пятое время года

С самого утра у меня появились смутные предчувствия перемен, и вовсе не из-за того, что наконец-таки распогодилось. Ледяной дождь за неделю до Зимнего Перелома для столицы норма, хотя во всём остальном Съéре зима довольно сурова. Почти месяц плотных свинцовых облаков, пронизывающего ветра и мелкой мороси мало способствовали хорошему настроению. Квартирная хозяйка, госпожа Ловéн, брюзжала по любому поводу. Клиенты ко мне шли нервные и бедные: половина платила продуктами, а кто-то – просто обещаниями занести деньги «с получки». В такие моменты я угрюмо размышляла о преимуществах государственной службы. С другой стороны, за год в Съере я только-только привыкла к свободе и очень боялась потерять независимость.

Выглянувшее солнце расцветило город. Заиграла радугой черепица изогнутых крыш, засиял огненно-рыжим местный кирпич, ожили цветы в балконных ящиках на доме напротив. Если бы не календарь, неумолимо предвещавший зимние праздники, можно было бы подумать, что в Тангер пришла весна. Из окна всё выглядело на диво привлекательным. Но едва я вышла на улицу, тут же пожалела, что не завязала шарф. Сырость быстро пробралась под воротник пальто, уши онемели.

До ближайшей булочной пришлось бежать вприпрыжку. Из экономии уже второй день мой завтрак – а может, и обед, как повезёт, – состоял из чая и сдобы. Ещё тёплую булку я засунула за пазуху, поймала брезгливый взгляд разряженной бабёнки и ухмыльнулась. Мнение окружающих давно перестало меня волновать, но именно эту наглую особу захотелось слегка подразнить. Закоченевшими пальцами, поскольку перчатки благополучно остались дома, я крепко сцапала бабёнку за запястье.

– Жди неприятностей, – пообещала зловещим ведьмовским шёпотом. – Муж застанет тебя с любовником, вылетишь на улицу в чём мать родила.

Бабёнка побледнела, выдернула руку и шарахнулась в сторону. В очереди засмеялись. Пожилой продавец поглядел на меня укоризненно:

– Полноте, госпожа Мур-Мур. Не пугайте покупателей. А вы, госпожа Ферьé, не слушайте. Будущее так просто не предсказывают, да и не такова наша Мур-Мур, чтобы делать это задаром.

С последним обстоятельством я поспорила бы, да и первое в моём случае не являлось правдой. О том, что я не шутила, говорить не стала тем более. Вытянутая наобум нить всегда показывает ближайшее важное событие в жизни человека. Бабёнка злобно зыркала на меня исподлобья, но боязливо помалкивала. И славно: страх – лучшая реклама для ведьмы.

Пока я добиралась обратно к себе, булка остыла. Всё равно это лучше, чем пустой чай. Предвкушая завтрак, я взлетела по лестнице – и скривилась. Напротив моей двери робко переминалась с ноги на ногу озябшая молодая женщина. Полосатая герсéнская юбка и линялый пуховый платок прямо-таки вопили о том, что нормальной оплаты мне опять не видать как своих ушей. Работница с фабрики или, того хуже, подёнщица.

– Госпожа Мур-Мур! – женщина низко поклонилась. – На вас тока и надёжа!

– Что случилось? – проворчала я.

– Жестянка, – она с шумом втянула в себя воздух. – Жестянка запропала! А в ней все деньги.

– И много денег?

– Триста зло́тых, – сдавленно прошептала женщина. – Забрать к себе сестрицу и матушку. Госпожа Мур-Мур, пособите, ради Богов! Я отблагодарю. У меня два свободных дня в неделю, могу задаром прибрать, постирать, состряпать!

Стряпать – занятие нехитрое, было бы из чего. Я открыла дверь и качнула головой:

– Проходите.

В комнате гостья сделала пару шагов и застыла. Она оказалась моложе, чем я думала: лет двадцать пять – двадцать шесть, не больше. Красные обветренные руки теребили концы платка. Простое милое лицо портили тени под глазами, то ли от недосыпа, то ли от недоедания. На мой батон женщина кинула голодный взгляд и сглотнула.

– Раздевайтесь и присаживайтесь, – скомандовала я, доставая из буфета вторую чашку.

Плитка у меня была своя: не бегать же каждый раз на общую кухню заваривать чай. Вода вскипела быстро, вкусный душистый аромат заварки поплыл по комнате. Отменный чай, кеши́нский, владелец небольшой лавки расплатился в прошлом месяце. Батон я разломила на две равные части, половину протянула гостье:

– Сначала позавтракаем, дела потом.

Она не стала отнекиваться, вцепилась в булку двумя руками, кусала жадно и запивала с громким хлюпаньем. Свою часть я тоже съела быстро, иначе поддалась бы искушению и отдала бедолаге, а работа на голодный желудок высосет все силы.

– Как вас зовут? – поинтересовалась я.

– Хéлли, – она утёрлась рукавом, проигнорировав лежащую рядом салфетку.– По пашпорту Хéльга Свон. Раскройщица с кожевного, квартируюсь по Канатной улице в осьмом доме. Так-то я из Прилученки, это отсед три дня пути по тракту на Герсéн.

– А что в Герсен не подались?

– Туточки же ж столица, работы больше… Госпожа Мур-Мур, помогите! Осталась-то самая чуточка, весной уже чаяла перевозить. Сестрица у меня головастая, толкует как по писаному, считает без бумажки. Учиться бы ей! Матушка сруб продаст, уже и покупщик есть!

Хелли умоляюще воззрилась на меня. Глупая и добрая – убийственное сочетание.

– Деньги взял ваш сожитель, – сухо сказала я. – Брюнет, недавно начал лысеть, крючковатый нос, тонкие губы. На левой щеке небольшой шрам – лекарь неудачно свёл бородавку. Если вор будет отпираться, идите в ближайший участок на Сермя́жную улицу и найдите там господина Фурéна. Скажете, что я прислала. И не мешкайте: когда ворюга сдаст монеты в банк, доказать их принадлежность станет сложнее.

– Светлые Боги! – ахнула она. – Вы же ж меня даже не потрогали!

– Я передавала вам чашку, этого достаточно. Всё важное… – я осадила себя.

Вряд ли Хелли поймёт хотя бы слово из моих объяснений.

– Госпожа Мур-Мур, а вы уверены? – недоверчиво спросила она. – Со́лав хороший, замуж звал. Обещал к весне денег поднакопить и жениться всенепременно.

Внутренне я простонала и потянула нить дальше. Да, так и есть.

– Не может ваш хороший Солав на вас жениться, поскольку уже благополучно женат. У него старший сын вашего возраста, Хелли.

Виски закололо. Я поскорее отпустила нить и обругала себя. Тоже мне, выискалась благотворительница. Десять против одного, что эта дурочка не поверит, выложит всё Солаву, а мерзавец запудрит ей мозги. Самой, что ли, прогуляться на Сермяжную? Триста злотых – сумма приличная, можно и на каторгу угодить. Фурен обрадуется: раскрытое дело, рост показателей, премия к зимним праздникам.

Хелли часто-часто зашмыгала носом. Сейчас заревёт. Я подавила жалость и встала, намекая, что гостье пора и честь знать. Не помогло.

– Как же ж та-а-ак, – во весь голос зарыдала она. – Он же ж мне… Я же ж с ним…

Мысленно помянув чёрта, я отправилась на кухню мыть чашки. Не умею утешать и успокаивать, да и не к лицу ведьме проявлять сочувствие. Иначе сотни таких несчастных Хелли прибегут за бесплатной помощью, а я помру голодной смертью. Когда я вернулась, гостья уже маячила в дверях.

– Госпожа Мур-Мур, нижайший вам поклон. Я отработаю, Богами клянусь, отработаю! Или… вот.

Она протянула руку с четвертаком.

– Последнее. Всё, что есть.

Поблёскивающая монетка обещала сытный обед и роскошный ужин с бутылкой крепкой тангерской медовухи.

– Заберите, – я грубовато отвела руку. – Будете мне должны.

Хелли закивала, потуже затянула свой платок и заторопилась прочь, пока ведьма не передумала. Я убрала чашки в буфет, смахнула со стола крошки и уныло уставилась в окно. Надо что-то мудрить, половиной булки в день сыт не будешь. В отложенную на квартплату заначку лезть нельзя: стоит начать, и живо окажешься без крыши над головой. Госпожа Ловен, в отличие от меня, долгов не прощает, выставит на улицу как миленькую.

Увы, я сама здорово осложняла себе жизнь тем, что не бралась за всё подряд. Участвовать в торговых махинациях отказывалась наотрез, сомнительные сделки тоже не жаловала. Отговаривалась расхожим заблуждением – мол, за обман Боги заберут дар. Несведущие съерцы верили. Конечно, оставалась госслужба…

Два громких удара, четыре частых, снова два громких и мелкая дробь. Я вздохнула: предчувствия не обманули. Лишь один человек выстукивал на моей двери гимн исчезнувшей школы Шéрры, очевидно для того, чтобы я успела подготовить торжественную встречу. Пока шла открывать, покосилась в потемневшее от сырости зеркало. Седая, коротко стриженная ведьма в отражении скорчила гримасу. Чёрное платье – а какое ещё носить ведьме? – обтягивало высокую поджарую фигуру. Не женщина, а скаковая кобылица, удил и трéнзеля не хватает.