Ханна знала, что «Клоудс» – современное крыло с тыльной стороны «Нового двора», куда определили большинство первокурсников. Здание квадратное и бетонное, как бункер, зато все комнаты класса люкс, и даже отопление работало. Ханна в душе радовалась, что ее с Эйприл поселили в живописной квартире в старом стиле. Разве не ради этого она приехала в Оксфорд? Ей хотелось идти тропой, протоптанной другими за четыреста лет, а не по ковровым дорожкам последних десятилетий.

– Я услышал, как он крутит за стеной «Стоун роузес». – Райан ткнул вилкой в направлении Уилла. – Пошел представиться, и оказалось, что мы на одном курсе. Потом он познакомил меня с этим чуваком. – Райан указал на Хью.

– Мы с Уиллом учились в одной школе, – пояснил Хью и снова покраснел. – Ой, я это уже говорил… Извините. Опять ступил.

– Не слушай его. – Уилл дружески ткнул приятеля в ребра. – Хью был самым головастым в нашем классе.

Райан, пережевывая тортеллини, воскликнул насмешливым тоном:

– Какое совпадение! Я тоже был самым головастым в своем классе. Похоже, у нас много общего.

– Мы все были самыми головастыми в своих классах, – сказала девушка, сидящая рядом с Райаном. До сих пор она не проронила ни слова. Соседка Райана говорила низким голосом резко и нетерпеливо. – Разве не поэтому нас сюда приняли?

– Ты кто? – спросил Райан, смерив соседку взглядом. Длинные черные волосы, немного лошадиное лицо, прямоугольные темные очки. Девушка без тени робости посмотрела на Райана в упор. Ханна, если бы к ней обратились с такой бесцеремонностью, наверняка бы смутилась.

– Эмили Липман. – Девушка отправила в рот вилку с пастой и спокойно прожевала. – Я на матфаке. И зовут меня Эмили Липман.

– Ты мне нравишься, Эмили Липман, – с широкой ухмылкой заявил Райан.

– И что на это полагается отвечать?

– Что хочешь. Или вообще ничего. – Райан все еще улыбался.

Эмили закатила глаза.

– Кста-ати, – лениво протянула Эйприл, – это все неправда.

– Что неправда? – спросил Хью.

– Насчет того, что мы были самые мозговитые в своем классе. Я, например, не была.

– Тогда как ты поступила в Оксфорд? – поинтересовалась Эмили. Вопрос по идее был задан некорректно, но у Эмили он отчего-то получился просто чересчур прямым.

– Наверное, благодаря моему природному обаянию. – Эйприл улыбнулась, показав глубокие, мягкие ямочки на золотистых щеках. – Или, может быть, благодаря деньгам папочки.

Повисла долгая пауза – похоже, никто не мог найтись, что на это ответить. Наконец, Райан издал отрывистый, лающий смешок, словно Эйприл рассказала занятный анекдот.

– Хорошо тебе, – сказала Эмили. – В обоих отношениях. – Она сунула в рот последнюю порцию пасты и, встав, отряхнулась. – А теперь признайтесь, какую хрень должна вытворить женщина в этом месте, чтобы ей дали выпить?

– Можно пойти в общий зал, – предложил Райан. Он тоже поднялся. – Как там его называют? СКО?

– СКО, – подтвердила Эйприл. – Студенческая комната отдыха. Так в справочнике написано, но ты его, конечно, не читал. Кроме того, рядом с Парадным залом есть бар. Только ну их к черту. Мы же не чернь какая-нибудь. Кому нужен бар, если есть совершенно волшебный люкс с холодильником, набитым шампанским? – Она отодвинула почти нетронутую тарелку тортеллини, окинула компанию взглядом и помахала свисающими с мизинца ключами от квартиры, выразительно вскинув бровь: – Ну как, согласны?

После

Между Ханной и Уиллом тучей висит прошлое. Уилл беззвучно режет на кухне баклажаны и чоризо. Тишину делает еще более зловещей трескотня диктора «Радио–4». Ханна пытается придумать ответ на реплику Уилла, но, сдавшись, уходит в гостиную и открывает лэптоп, чтобы проверить почту.

Испугавшись после звонка матери, что по дороге домой ее будут преследовать сигналы входящих сообщений, Ханна удалила приложение «Джимейл» со смартфона и теперь с опаской открывает почтовый ящик, в то же время понимая, что дальнейшие проволочки только ухудшат положение. Когда она будет лежать в постели, ее уже ничто не сможет отвлечь от мыслей о том, какие мерзости притаились в папке «Входящие»; она, конечно, не выдержит и опять схватит телефон. Что бы она там ни обнаружила: новые разоблачения, незамеченный ранее след или очередную попытку выманить у нее ответ, – сердце начнет стучать как бешеное, хлынет адреналин, и возможность заснуть улетит так далеко, что она промучается всю ночь от тошнотворных мрачных мыслей, будет снова и снова обновлять почту и, словно в болезненном дурмане, искать в «Гугле» свежие новости о деле Эйприл.

Ханна заранее знает, что и как произойдет, поскольку так всегда было раньше. В первые несколько месяцев после смерти Эйприл сообщения приходили каждый день. Шел постоянный, тупой поток уговоров, умасливания и нахальных требований, и Ханну всякий раз охватывал шок и обида из-за одержимости миллионов людей смертью ее подруги.

После окончания судебного процесса запросов стало меньше. Одно время они приходили раз в неделю, но по мере того, как Ханна и Уилл с головой погружались в бытовые дела, скрываясь за пеленой успокоительно монотонных будней – курсов бухучета, покупки дома, денежных проблем и прочего рутинного хлама каждодневного существования, – подобных сообщений становилось все меньше.

Теперь с ней почти никто не связывался, тем более по телефону, особенно после того, как Ханна и Уилл избавились от стационарного аппарата, а Ханна сменила номер мобильного. Тем не менее новые сообщения приходили всякий раз, когда фамилия Джона Невилла снова появлялась в прессе, юристы осужденного подавали очередную апелляцию или кто-нибудь публиковал книгу или выпускал новый подкаст. Время научило Ханну – уклоняться себе дороже.

Нет уж, лучше не откладывать, разделаться одним махом и успеть прийти в себя до отхода ко сну.

К удивлению и облегчению Ханны, в папке «Входящие» ждали всего три непрочитанных сообщения. Одно отправила после обеда мама с пометкой «Позвони мне». Мама потом сама позвонила, поэтому ее письмо можно удалить.

Второе прислали из библиотеки, напоминая о сроке возврата книги. Его Ханна помечает флажком «Не прочитано».

Третье пришло с неизвестного адреса. В строке темы единственное слово – «Вопрос».

Сердце Ханны затрепетало еще до того, как она открыла это сообщение. Первый же абзац подтвердил худшие опасения.

Уважаемая Ханна! Мы никогда не встречались, поэтому позвольте мне представиться. Меня зовут Джерайнт Уильямс. Я репортер «Дейли»…

Хватит. Дальше можно не читать. Ханна снимает очки, буквы на экране мгновенно расплываются и теряют четкость. Сообщение исчезает в папке «Запросы».

Ханна сидит перед пустым экраном с очками в одной руке и телефоном в другой. Пальцы вдруг похолодели как лед; она натягивает рукава джемпера на кисти рук, чтобы согреться. Сердце стучит с болезненной торопливостью. Мелькает отстраненная мысль: не навредит ли стресс ребенку? «Они живучие, – звучит в уме Ханны успокаивающий грубоватый голос матери. – Какого черта, бабы рожают даже в зонах боевых действий».

– Что-то не так?

Ханна подскакивает от неожиданности, услышав голос за спиной, хотя сознание подсказывает, что это всего лишь Уилл. Он втискивается к ней в кресло, обхватывает ее сзади, она меняет позу и садится ему на колени.

– Извини, – тихо произносит Уилл. – Я не собирался корчить перед тобой крутого парня. Просто… мне требуется немного времени, чтобы все это переварить.

Ханна прислоняется к его груди, чувствуя, как напряглись мышцы сомкнутых вокруг нее рук. Ощущение их силы и надежности отчего-то действует невыразимо ободряюще. Дело не в том, что Уилл выше ростом, шире в плечах и сильнее ее, ведь она уже давным-давно перестала видеть в Джоне Невилле источник физической угрозы, но почему-то это было важно, и само присутствие мужа успокаивало ее лучше любых слов.

Ханна приникает к груди Уилла, чувствуя на своих ледяных пальцах его теплое, согревающее дыхание. Словно прочитав ее мысли, он говорит:

– Господи, у тебя не руки, а ледышки. Иди сюда.

Уилл решительно сует ее ладони под рубашку и слегка вздрагивает, когда холодные пальцы касаются теплой голой кожи.

– Почему ты всегда такой горячий? – нервно усмехается Ханна.

Уилл опускает подбородок ей на макушку, одной рукой гладит ее волосы.

– Не знаю. Наверное, много лет прожил в Карне при говенном отоплении. Ох, милая, мне очень жаль, что все это случилось в такой неподходящий момент. Я понимаю, как тебе тяжело.

Ханна кивает, прижимается виском к его ключице, взгляд упирается в темную ложбину между их телами.

Да, он понимает. Уилл, возможно, единственный человек на свете, кто реально способен понять, какой водоворот эмоций пробудила в ее душе смерть Невилла.

На первый взгляд, новость-то неплохая. Джон Невилл больше не вернется. В отдаленном будущем они, несомненно, почувствуют себя лучше. Однако в ближайшее время смерть Невилла вызовет шквал вопросов, разрушит иллюзию нормальной жизни, да еще в тот момент, когда она и Уилл ждут рождения новой жизни, перестав думать о том, что произошло почти у них на глазах с другим человеком. Ханна помнит дни и месяцы после смерти Эйприл, обжигающий, беспощадный свет прожекторов сорвавшихся с цепи медиа, ощущение ужасной трагедии, желание спрятаться в темном месте и раскачиваться туда-сюда, пытаясь забыть увиденное. Но куда бы она ни убегала и что бы ни делала, свет прожекторов повсюду ее настигал.

– Мисс Джонс, хотя бы пару слов! Ханна, можно вас пригласить на интервью? Пять минут, не больше.

Она пряталась от прожекторов долгие десять лет, прошедшие после суда. Десять лет первым делом вспоминала, проснувшись поутру, мертвую Эйприл и вновь думала о ней вечером перед сном. Уилл страдал не меньше; вся их совместная жизнь прошла в тени, отбрасываемой памятью об Эйприл. Однако последние несколько месяцев из-за беременности и прочих дел Ханна позволила себе… нет, не забыть о подруге, потому что память о ней невозможно полностью стереть, но почувствовать, что смерть Эйприл перестала быть определяющим моментом ее собственной жизни. Хотя Ханна никогда не обсуждала свое новое чувство с Уиллом, она не сомневалась, что он тоже его разделяет.

Теперь опять начнется медийный ажиотаж. Им опять придется менять номера телефонов и отсеивать сообщения. Ханна начнет с подозрением присматриваться к посетителям в магазине. В бухгалтерской фирме «Картер и Прайс», где Уилл младший компаньон, новую секретаршу поставят в известность о проблеме и попросят задавать наводящие вопросы, прежде чем переключать звонок или назначать встречу.

Уиллу тоже тяжело. В некотором смысле даже тяжелее, чем Ханне, но он никогда не признается. Однако он не случайно последовал за ней сюда, в Шотландию, край, имеющий собственную юридическую систему, собственные газеты, максимально далекий от Оксфорда в пределах Великобритании. Ханна помнит серый сентябрьский день восемь лет назад, когда Уилл появился в книжном магазине. Она помогала покупательнице выбрать подарок на день рождения, обсуждая достоинства новой книги Майкла Пэйлина по сравнению с последним опусом Билла Брайсона. Ханна услышала за спиной какой-то шум, обернулась и уткнулась взглядом в Уилла.

На мгновение она лишилась дара речи и просто стояла, позволяя клиентке весело щебетать о маэстро кулинарии Рике Штайне. Сердце Ханны колотилось от горячей радости.

Три месяца спустя они съехались.

Через два года поженились.

Хотя встреча с Уиллом – лучшее, что случилось в ее жизни, связывает их трагедия, хуже которой что-то трудно вообразить. По идее, такой расклад не должен работать. И все же он работает. Ханна точно знает: в одиночку она не пережила бы такой удар.

Приподняв голову, она смотрит мужу в лицо, проводит пальцами по его щеке, пытаясь угадать, какие чувства скрываются по ту сторону тревоги за нее.

– Тебе плохо?

– Я в норме, – рассеянно отвечает Уилл. – Хотя не совсем, конечно, – спохватывается он.