– Я пас, – с кривой улыбкой объявил он. – Похоже, придется снимать. – Он посмотрел на свои семейные трусы с выражением комического смятения. В гостиной воцарилась полная тишина.

– Вы как хотите, – поднимаясь первой, нарушила молчание Эмили, – а с меня, пожалуй, хватит. Никакого желания глазеть на сосиску и два помидора.

Она встала и беззастенчиво потянулась, отчего маечка задралась, на мгновение обнажив трусики с фигурками Барта Симпсона – кто бы мог подумать! – и протянула руку за своей кожаной мини-юбкой.

– Что-о? – не на шутку расстроилась Эйприл. – Ты шутишь? Еще и полночь не наступила.

– Два часа ночи уже, – помахала телефоном Эмили. – Я не хочу завтра вырубиться на приветственной речи главы колледжа.

– Ага, – поддержал Райан, натягивая футболку. – Согласен. Проводишь меня до «Клоудс»? – спросил он Эмили.

Та пожала плечами, однако двинулась за ним к выходу.

– У-у, вы такие обломщики! – пробурчала Эйприл, но, как видно, смирилась с поражением и принялась собирать карты. Хью шарил по полу в поисках носков и телефона.

– Пожалуй, я тоже пойду, – робко сказала Ханна. Она поднялась, прикрываясь кофточкой, как щитом. – Спокойной ночи!

Эйприл молча, надув губы, пожала плечами. Вместо нее ответил Уилл:

– Спокойной ночи, Ханна.

– Да-да, спокойной ночи, Ханна, – неловко подхватил Хью. – А тебе, Эйприл, спасибо за отличную игру.

Эйприл только фыркнула в ответ:

– Какая там к черту отличная! У тебя был такой вид, будто я тебе дергала зубы без наркоза.

Хью покраснел, не зная, что ответить.

– Ты идешь, Уилл? – спросил он после короткой заминки.

– Секундочку. – Его друг застегивал ремень на джинсах. – Ты иди, я тебя потом догоню.

– Спокойной ночи, Эйприл, – повторила Ханна. В ее голосе прозвучала нотка удовлетворения, и она разозлилась на себя за неспособность ее скрыть. Ханна собрала лежавшие рядом с ней карты и протянула их соседке по комнате.

– Пока, – несколько обиженно бросила Эйприл и сунула карты в колоду. Ханна ушла в свою комнату.

Когда дверь спальни закрылась, Ханна позволила себе глубокий вздох облегчения. Она была рада, что не ей пришлось стать мишенью гнева Эйприл, и в то же время была благодарна Эмили за то, что та помешала раздеваться догола.

Голова немного кружилась от выпитого шампанского. Ханну охватило невероятно странное чувство – словно она смотрела на себя издалека, удивляясь тому, каким образом она, Ханна Джонс, оказалась в компании таких ярких, умных, гламурных существ. На мгновение возникло воспоминание о Додсуорте с его подростками, торчащими на главной площади у винного магазина, пытающимися купить сидр с помощью поддельных удостоверений личности и курящими «Мальборо лайт» за автобусной остановкой. Возможно, в ее школу тоже ходили ребята, пившие шампанское и игравшие в покер на раздевание, но, если таковые и существовали в природе, в круг знакомых Ханны они не входили. Она никогда не относилась к тем девочкам, что бегали на вечеринки, подкрашивали ресницы в школьном туалете или ждали бойфрендов после уроков, когда те подвезут их на машине. Впрочем, Ханна иногда тоже нарушала правила – затягивала возвращение учебников в школьную библиотеку, когда они были нужны для подготовки к экзаменам.

А теперь смотри-ка, она учится в одном из самых престижных колледжей Оксфорда, окружена людьми, которым в другое время не осмелилась бы сказать «Привет!», и все это благодаря удачной встрече с Эйприл.

Снимая нижнее белье и продевая руки в рукава кимоно, служившее ей ночной рубашкой, Ханна внезапно ощутила прилив… своего рода изумления по поводу только что случившегося чудесного события. Она в Оксфорде, и ее соседка бесконечно крута и гламурна – такая запросто могла сойти прямо с обложки модного журнала.

Здесь Ханна сможет начать жить по-новому. Пусть она не такая колючая или острая на язык, как Эмили, и не такая нахальная и насмешливая, как Райан, но она способна стать другим человеком. Измениться. И может быть… – при этой мысли по голой коже под кимоно пробежали мурашки, – … может быть, однажды она станет девушкой, на которую обратит внимание Уилл.

Уилл!

Он сидел в кругу напротив нее, наблюдая за ней с ленивой, расслабленной улыбкой.

И потом задержался, хотя мог уйти вместе со своим другом Хью.

Ханна замерла, в сознании всплыл неожиданно четкий образ карт, которые она подняла с пола. Она перевернула их лицевой стороной кверху, прежде чем отдать Эйприл, но только теперь сообразила: карты были не ее – одна десятка и четыре дамы. Четверка одной масти.

Не просто хороший набор – самый выигрышный!

Вот только выиграла не она, а Уилл.

Ханна сделала шаг к двери, однако, взявшись за ручку, остановилась, пытаясь разобраться с мыслями.

Уилл спас ее. Он принял удар на себя, а ведь мог ничего не делать, и тогда ей пришлось бы снять лифчик. Но почему? Просто из вежливости? Или из жалости при виде ее очевидного смятения? А может быть – она вспомнила обмен взглядами и пробежавшую между ними искру, – за этим стоит нечто большее?

Так или иначе, даже сейчас не поздно проверить.

Уилл еще не ушел. И возможно, задержался неспроста.

Ханна облизнула губы и заправила длинные локоны за уши. В зеркале, висящем на двери, отражалась девушка с полными губами, расширенными от страха огромными глазами и румянцем возбуждения на щеках.

– Пожалуйста, не уходи, – едва слышно прошептала она. – Пожалуйста, не уходи.

Живот сводило от нервного напряжения и влечения, однако Ханна выпила достаточное количество шампанского, чтобы не побояться пойти на этот шаг. Взгляд Уилла определенно что-то значил – она была в этом уверена. В ту минуту между ними мимолетно возникло некое чувство, притяжение такой силы, что оно не могло быть не взаимным – или все-таки могло?

Ханна потуже затянула пояс халата, надавила на дверную ручку и сосчитала до трех.

«Пожалуйста, не уходи».

Дверь открылась.

Уилл не ушел.

Он стоял в дальнем конце комнаты все еще без рубашки и даже не обернулся на скрип открываемой двери.

Уилл и Эйприл держали друг друга в объятиях.

Никто из них, похоже, не заметил застывшую на пороге Ханну. Эйприл, пятясь, протащила Уилла через маленькую гостиную, прижимая губы к его губам и запустив одну руку в волосы Уилла, а другой ухватив его за пояс. Перед входом в спальню она остановилась, нащупала за спиной дверную ручку и вслепую ее повернула. Язычок замка отодвинулся, пара ввалилась в открытый дверной проем и исчезла в темноте спальни Эйприл.

Дверь закрылась. Ханна осталась одна.

После

Проснувшись, Ханна почувствовала: что-то изменилось.

Дело не в том, что Уилла нет в кровати. Так бывает каждую среду – у Ханны по средам выходной. В этот день Уилл кладет телефон под подушку, чтобы звонок будильника не мешал ей спать, и на мысочках выходит из спальни.

Дело также не в беременности и странных ощущениях – непривычной одеревенелости по утрам, тяжести в теле, легкой тошноте, которая все не проходит, что бы там ни обещали в книгах.

Нет, тут что-то другое. Разум осознает это несмотря на осоловелость после сна еще до того, как возвращаются воспоминания о вчерашних событиях. Она лежит и смотрит в потолок, пытаясь разобраться в ощущениях. Среды обычно несут с собой удовольствие – возможность заняться домашними делами, съездить в город или, по мере прогрессирования беременности, просто побездельничать, слоняясь по залитой солнцем квартире в некоем подобии ленивого транса.

Но сегодняшнюю мысль о том, что она одна в пустой квартире, Уилл на работе, и ей не на что отвлечься кроме как на чтение новостей и хищную щель строки поиска «Гугла», почему-то невозможно вынести.

Нельзя сказать, что ей совсем нечем заняться. Можно выбрать коляску для ребенка, можно начать собирать детскую кроватку, которая в разобранном виде стоит в углу спальни уже полтора месяца. Но Ханна почему-то не может заставить себя вскрыть картонные коробки. Такое действие смахивает на вызов судьбе, самонадеянную недооценку будущего, на которое, как она научена собственным горьким опытом, никогда нельзя полагаться.

Нет, просто лежать без дела и думать о подобных вещах не годится. Ханна встает, надевает халат и идет на кухню, протирая глаза от сна, чтобы приготовить кофе – с недавних пор она позволяет себе только одну чашку в день.

Уилл оставил радиоприемник включенным, как часто делает, когда торопится на раннюю встречу. Ханна не прислушивается, однако слова диктора выпуска новостей вдруг сами цепляют внимание. Она наклоняется через стол, чтобы увеличить звук.

– «…умер в тюрьме в возрасте шестидесяти трех лет. Невилл был осужден в 2012 году за убийство студентки Оксфордского университета Эйприл Кларк-Кливден…»

Ханна порывисто протягивает руку к выключателю, ругая себя за собственную глупость. Устанавливается тишина, но у Ханны дрожат руки.

Быть одной в доме становится невыносимо. Ее тянет на воздух.

* * *

В парке моросит мелкий дождь, влага обволакивает медленно шагающую, одетую в плащ Ханну уютным коконом. Когда она с Уиллом переехала несколько лет назад в Стокбридж, стильный, богемный район Эдинбурга, он был все еще доступнее Нового города, если только центр Эдинбурга можно называть доступным.

Район развивался вместе с ними, бары и кофейни привлекали молодые пары, и теперь здесь на каждом шагу встречались вздутые женские животы и детские коляски. А может быть, это ее собственный растущий живот заставляет смотреть на мир другими глазами?

В парке, не обращая внимания на непогоду, играют дети, они носятся в резиновых сапожках, карабкаются по веревочным мостикам, с которых капает вода. Тем временем смирившиеся родители и опекуны приглядывают за ними издалека, прячась под деревьями.

Ханна останавливается под большим тисом и наблюдает за ними, когда звонит телефон. Она достает мобильник из кармана, протирает очки и с опаской смотрит на номер звонящего. Все в порядке.

– Привет, мам!

– Здравствуй, любовь моя! У тебя сегодня выходной? Я не ошиблась?

Ханна улыбается. Она ни разу не работала в среду за все девять лет, которые провела в «Баснях», но мать почему-то никак не может этого запомнить.

– Да, я гуляю в парке. Как у тебя дела?

Мать пропускает вопрос мимо ушей.

– Я за рулем, поэтому извини, если будут перебои. Звоню по громкой связи. У тебя все хорошо? Я вчера переволновалась, когда ты дала отбой. Не стоило звонить тебе на работу.

– Ничего страшного. – Ханна видит, как маленькая девочка, нырнув под руками отца, сходу весело влетает в большую лужу у детской горки. – Ты правильно сделала. Хорошо, что об этом сообщила ты, а не кто-то другой.

– У тебя какие-то неприятности?

Мать, конечно, имеет в виду звонки без предупреждения от журналистов и папарацци у порога. Первое время они налетали тучей, как мошкара. Когда семья в первые кошмарные недели после смерти Эйприл вернулась в Додсуорт, мать Ханны установила на нижем этаже деревянные ставни-жалюзи, чтобы посторонние не заглядывали за шторы, и щетку на дверной прорези для писем. Ханна до сих пор помнит, как из-за двери кричали: «Вы ничего не хотите сказать, миссис Джонс? Ханна дома? Что бы вы сказали Джону Невиллу, если бы увидели его?»

– Ничего особенного. Всего одно сообщение. Ничего такого, что было бы мне не по зубам.

– А что с Уиллом?

Этот вопрос позаковыристее. Ханна запинается. Действительно – что с Уиллом?

– По-моему, все в порядке, – наконец отвечает Ханна. – Ты же его знаешь. Всякий раз, когда что-то происходит, он замыкается, а вчера вечером мы немного поговорили. В основном, как мне кажется, он испытывает облегчение, что все закончилось.

– Ему нужно сходить к психологу, – суровым тоном заявляет мать. – Вам обоим не помешало бы.