Ханна закатывает глаза. Они не впервые обсуждают эту тему. Ханна даже побывала у психолога несколько раз после суда, и по-своему это помогло: психолог научил, что делать во время панических атак, как избавиться от нездоровой манеры поведения. Именно психолог посоветовал создать папку «Запросы» в телефоне, чтобы откладывать в нее все сообщения до тех пор, пока Ханна не будет эмоционально готова перестать обращать на них внимание. Она извлекла из советов максимальную пользу для себя самой, однако не могла вообразить, как Уилл сидит у психолога и открыто говорит о своих чувствах.

– Мы это уже обсуждали. Просто сейчас мы немного заняты. Ты же знаешь: работа, ребенок… Уилл вкалывает целыми днями. Редко возвращается домой раньше семи.

– Ему следует больше внимания уделять беременной жене! – заявляет мать.

Ханна ощущает прилив раздражения.

– Не он решил работать по двенадцать часов в день. У них скоро открывается позиция партнера по фирме. Чтобы иметь хоть какой-то шанс получить ее, Уилл должен показать, что буквально горит на работе.

И видит бог, лишние деньги им и ребенку тоже не помешают, но этого Ханна не говорит. Кэти самая добрая начальница на свете, однако «Басни» едва сводят концы с концами. При выходе в декретный отпуск Ханна получит установленный законом минимум, не более того. Кэти не может ничего добавить сверху. Хотя зарплата Уилла не так уж мала, после оплаты ипотеки остаются сущие крохи. Если Уилла сделают партнером еще до выхода Ханны в декрет, оба смогут перевести дух.

– Я навещу вас через пару недель, – говорит мама. В трубке слышно, как тикает указатель поворота машины. – Хочу помочь. Приготовлю пару блюд. Файза на работе дала мне очень хорошую одежду для беременных. Говорит, возьмите себе, что пригодится, а остальное отдайте в благотворительный секонд-хэнд. Я с собой привезу.

– Превосходно. Постараюсь взять отгул. Когда ты собираешься приехать?

Ханна ждет ответа, но тщетно. Она смотрит на экран телефона – отбой. Вот те на! По-видимому, мать въехала в мертвую зону.

Дождь прекратился. Ханна выходит из-под дерева и направляется к воротам игровой площадки. Ее как магнитом тянет к группе детей и родителей. Взрослому человеку нельзя долго глазеть на играющих детей. Через пять минут на нее начинают бросать косые взгляды, через десять минут кто-нибудь подходит и спрашивает, кого она ищет, хотя внушительный живот, конечно, дает ей подобие алиби. Женщины обычно сочувственно улыбаются, мужчины чаще смотрят с подозрением, а некоторые даже вступают в разговоры.

– Вы уже знаете, кто у вас будет? Когда малыш появится на свет?

Уиллу никто не даст такую поблажку. Когда они гуляют вместе и она задерживается, пытаясь вообразить, как будет бродить по парку со своим ребенком – и с Уиллом! – он тащит ее дальше. Какой-то мужчина послушно сажает свою дочь на качели, на его капюшоне все еще сверкают дождевые капли. Ханна почти с болезненным чувством прокручивает кадр вперед, в вероятное будущее, в котором она стоит у ворот детской площадки и наблюдает, как Уилл подсаживает на эти же качели их собственного ребенка.

Ханна стоит, затаив дыхание, пытаясь вообразить идеальную жизнь с идеальным мужем в идеальном будущем, как вдруг опять раздается звонок телефона.

– Мама? – говорит она в трубку. – Нас разъединило.

– Это Ханна Джонс? – звучит мужской голос. – Мы не знакомы. Я репортер…

Мобильник чуть не выпадает из рук Ханны. Она тычет дрожащим пальцем в кнопку «Завершить звонок» и замирает, уставившись в экран телефона.

Таковы реалии, и от этого не скрыться: ее идеальная воображаемая жизнь имеет свою цену. Чаще всего Ханна думает, что ей невероятно повезло жить в этом прекрасном городе, с единственным мужчиной, которого она любит. Но голос репортера, все еще звенящий в ушах, вызывает иное чувство – она живет украденной жизнью. И Ханна не только ее не заслужила – эта жизнь с самого начала для нее не предназначалась.

Что случилось бы, если бы Эйприл не ушла из бара одна, чтобы переодеться? Или если бы Ханна отправилась вслед за подругой всего на пять минут раньше и застала Невилла в их комнате во время нападения?

Он бы и ее убил? Или Эйприл уцелела бы, жила теперь с Уиллом и носила под сердцем его ребенка?

Снова начинается дождь. Ханна сует мобильник в карман, идет мимо игровой площадки на улицу, слыша за спиной крики детей. Может быть, жизнь Эйприл украл не только Джон Невилл? Может быть, она тоже воровка?

До

– Ханна Джонс, как я полагаю. – Преподаватель развернулся в офисном кресле и протянул руку. Он был моложе, чем ожидала Ханна. Черные волосы небрежно спадали на лоб, он явно кого-то напоминал: Байрона или Данте Габриеля Россетти в молодости? Определенно какого-то поэта или художника-романтика. Белый шелковый шарф, твидовый пиджак еще больше усиливали сходство. – Меня зовут доктор Горацио Майерс. Вы будете изучать у меня в этом семестре викторианскую литературу, после чего во время зимнего и летнего триместров мы ознакомимся с произведениями начала двадцатого века. Вы получили список рекомендованных книг, который я разослал?

– Получила. – Список вызвал у Ханны легкое замешательство. Из него четко следовало: к чтению необходимо приступить еще в летние каникулы, иначе она безнадежно отстанет. – Спасибо, – спохватилась Ханна. – Извините за опоздание. Я сначала не туда пошла.

– А-а, – доктор Майерс потрогал бумаги на столе и улыбнулся. – Седьмой подъезд, не так ли? Я тоже там живу. Хорошие, кстати, квартиры, правда, маловаты, поэтому колледж любезно предоставил мне отдельный кабинет для практических занятий. Его не так легко найти – я в курсе.

– Есть такое дело, – с усмешкой признала Ханна. Она все еще неуверенно ориентировалась в лабиринте коридоров и кабинетов Пелэма. – Пришлось спрашивать дорогу у консьержа.

– Надеюсь, он вам помог, – сухо заметил Майерс. – Консьержи иногда нехотя разговаривают с людьми.

– О нет, он был очень любезен. Сам меня сюда провел. До самой двери. Боюсь, одна я бы заблудилась.

– Отлично, отлично, – пробормотал доктор Майерс, и Ханне показалось, что его мысли уже заняты чем-то другим. – Как вам известно, мы будем еженедельно встречаться для практических занятий, которые дадут вам возможность по-настоящему погрузиться в предмет. Обычно занятия проводятся с парой студентов, но самое первое я провожу с глазу на глаз, чтобы мы могли поближе познакомиться. Кем вы себя видите, Ханна Джонс? Что вы надеетесь получить от Оксфорда? Расскажите, какая вы на самом деле.

Доктор Майерс подался вперед, сложил ладони лодочкой и с серьезным видом посмотрел на нее поверх очков в роговой оправе.

Ханна опешила.

Кто она на самом деле? О чем это он? Она и так уже почувствовала себя другим человеком, не той, кем была дома. Девчонка, что без стеснения подпевала песням группы «АББА» во время поездок на машине с матерью, осталась в прошлом вместе с усидчивой школьницей из Додсуорта. Абитуриентка, что впервые прошла под каменной аркой Оксфордского университета, и та уже отличалась от нынешней Ханны.

И только на самом донышке души, в той закрытой, сокровенной части, скрытой от других, она оставалась прежней Ханной, закатывающей глаза в ответ на выходки Эйприл и тайком обожающей такие фильмы, как «Бестолковые» и «Блондинка в законе». Оставалась Ханной, считавшей Д. Г. Лоуренса нечитабельным пижоном, она по-прежнему обкусывала секущиеся кончики волос, ела арахисовое масло прямо из банки и делала миллион других странных, неприглядных вещей, которыми люди занимаются, когда никто не видит.

– Я н-не знаю, что вы хотели бы услышать, – протянула Ханна. Доктор Майерс продолжал молча смотреть на нее поверх очков. – Я… единственный ребенок в семье. Родители развелись. Я редко вижусь с отцом. Он живет в Норфолке с новой женой. Мать преподает физику в старших классах. Я выросла в городке на южном побережье Англии, Додсуорт называется, вы вряд ли о нем слышали. Он как… – Ханна скептически усмехнулась, пытаясь найти подходящее сравнение. – Не адская дыра, просто жутко скучное место. Там ничего ровным счетом не происходит. Никакой культуры, библиотеку и ту в прошлом году закрыли.

Ханна замолчала, пытаясь сообразить, что еще добавить. Что еще интересного можно сообщить преподавателю о смешанной школе средней паршивости с ее потрепанными учебниками, облезлыми стенами и полным отсутствием какой-либо оригинальности, исторических заслуг или выдающихся достижений? Вряд ли что-либо в Додсуорте или школьной биографии Ханны могло впечатлить сидевшего перед ней мужчину, повидавшего множество выпускников лучших частных школ Великобритании.

Снова навалилось гнетущее ощущение синдрома самозванки, впервые появившееся, когда Ханна приехала в Пелэм на собеседование и старалась не думать о тысячах других абитуриентов, подавших заявку на то же самое учебное место, таких же, как она, восемнадцатилетних девушек и парней, но в отличие от нее закончивших престижные заведения, детей из известных семей, входивших под своды Пелэма с таким видом, словно их там ждут не дождутся, в то время как она чувствовала себя чужой, лишней даже в кабинете для собеседований.

Однако по пятам за этим чувством шло другое – проблеск если не злости, то чего-то вроде нее. Ну и что с того, что Ханна училась в государственной школе? Ну и что с того, что Додсуорт – ничем не примечательный городишко, не оставивший следа в истории? Разве это не делает успешное поступление в Оксфорд еще более впечатляющим? Ведь Ханну все-таки приняли, а многих самоуверенных выпускниц частных школ с роскошными прическами отфутболили.

Она выпрямила спину.

– Я единственная в своем классе подала заявку в Оксфорд. И я первой в нашей семье была принята. У моего отца даже нет диплома о высшем образовании, он работает на стройке и бросил учебу в шестнадцать лет. Я провела год после окончания школы не в лагерях для беженцев и не на рытье колодцев для бедных – я работала все лето в супермаркете. Как вы, вероятно, догадываетесь, я не всегда чувствую себя здесь в своей тарелке. Но я полна решимости доказать, что меня приняли не случайно.

Доктор Майерс долго ничего не говорил. Затем откинулся в кресле и медленно, но звонко хлопнул несколько раз в ладоши.

– Браво, Ханна Джонс! Браво. Думаю, мы найдем общий язык.

* * *

По завершении часового практического занятия Ханна испытывала душевный подъем и одновременно ощущала странную опустошенность. Доктор Майерс прогнал ее через программу для старших классов и заставил подготовить список литературы для чтения во внеурочное время, а также расспросил об отношении к разным авторам от Джейн Остен до Бенджамина Зефанайи.

К концу занятия Ханне казалось, что она получила жестокую ментальную тренировку, сродни боксерской схватке на ринге, по сравнению с которой занятия в школьном спортзале выглядели легким развлечением.

– Увидимся через неделю, – с улыбкой сказал доктор Майерс. – На следующей встрече я хочу, чтобы вы в тысяче слов изложили, какую роль в каком-либо из этих романов играет социофобия. На обратной стороне есть список книг и эссе, которые могут подсказать нужное направление. – Он вручил Ханне листок обратной стороной кверху. Ханна взглянула на список и перевернула лист. Она читала все романы, указанные на обратной стороне, но с критическими эссе знакома не была. Где только взять время, чтобы за неделю до следующего занятия все это прочитать?

– До свидания, Ханна Джонс. Не устрашайся терний! Встретимся через неделю.

Ханна, кивнув, направилась к выходу. В коридоре все еще ждал, прислонившись к стене, консьерж, который помог ей найти кабинет доктора Майерса. Тот самый, кого она встретила в первый день, но не тот, что был похож на доброго дедушку, а другой, отдавший ей ключи от комнаты.

– На этот раз не ошиблись дверью?

Ханна, подавив смущение, утвердительно кивнула. Неужели он проторчал здесь целый час?

– Спасибо. Без вашей помощи я бы ее не нашла.