– Достаточно, чтобы понять, насколько нелепо это звучит. Без обид.

Аверьян улыбается, и я быстро увожу взгляд. Подхожу к термопоту, чтобы залить стеклянный чайник кипятком. Один ноль в мою пользу.

– Для меня это стало большим открытием.

– Что именно? – оборачиваюсь, продолжая жать на красную кнопку подачи воды.

– Что нас считают братом и сестрой. Причем абсолютно все. Даже мои друзья, которые до вчерашнего дня не упоминали о тебе в принципе. Я имею в виду, что…

– Что обо мне не заходило речи, когда вы встречались или созванивались, – перебиваю, решив избавить его от ненужных объяснений. – Я поняла.

Ставлю чайник на подставку и накрываю широкое горлышко высокой деревянной крышкой.

– Это нормально, – пожимаю плечами. – Я о тебе со своими друзьями тоже не говорила.

Два ноль в мою пользу. Аверьян смеется, и воздух определенно становится легче. Достаю из шкафа широкий деревянный поднос и ставлю на него белые кружки, коробку с салфетками, чайник и тарелку со сладостями.

– Поможешь?

Аверьян внимательно смотрит на меня. Взгляд серьезный и сосредоточенный, хотя на губах играет легкая улыбка.

– Вчерашний день был полон открытий, – говорит он, без труда подняв тяжелый поднос. – И мне бы хотелось обсудить с тобой каждое.

– …Почему?

– Потому что все они связаны с тобой. Пойдем, поговорим.

Прекрасно. Теперь мне не по себе. Теперь я жалею, что согласилась на это дурацкое чаепитие! Чем я думала, когда решила остаться один на один с тем, кто очень часто был причиной моих ночных кошмаров?

И всё же любопытно. Да и отказавшись, я моментально лишусь набранных очков в игре «Я уже взрослая и мне наплевать на то, что ты, Аверьян, обо мне думаешь».

Сдвинув ногой широкую стеклянную дверь, словно она ничего не весит, Аверьян выходит на теплую улицу и уверенным шагом направляется к беседке неподалеку от озера. Фонари над каменной тропинкой подсвечивают его статную фигуру, позволяя мне, тихонько следующей за ним, в очередной раз восхититься его длинными ногами. Несколько часов назад я с успехом делала это во время игры.

Аверьян поднимается на подиум и ставит на стол поднос, а я, наклонившись к первой ступени, нащупываю маленькую квадратную кнопку. Жму на нее.

– Ого! – говорит он, обведя взглядом беседку. Она светится крошечными белыми огоньками. – Твоя идея?

– Кирилл постарался. Когда я училась, я проводила здесь много времени: писала курсовые, делала домашние задания, работала над дипломом. Он решил, что так мне будет веселее.

– Кирилл? – поднимает он бровь, усаживаясь в белоснежное кресло с синими подушками. – Ты зовешь родителей по имени, когда их нет рядом?

Занимаю противоположное кресло и составляю на стол всё, что мы принесли.

– Я могу обратиться к ним по имени, а могу назвать мамой и папой. Они никогда не были против.

– От чего это зависит?

– Наверное, от того, что мы обсуждаем, – предполагаю. – Иногда Вероника говорит со мной и ведет себя, как мама: осторожно, трепетно и душевно. А иногда щебечет без умолку, как подруга, которая хочет рассказать мне обо всем на свете. И жестикулирует так ярко и активно, что может случайно что-нибудь разбить! – Аверьян улыбается. Ему нравится слушать о маме. – С Кириллом, конечно, такое случается реже. Он почти всегда ведет себя, как папа, так что, наверное, его я действительно не так часто называю по имени.

Аверьян наливает чай в кружки. Татуировки на его руках начинаются от самых пальцев: длинных, красивых, созданных для игры на музыкальных инструментах. Интересно, он играет на гитаре или пианино? Невольно вспоминаю нашу первую встречу, когда эти пальцы на мгновение зависли в воздухе рядом с моим лицом, а потом смело отбросили в сторону мои волосы…

Точно. Аверьян не только любимый сын моих приемных родителей, но ещё и тот беззастенчивый незнакомец из клуба, который видел то, что не следовало. Который вчера дал ясно понять: держаться от него подальше, если я не хочу, чтобы мои границы были нарушены. Об этом он собирается поговорить со мной?

– Почему ты поменялась в лице? – спрашивает он с полуулыбкой. – Вспомнила нашу первую встречу?

– О чем ты хотел поговорить? – спрашиваю, тряхнув головой. – О нашей первой встрече?

Сев поудобнее, Аверьян ставит локоть на широкий подлокотник и опускает квадратный подбородок на согнутые пальцы.

– О ней мне уже достаточно известно. Пока не будем. – Закатив глаза, издаю смешок. – А вот о чем мне неизвестно, так это то, что мое отсутствие негативно отразилось на твоей жизни.

Сглатываю.

– То есть?

– До меня дошли сведения, что ты подвергалась издевательствам со стороны моих знакомых, – объясняет Аверьян, пристально и настойчиво глядя в мои глаза. – Это правда?

– Если бы я подвергалась издевательствам, – стараюсь держаться непринужденно, – родители бы знали об этом и вмешались.

– Но они не знали, потому что ты ничего не говорила. Точно так же, как и сейчас, когда тебя ударил твой парень.

Почему Настя не завершила свою работу на день раньше? Тогда бы мы с ним точно не встретились в том проклятом клубе!

– Я не знаю, что ты там слышал и откуда у тебя такая информация, но это всё бред бредовый. И сколько ещё раз мне повторять, чтобы до тебя наконец дошло: никто меня не…трогал! Это, – указываю пальцем на правую сторону своего лица, – дурацкое стечение обстоятельств. Я ударилась из-за собственной неуклюжести и неосторожности. И я вынуждена скрывать синяк только лишь потому, что Вероника поднимет шум.

– Значит, правда, – произносит Аверьян задумчиво. – Ты молчала, чтобы родители не подняли шум. Тебе ведь было десять, когда тебя удочерили? Ну да. Десять, – рассуждает он вслух, пробежав глазами по столу. – Вот же ублюдки.

– Послушай, – вырывается у меня нервный смешок, – ты не…

– Адель, не надо, – перебивает меня. – Я не любитель размусоливать очевидное. Можешь не отвечать, я уже понял, что это далеко не бред бредовый.

Что ему рассказала Дарина? Это ведь точно была она. Близняшки и их безмозглые подружки не осмелились бы сообщить Аверьяну о своих злодеяниях.

– Что делали? – спрашивает меня. – Я хочу знать. До вчерашнего дня я понятия не имел о том, что, пока я радовался жизни, из-за меня страдала маленькая девочка.

Он и сейчас считает меня такой?

– Я не страдала.

– Что они делали? – настаивает он. – Что говорили? Как запугивали?

– У тебя очень богатое воображение.

– Да, и чтобы оно не стало ещё богаче, расскажи, каким образом сборище недоумков отравляло тебе жизнь?

– А ты очень любишь своих друзей и подруг, – комментирую с улыбкой. – Они в курсе, что ты о них такого высокого мнения?

– У меня есть только три настоящих друга: двоих ты знаешь, третий живет в Нью-Йорке. Подруг у меня нет. Только знакомые. Адель, я не собираюсь ругать и наказывать каждого, кто много лет назад проявил к тебе неуважение и жестокость. Ты была маленькой, остальные – бестолковыми подростками. Некоторые ими и остались. Меня задевает тот факт, что я ничерта об этом не знал. Я не знал, что тебя винили в том, что я не хочу возвращаться сюда.

– А разве это не так? – спрашиваю, осмелившись взглянуть в его глаза. Господи, я задала вопрос, который не давал мне покоя долгие годы!

Аверьян громко выдыхает носом. Продолжая смотреть на меня, он подается вперед и ставит локти на стол. Ему без труда удается внушить опасение, а ещё напомнить о том странном чувстве, что я испытала в клубе, когда его рука застыла в воздухе рядом с моим лицом… Млею. В животе вновь пробуждается волнение, неизвестность похожа на густой туман, куда мне боязно, но очень хочется войти.

Привлекательный. Пугающий, но привлекательный.

– Нет, Адель. Ни ты, ни кто-либо другой не был этому причиной. Я просто остался там, где мне было хорошо. Я работал, развивался, совершенствовался и путешествовал по миру. Если нужна причина, то вот она – я просто жил в свое удовольствие и учился любимому делу у лучших.

Он не лжет. Конечно, я не так хорошо его знаю, и всё же его взгляд ясный и открытый, в нем нет и слабой тени недосказанности.

Неосознанно приоткрываю губы и медленно выдыхаю, ощущая приятную легкость в плечах. Черные глаза напротив, как и вчера, как и день назад, нежно и волнующе опускаются на мои губы и замирают на слишком продолжительное мгновение. Мне кажется, что воздух вокруг нас становится колючим. Нет, плотным. Очень теплым.

Почти горячим!

Что там спрашивала Вероника про мои чувства? Сомкнув губы, с трудом сглатываю, а в ушах отдаленным эхом проносится её голос:

«Вы подружитесь! У меня прекрасный сын и замечательная дочь».

«Семья», – подключается голос Кирилла.

Сознание напоминает мне о необходимости развеять туман в голове. Немедленно. Мы же семья. По крайней мере, так считают все вокруг. И я бы решила, что Аверьян думает о том же, резво принимая прежнее положение и нетерпеливо срывая с шоколадной конфеты шелестящую обертку, но ведь он точно не слышит этот странный треск в воздухе. Не ощущает эти волнующие вибрации, похожие на волны… Не чувствует то, что может противоречить братско-сестринским отношениям между нами, которые установили родители.

Брат и сестра.

Старший брат и его младшая сестра.

Вот он – бред бредовый.

– Ничего страшного не происходило, – отвечаю с запозданием и ставлю кружку ближе к себе. – Шептались за спиной, иногда выжидали, когда я останусь одна, и в подробностях рассказывали о том, что меня ждет, если ты никогда не вернешься или вернешься. И в том, и в другом случае мне не повезет.

– Тебе причиняли физическую боль?

– Разумеется, нет! Правда, один раз я упала в это озеро на свой день рождения. Тогда сентябрь был очень холодным, а вода ледяной.

– И как это вышло? Тоже из-за собственной неуклюжести и неосторожности?

– Вообще-то нет. Тут меня действительно столкнули с причала.

– Кто?

– Аверьян, это было давно.

– Давно не давно, но мне погано на душе, ведь я не смог оградить маленькую тебя от этой безжалостной стаи акул! Черт, да я даже предположить не мог, что такое возможно!

Маленькую меня?

«У старших братьев это в крови: демонстрировать свой суровый характер и превращаться в питбуля, когда какие-то парни проявляют интерес к их сестрам», – слышу я звонкий голосок Дарины.

Досадно. Почему это звучит так неприятно? Почему у меня такое чувство, будто Аверьян считает меня десятилетней девочкой с двумя хвостиками по бокам и с красным лаком на искусанных ногтях? И вообще, почему ему может быть погано на душе, если он меня ненавидит?

Постой, постой, что?

Хвостики по бокам? Красный лак на маленьких детских ногтях с покусанными и неровными краями?

Я никогда в жизни не делала такую прическу. И ногти никогда не грызла. Но почему-то сейчас эта картинка так ярко промелькнула перед глазами…

– Могу лишь пообещать, что впредь ничего подобного не случится, – возвращает мои мысли в реальность мужской голос. – Как бы смешно сейчас это ни звучало.

Проклятое дежавю. В последнее время это паршивое чувство настигает меня в самый неожиданный момент. Может, я все эти годы только и желала узнать о том, что не я, не мое появление, не мое присутствие повлияло на решение Аверьяна остаться в Америке! И когда это наконец случается, сознание решает подкинуть мне непрошеный сюрприз в виде несвязных между собой кусочков пазлов, которые я ненавижу собирать. Что в голове, что наяву, собственными руками.

– Адель? – обращается ко мне Аверьян. – Всё в порядке?

Тряхнув головой, тянусь за конфетой.

– Спасибо, конечно, но в этом нет необходимости. Ни от каких акул меня ограждать не нужно.

– Даже от той, что разбила твою машину и лицо?

«У старших братьев это в крови».

– Ты всегда такой упрямый?

– Скорее, настойчивый.