Включаю «Summer Walker» Deep, набираю ванну с пеной и солью, зажигаю свечи. Достаточно «богически»? Внутренняя Афродита одобрительно кивает. Как же непросто с этим нелепым телом, со всеми его выделениями, старением, эмоциями и тяжестью. Сложнейший биомеханизм, который обеспечивает душе уникальный опыт. Даже в моем мире IC1101 те, кто проходит здесь практику, возвращаются почти героями. Но если научиться получать удовольствие, разрешить его себе, присвоить, признать – жизнь может стать чуточку приятнее. Несмотря на рост, социально неподходящую внешность и тяжелый характер, у меня есть я. Я есть и я здесь. Время, отведенное на этот опыт, может быть расширяющим, а может стать Адом.

Рецепт преисподней отлично знает женщина, которую я называю мамой.

Сравнивай себя с другими, особенно более успешными, но чтобы не чувствовать зависть и злость, принижай их достоинства и обесценивай достижения. Они – тупые, ты – молодец.

Не развивайся, потому что это страшно и больно. Практики не работают, психологи – шарлатаны, жизнь не изменится.

Делай больно другим, чтобы страдать не в одиночку.

Не подпускай к себе людей и никому не доверяй. Мир опасный и грязный.

Смысла нет ни в чем. Поэтому не ищи ответы, просто следуй обстоятельствам. Ты ничего не решаешь, мы все – жертвы несправедливой жизни.

Хорошо живут только бандиты, воры и лживые политики. Они все «дурят нашего брата». Бедность – прерогатива святых мучеников.

Отрицай существование депрессии, психологических травм, СДВГ и аутизма. Тебе лучше знать – это все глупости от скуки, мода, раньше как-то жили без таких глупостей.

Прогони всех из своей жизни и оставайся одна, потому что так проще, спокойнее и чище.

Жалуйся всем и на всё. Критикуй всех и всё. Ненавидь, не благодари, надежно закрой сердце.

Если не построишь высоких стен – люди сделают больно, как родители, которые, скорее всего, даже не хотели тебя.

Людей нельзя любить, все они – монстры, и чтобы выжить, тебе придется стать одной из них.

Выбор. Выбор. Выбор. Выбор. Выбор. Выбор. Так выглядит жизнь. Каждое утро – выбор, с каких мыслей начать день, потом – что надеть, чем позавтракать, как ответить на звонок курьера. Послать или поблагодарить? Книга или сериал? Улыбка или надменный взгляд? Нет правильного и неправильного, хорошего или плохого. Мы защищаемся, боремся, обижаемся на мир не просто так. Во всем есть СМЫСЛ, во всем есть позитивное намерение.

Как бы тяжело мне ни было от общения с мамой, я никогда не отвернусь от нее. Потому что знаю, где-то глубоко внутри, за стенами из металла и бетона, за сотнями острых копий и минными полями – она живая, любящая, настоящая. И ей очень больно. Части ее личности кричат и плачут в темницах, пытаясь вырваться наружу, но их охраняет суровый надзиратель. Его задача – уберечь. Девочке, которой она была когда-то, так часто причиняли боль, что психика не справилась. Она спряталась за куполом из токсичности, чтобы выжить. Сколько бы я ни стучалась, двери закрыты. Я тоже делаю выбор – продолжать, потому что верю, что однажды меня впустят.

Глава 14. 14 декабря. Всемогущая любовь

Витрины украшены гирляндами, на площади возвышается ель. Декабрь сыпет на улицы все больше снега. Видимо, «по акции». Я вглядываюсь в сумеречный город через окно кабинета и думаю о завтрашнем дне. Мы поедем на ужин к родителям Ника, и это серьезнее, чем моя мама. Она не звонила уже неделю, что странно. Звонки от меня игнорирует, я немного беспокоюсь, поэтому собираюсь к ней сразу после работы. На часах как раз половина шестого.

А что если бы все было иначе? Мама могла бы прийти ко мне на работу под конец дня, и я бы показала ей кабинет, а потом мы бы поехали ужинать и долго говорили. Можно было бы сходить за покупками, я бы заметила, что ей понравилось, и потом купила эту вещь в подарок. В Новый Год мы бы резали салаты и выпили по бокалу шампанского. Мы могли бы чувствовать, что есть друг у друга и что мир за окном – просто декорации.

Без десяти шесть, собираю вещи и выхожу. Доезжаю быстро, поднимаюсь на шестой этаж, лифт напоминает о древесном аромате парфюма, моих слезах и его теплых руках. Звоню в дверь, в ответ тишина. Нажимаю «вызов» на телефоне – ничего. Сердце ускоряет ритм. Пишу сообщение: «Ты дома? Я приехала». Через минуту на экране появляется «мама».

– Ало, мам. Ты где?

– Чего звонишь?

– Ты уже неделю трубку не берешь, я переживаю. Ты где?

– Не беру – значит, не хочу говорить. Хватит трезвонить, – она холодно игнорирует вопрос.

– Мам, ты в порядке?

– А что со мной будет-то?

Слышу на фоне голоса.

«Девушка, в больнице она», – доносится из трубки. Лицо заливает жаром.

– Что случилось? – сжимаю телефон в ожидании ответа.

– Не твое дело. Не звони, раз не беру. Давай, пока.

Гудки. Я стою в темноте, совершенно растерянная. Знаю, что звонить повторно бесполезно. Выдыхаю. Убираю телефон в карман, складываю руки крест накрест, поочередно хлопаю по плечам. Продолжаю несколько минут, дышу с длинным выдохом, чувствую, что становится спокойнее. Она ответила сама, настроение типичное, значит, все нормально. В больнице, значит – под присмотром врачей. Еще длинный выдох. Здесь стоять бессмысленно, спускаюсь в машину и уже знаю следующий шаг.

– Владимир Сергеевич, добрый вечер. У меня к вам просьба, можете узнать, в какой больнице пациентка? Да, конечно, как всегда, сейчас пришлю данные.

Отправляю сообщение с именем, датой рождения, номером страхового. Что бы ни говорила мама, я – врач, и связи в медицинских учреждения у меня есть. Были разные случаи с клиентами, когда приходилось искать их по больницам и моргам, поэтому такой вопрос от меня даже не выглядит странно.

«Областная, в кардиологии», – приходит через несколько минут. Выезжаю. Звоню знакомому психиатру в областной, спрашиваю, к кому можно обратиться, чтобы пропустили. Объясняю, что там моя мама. «Скажи – от меня, я сейчас предупрежу дежурного», – понимающе отвечает коллега. Выдыхаю.

– Мам, привет!

Она сидит на дальней кровати у окна, серый халат немного помят, очки сползли на нос, в руках – книга. Женщина выглядит маленькой и слабой, я готова заплакать, потому что никогда не видела ее такой. Приходится окликнуть еще раз: может чтение интересное, может, не слышала, скорее всего – не ждала. Наконец глаза поднимаются и замирают от удивления, она молча наблюдает, как я подхожу ближе.

– Амаля, – только и может произнести рот с морщинками в уголках губ.

– Мам, ты как? – присаживаюсь рядом, но не решаюсь обнять или взять за руку.

– Чего приехала?

– Переживала. Расскажешь, что случилось? – стараюсь говорить как можно мягче.

– Ничего не случилось, – бубнит она и отводит взгляд.

– Спрошу у врача. Тебе что-то нужно?

– Нет, – сухо и холодно.

Как же тяжело раз за разом пытаться прорвать оборону и ничего не получать взамен! Стараюсь не скатываться в обиду.

– А я ей говорила, чтобы позвонила родным, – вклинивается прокуренный голос. – Сидит без воды, без сменной одежды, халат вон ей выдали хотя бы, – голос доносится с кровати у входной двери и принадлежит тучной барышне лет шестидесяти. От этих слов у меня внутри сжимается.

– Лишнего то не болтай, – строго рычит мама, распрямившись, словно готова накинуться.

– Что ей нужно? – обращаюсь к соседке.

– Не надо мне ничего. Езжай домой уже, меня скоро выписывают, – в привычной манере перебивает мама.

Но через пять минут у меня уже есть список необходимого, а еще через пятнадцать – информация о состоянии ее здоровья от дежурного врача. Привезли на скорой с высоким давлением, решили оставить понаблюдать. Много напряжения, годы не прожитой злости, заблокированные эмоции – классические психосоматические причины гипертонии.

Через час я снова в палате номер восемь, с двумя пакетами и недовольным взглядом, которым одаривает меня самый родной человек. Я просто не могу поступать иначе, не могу бросить ее, не могу причинить еще больше боли.

– Спасибо за заботу.

Протягиваю коробку конфет барышне у двери, широкое лицо расплывается в улыбке, от чего становится милым.

– Езжай домой, поздно уже, – нейтрально повторяет мама.

– Если что-то нужно будет – звони. Я приеду завтра.

– Да не надо мне ничего, ты и так столько притащила, половину в помойку можно.

Стараюсь сохранять состояние, эти слова – просто ее попытка защититься.

– Хочешь – выброси, я еще привезу, – каждое слово произношу не от головы, а от сердца. – Мам, прошу тебя, бери трубку.

– Ладно, – тихо отвечает она и поднимает глаза. Боль, боль, боль, боль, боль. Мои жалобы на эту планету сейчас кажутся капризами избалованного ребенка. То, что прошла эта женщина, я даже не могу представить.

Вспышка. Воспоминание о договоре на уровне души. Мы заранее договариваемся с родителями, к которым приходим, о необходимом для всех сторон опыте. И сейчас спонтанно распаковалась память о том, как ее душа сказала – вернее, передала вибрационно: «Тебе будет нелегко, но если сердце сможет увидеть скрытое, все откроется». В человеческих словах звучит странно, но суть в том, что мой опыт – не бороться, не исправлять, а принять и увидеть больше. Видимо, сейчас мой поступок, слова и состояние, то есть частота вибрационной волны, соответствует тому, о чем мы договаривались.

Значит, лед тронулся, двери приоткрылись, процесс запущен. Скорее всего, дело не только во мне, но и в том, что на этой линии реальности, мама позволила себе снять какой-то процент защиты. В моем сердце, раскрываясь лепесток за лепестком, расцветает лотос. Любовь – основная энергия вселенной, но проживать ее в человеческом теле – как услышать любимую мелодию под водой в скафандре. Хочется пуститься в пляс, но тело слишком тяжелое. Чертова гравитация. Сажусь в машину и почти растекаюсь по креслу. Мама в порядке и впервые за наши тридцать лет вместе, я чувствую, что есть надежда. Ответ, как всегда, очевиден – любовь.

Глава 15. 15 декабря. Семейные ценности

Нервно барабаню по рулю, подгоняя светофор. По пути из больницы опаздываю в салон на макияж и укладку. Оттуда еду сразу к родителям Ника. На заднем сидении пакет с подарком – китайский чайный сервиз на шесть персон. Из рассказа Ника я запомнила, что его мама любит красивую сервировку и хорошо печет. Он мало говорил о родителях. Знаю еще про старшего брата от первого маминого брака, а отец Ника – так называемый «фестивальный» ребенок. Дедушка Попула приехал из Эфиопии на какой-то международный студенческий съезд, влюбился, решил остаться.

Оля звонит уже третий раз, нажимаю «принять».

– Минута, – говорю я, предвосхищая вопрос, и сворачиваю в сторону салона.

– Хорошо, жду тебя, – меня накрывает волной благодарности за то, что в моей жизни есть хоть кто-то близкий.

Спустя два часа у большого зеркала стою красивая я и трое девушек, ответственных за это. На мне темно-фиолетовое шерстяное платье на запах, сапоги на невысоком каблуке, черное пальто. Локоны, ровная кожа, нюдовый маникюр. Сегодня я не выгляжу как психиатр, сегодня я – идеальная девушка. Улыбаюсь отражению. Благодарю девочек и отправляю сообщение своему парню, хоть и не настоящему. Пока не настоящему.

Мы не виделись больше недели, Ник вернулся из Москвы сегодня. За семь дней – два коротких звонка и несколько сообщений с вежливыми вопросами о самочувствии. Плюс мое чистосердечное признание, пока только себе: я скучаю. Попытки забыть его эти одиннадцать лет были безуспешны, а с началом наших не настоящих отношений и вовсе потерпели крах. Сейчас это как стратегическая игра, кто первый напишет, кто сделает шаг, что абсолютно выматывает. Поэтому сегодня, после ужина, я собираюсь признаться ему. Открыть ящик Шредингера и выйти из суперпозиции. Какой смысл затягивать, если мы оба заинтересованы? Еще меньше смысла, если один из нас не хочет, а другой надеется. У меня на это нет времени.