– Разумеется, я не задержусь дома дольше необходимого. Вот только негоже входить в жизнь, – это выражение Дафна часто употребляла, – не узнав сначала своего положения. В моей профессии надо держать ухо востро. Разумеется, некоторые думают, что она хуже, чем на самом деле. На отца иногда находит. Вы себе не представляете, миссис Фьорсен, как ужасна обстановка у нас дома. У нас подают на стол старую баранину. Вы понимаете, о чем я говорю? Запах старой баранины в спальне в жаркий день – это тихий ужас. И заниматься негде. Мне хотелось бы иметь студию в каком-нибудь милом местечке: у реки, например, или рядом с вашим домом. Вот было бы здорово! Кстати, я уже начала потихоньку откладывать деньги. Как только наберется двести фунтов, я сбегу. Было бы прелестно вдохновлять художников и музыкантов. Я не хочу быть обычным «номером» и заниматься из года в год одним балетом. Я хочу быть не такой, как все. Моя мать – глупая женщина, которая страшно боится любого риска. Так я ни за что не продвинусь. Нет, с вами так приятно беседовать, миссис Фьорсен, ведь вы достаточно молоды, чтобы понимать мои чувства. Я уверена, что вас не шокирует ни один вопрос. Я хотела бы спросить о мужчинах. Что лучше: выйти замуж или взять себе любовника? Говорят, настоящей артисткой невозможно стать, пока не испытаешь страсть. Но если выйти замуж, то опять начнется старая баранина и, возможно, дети. А если еще и муж плохой попадется… Брр! Но, с другой стороны, я не хочу выглядеть вульгарно. Я терпеть не могу вульгарных людей, просто ненавижу их. Что вы думаете? Это ужасно трудный вопрос, правда?

Джип совершенно серьезно ответила:

– Подобные вещи обычно улаживаются сами собой. Я бы не стала беспокоиться прежде времени.

Мисс Дафна Глиссе уткнула подбородок в кулачок и задумчиво произнесла:

– Да, я тоже так думала. Конечно, можно сделать и так и эдак. Но, знаете ли, я совершенно не ценю невыдающихся мужчин. Мне кажется, что я смогу влюбиться только в по-настоящему выдающегося мужчину. Ведь вы тоже так поступили, не правда ли? Так что вы-то меня точно поймете. Я считаю мистера Фьорсена на удивление выдающимся человеком.

Луч солнца неожиданно коснулся открытой шеи Джип, благополучно погасив противоречивые чувства в душе и готовую вырваться наружу усмешку. Она сохранила серьезное лицо, а Дафна Глиссе продолжила:

– Конечно, если я задам такой вопрос матери, она выйдет из себя, а что сделает отец, вообще невозможно себе представить. Но ведь это важно, не так ли? Можно с самого начала свернуть не в ту сторону, а я действительно хочу преуспеть в жизни. Я обожаю свое занятие и не хочу, чтобы любовь была препятствием: она должна помогать. Граф Росек говорит, что моему танцу не хватает страсти. Интересно, вы тоже так считаете? Вам я поверю.

Джип покачала головой:

– Я не могу судить.

Дафна бросила на нее укоризненный взгляд:

– Ах, я уверена, что как раз вы можете! Будь я мужчиной, я бы страстно полюбила вас. Я готовлю новый танец – нимфы, преследуемой фавном. Очень трудно почувствовать себя нимфой, когда за тобой гонится не фавн, а балетмейстер. Вы тоже считаете, что моему танцу не хватает страсти? Мне положено все время убегать, но не лучше ли сыграть тоньше, создать впечатление, будто я не против, чтобы меня поймали? Вы согласны?

Джип неожиданно сказала:

– Да, я думаю, что любовь пошла бы вам на пользу.

Рот мисс Глиссе приоткрылся, глаза округлились.

– Вы меня напугали своими словами. У вас был такой необычный взгляд… такой напряженный.

Теперь в душе Джип действительно полыхнуло пламя. Пустая неопределенная болтовня о любви вызвала у нее инстинктивное отторжение. Она не хотела любви, не сумела полюбить. Однако, чем бы ни была любовь, это чувство не терпит праздной болтовни. Как у этой простушки из предместья получается, всего лишь встав на пуанты, вызывать бурю эмоций?

– Знаете, что доставило бы мне истинное наслаждение? – продолжала Дафна Глиссе. – Однажды вечером станцевать для вас в этом саду. Как здорово было бы выступить под открытым небом. Трава сейчас жесткая, удобная. Боюсь только, прислуга будет шокирована. Они сюда заглядывают? – Джип покачала головой. – Я могла бы станцевать перед окном гостиной, но только при лунном свете. Могу приехать в любое воскресенье. У меня есть номер, где я изображаю цветок лотоса, – лучше не придумать! И еще мой настоящий лунный танец под музыку Шопена. Я могла бы взять наряды с собой и переодеться в музыкальном салоне, не так ли? – Поерзав, Дафна уселась, скрестив ноги, посмотрела на хозяйку дома и всплеснула руками. – Ах, вы позволите?

Ее энтузиазм передался Джип. Желание угодить, необычность затеи и реальный интерес к мастерству этой девушки заставили ее сказать:

– Да, давайте так и сделаем – в следующее воскресенье.

Дафна Глиссе вскочила, подбежала и поцеловала Джип. Губы у нее были мягкие и благоухали флердоранжем. Джип не любила неожиданных поцелуев, и немного отстранилась. Мисс Дафна же, смутившись, опустила голову и произнесла:

– Вы так милы. Я не удержалась, честное слово.

Джип в знак прощения пожала ей руку.

Они вошли в дом, чтобы на пробу сыграть сопровождение для двух танцев. Вскоре Дафна Глиссе, насытившись сладостью леденцов и надежд, ушла.

В следующее воскресенье она прибыла ровно в восемь вечера с маленьким зеленым холщовым саквояжем, в котором лежали ее наряды. Она держалась робко и – вероятно потому, что наступило время выполнять обещанное, – с некоторой опаской. После салата из лобстеров, рейнвейна и персиков девушка опять осмелела. Дафна поглощала еду с большим аппетитом. Очевидно, ей было все равно, на полный желудок выступать или на пустой, однако от сигареты она отказалась.

– Это плохо для вашего… – она не договорила.

Когда они закончили ужин, Джип заперла собак в дальних комнатах, опасаясь, что песики порвут наряд мисс Глиссе или цапнут ее за икру. Затем, не включая свет, чтобы не пропустить появления луны, они перешли в гостиную. Хотя наступала последняя ночь августа, зной по-прежнему не спадал, в воздухе стояло глубокое неподвижное тепло. Восходящая луна прорезала узкие полоски света в густой листве. Они говорили вполголоса, невольно подыгрывая атмосфере сцены побега. Когда луна поднялась над деревьями, обе на цыпочках прошли через сад в музыкальный салон. Джип зажгла свечи.

– Вы сами справитесь?

Дафна уже сбросила половину одежд.

– Ах, я так волнуюсь, миссис Фьорсен! Надеюсь, вам понравится мой танец.

Джип вернулась в пустой дом – отпустить прислугу в воскресный вечер не составило труда. Она села за пианино и повернулась в сторону сада. В его дальнем конце в темноте вдруг мелькнул неясный белый силуэт и замер без движения, словно под деревьями притаился куст с белыми цветками. Мисс Глиссе остановилась в ожидании луны, а Джип заиграла короткую сицилийскую пастораль, которую, спускаясь с гор, наигрывают на своих свирелях пастухи. Мелодия звучала сначала мягко, исподволь, потом стала нарастать, набирать силу, вплоть до мощного каданса, затем вновь опадать, пока не растворилась в тишине. Луна поднялась над макушками деревьев. Ее свет пролился на боковой фасад дома, на траву, медленно подполз к тому месту, где ждала балерина. Лунный свет упал на подсолнухи у садовой стены, отчего те приняли волшебный, неземной оттенок – то ли золота, то ли другого неведомого металла.

Джип заиграла мелодию танца. Бледное пятно в темноте шевельнулось. Лунный свет упал на Дафну, которая держала в раскинутых руках концы своего одеяния, как белая крылатая статуя, затем, словно гигантский мотылек, сорвалась с места, уверенно и бесшумно пролетела над травой, сделала оборот и как будто зависла в воздухе. Луна высветила силуэт головы, облила ее бледным золотом. В тишине и сиянии, окрасившем подсолнухи и волосы танцовщицы неземным цветом, казалось, что в сад спустилась фея и порхает туда-сюда, не в силах вырваться из западни.

Голос за спиной Джип произнес:

– Боже, кто это? Ангел?

Фьорсен стоял в темной комнате и смотрел в сад, где напротив окна словно зачарованная замерла девичья фигура с круглыми, как блюдца, глазами, разинутым ртом и руками, замершими в позе неожиданности и испуга. Дафна вдруг резко повернулась, собрала свои вещи и убежала, мелькая пятками в лунном свете.

Джип снизу вверх посмотрела на неожиданно появившегося мужа. Она видела только его глаза, преследовавшие убегающую нимфу. А вот и фавн мисс Дафны! Да у него даже уши заостренные! Почему она раньше не замечала, как сильно он похож на фавна? Нет, замечала – в первую брачную ночь! Джип спокойно произнесла:

– Дафна Глиссе репетирует новый танец. Ты вернулся. Почему не сообщил? У тебя все в порядке? Ты замечательно выглядишь.

Фьорсен наклонился и схватил ее за плечи:

– Моя Джип! Поцелуй меня!

Но даже когда их губы соприкоснулись, Джип скорее почувствовала, чем увидела, что он все еще смотрит в сад, и подумала: «На самом деле он хотел бы поцеловать эту девушку».

Пока Фьорсен забирал вещи из такси, Джип прибежала в музыкальный салон.

Мисс Дафна Глиссе, успев одеться, укладывала наряды в зеленый холщовый саквояж. Она подняла голову и жалобно сказала:

– Ах, он недоволен? Скверно вышло, правда?

Джип с трудом подавила желание расхохотаться:

– Главное – чтобы вы были не в обиде.

– Ах, если вы не в обиде, то я тем более! Вам понравился танец?

– Очень мило! Когда закончите, приходите к нам.

– Ах, я лучше домой поеду. Как-то очень глупо получилось.

– Вы можете выйти через заднюю калитку в переулок. Оттуда поверните направо, на главную улицу.

– Ах, конечно! Спасибо. Было бы лучше, если бы он смог увидеть, как я танцую, в подходящем месте. Что он обо мне подумает?

Джип с улыбкой открыла калитку, а когда вернулась в дом, Фьорсен стоял у окна и смотрел в сад. Кого он там высматривал: ее или убегающую нимфу?

Глава 9

Миновали сентябрь и октябрь. Состоялось еще несколько концертов, посещаемость упала. Фьорсен приелся, к тому же его исполнению не доставало приторности и сентиментальности, которые так любит широкая публика. Вдобавок разразился финансовый кризис, но Джип на это обращала мало внимания. В тени предстоящего события все остальное казалось посторонним и нереальным. В отличие от большинства будущих мам она не шила распашонок и не делала никаких приготовлений. Зачем, если все это может никогда не пригодиться? Она часто аккомпанировала Фьорсену, но для себя не играла, читала много книг – поэзию, романы, жизнеописания, – проглатывая их и тут же забывая, как бывает с книгами, которые читают лишь для того, чтобы отвлечься от тяжких мыслей. Уинтон и тетя Розамунда по молчаливому уговору по очереди приезжали после обеда каждые два дня. Уинтон, которого предстоящие роды удручали не меньше, чем Джип, повидавшись с ней, садился на вечерний поезд и весь следующий день проводил на скачках или охоте на лис, возвращаясь утром для нового послеобеденного визита. Это помогало избегать жутких предчувствий и не смотреть в лицо тоске, которой оборачивались ничем не занятые дни.

Бетти, присутствовавшая при рождении Джип, пребывала в странном состоянии. Желанность события для женщин, расположенных к материнству, но обреченных не иметь детей, вступала в ужасный конфликт со старыми воспоминаниями; тревога за ее красавицу была намного сильнее той, какую она испытывала бы за свою собственную дочь. То, что ромашка считает естественным событием для ромашек, вызывает у нее благоговейный трепет, когда то же самое случается с розой. Другая незамужняя женщина пожилого возраста, тетка Розамунда, была полной противоположностью Бетти: длинный тонкий нос у одной против пуговки у другой, сознание собственных прав по факту рождения против полного отсутствия понятия о правах, тягучее, аристократическое произношение против добродушного сиплого говорка, высокий рост против необъятной талии, решительность против покорности судьбе, чувство юмора против его отсутствия, несварение желудка против зверского аппетита, и так почти во всем. Однако и тетка Розамунда тоже беспокоилась, насколько могла беспокоиться натура, напрочь отвергавшая беспокойство и обычно вынуждавшая его отступить, несолоно хлебавши, шутками и презрительным тоном.