– Ему сопутствовал огромный успех. Надо его снова привезти в Лондон, это пойдет ему на пользу. Вам нравится, как он играет?

Вопреки намерению не раскрывать свои чувства перед незнакомым человечком с лицом сфинкса, Джип пробормотала:

– Ах, еще бы! Просто удивительно.

Поляк кивнул и неожиданно с легкой загадочной улыбкой сказал:

– Позвольте вам его представить: Густав – мисс Уинтон!

Джип обернулась. Скрипач, стоявший прямо у нее за спиной поклонился. В его глазах светилось смиренное обожание, которое он даже не пытался скрывать. На губах поляка мелькнула еще одна улыбка, и в следующую минуту Джип осталась наедине с Фьорсеном в эркере. После случайной встречи у памятника Шиллеру, эпизода с цветами и всего, что о нем говорили, девичья душа не могла не заволноваться. Однако жизнь пока еще щадила ее нервы или душу: Джип всего лишь ощущала приятное удивление и легкое возбуждение. Вблизи Фьорсен был меньше похож на зверя в клетке. Он, несомненно, имел франтоватый вид, был, что всегда немаловажно, тщательно вымыт, от платка или волос исходил сладковатый аромат, который Джип осудила бы, будь он англичанином. На мизинце – кольцо с бриллиантом, которое почему-то не выглядело пошлым. Высокий рост, широкие скулы, густые, но не длинные волосы, голодная живость лица, фигуры, движений нейтрализовали любые подозрения в женоподобности. Нет, швед был вполне мужчиной и даже чересчур. Со странным, чеканным акцентом, Фьорсен произнес:

– Мисс Уинтон, вы здесь моя аудитория. Я буду играть для вас, для вас одной.

Джим рассмеялась.

– Вы смеетесь надо мной. И напрасно. Я буду играть для вас, потому что восхищен вами. Я ужасно вами восхищен. Посылая вам эти цветы, я не хотел вас обидеть. Они всего лишь выражение моего удовольствия от созерцания вашего лица.

Голос Фьорсена дрогнул. Потупив глаза, Джип ответила:

– Спасибо. Очень мило с вашей стороны. Я хочу поблагодарить вас за вашу игру. Она прекрасна, воистину прекрасна!

Скрипач отвесил еще один короткий поклон:

– Вы придете послушать меня, когда я вернусь в Лондон?

– Я думаю, что любой пришел бы вас послушать, если предоставится такая возможность.

Скрипач отрывисто усмехнулся.

– Ба! Здесь я выступаю только из-за денег. Я терпеть не могу это место. Оно нагоняет на меня скуку! Кто это сидел рядом с вами около памятника? Ваш отец?

Джип, внезапно посерьезнев, кивнула. Она не забыла небрежный жест в ее сторону.

Фьорсен провел рукой по лицу, словно желая стереть застывшее на нем выражение.

– Настоящий англичанин. Но вы… не имеете отечества, вы дитя мира!

Джип иронично поклонилась.

– Нет, по вас действительно не скажешь, из какой вы страны. Вы не с севера и не с юга. Вы просто женщина, созданная для обожания. Я пришел сюда в надежде встретить вас. Мне невероятно повезло. Мисс Уинтон, я ваш преданный слуга.

Он говорил очень быстро, очень тихо, с пылким возбуждением, какое невозможно подделать, потом вдруг пробормотав: «Ох уж эти люди!» – отвесил еще один скупой поклон и был таков. Баронесса уже вела к ней нового гостя. После встречи главной мыслью Джип было: «Неужели он со всеми так начинает?» Она отказывалась поверить. Пылкий шепот, смиренный восхищенный взгляд! Но тут она вспомнила улыбку, игравшую на губах поляка, и подумала: «Надеюсь, он понимает, что меня не пронять вульгарной лестью».

Не смея никому довериться, Джип не имела возможности разобраться в брожении причудливых чувств притяжения и отторжения в своей душе, эти ощущения не поддавались анализу, перемешивались и сталкивались в глубинах сердца. Это определенно была не любовь и даже не ее начало, скорее, рискованный детский интерес к вещам, манящим своей загадочностью, вещам, которые могут стать доступными, если только не бояться протянуть руку. А тут еще очарование музыки и слова баронессы о необходимости спасения таланта, мечта о достижении невозможного, на что способна только женщина неотразимого обаяния, рожденная побеждать. Все эти мысли и чувства, однако, пока еще находились в зародыше. Кто знает, встретятся ли они еще раз? К тому же Джип была совсем не уверена, что желала новой встречи.

Глава 4

Джип завела привычку ходить с отцом к горячему источнику Кохбруннен, где тот вместе с другими пациентами каждое утро медленно, по двадцать минут поглощал минеральную воду. Пока отец пил, Джип сидела в дальнем углу сада и читала в качестве ежедневного урока немецкого языка роман из серии издательства «Реклам».

На следующее утро после «домашней» встречи у баронессы фон Майзен Джип сидела там с «Вешними водами» Тургенева, как вдруг заметила фланирующего по дорожке графа Росека со стаканом воды в руке. Мгновенно вспомнив улыбку, с которой граф представил ее Фьорсену, Джип поспешила закрыться зонтиком от солнца. Из своего укрытия она увидела ноги в лакированных туфлях, широкие в бедрах, но узкие внизу брюки и деревянную походку человека, затянутого в корсет. Мысль, что Росек дополнял свой наряд женскими аксессуарами, еще больше усилила ее неприязнь. Как смеют некоторые мужчины подражать женщинам? В то же время что-то подсказывало ей, что поляк хороший наездник, опытный фехтовальщик и не обделен физической силой. Она с облегчением вздохнула, когда граф проследовал мимо, и, опасаясь, что он может вернуться, захлопнула книгу и убежала. Однако ее фигура и летучая походка привлекали к ней больше внимания, чем она подозревала.

На следующее утро, сидя на той же скамье, Джип с затаенным дыханием читала сцену объяснения между Джеммой и Саниным у окна, как вдруг услышала за спиной голос Фьорсена.

– Мисс Уинтон!

Скрипач подошел со стаканом воды в одной руке и шляпой – в другой.

– Я только что познакомился с вашим отцом. Вы позволите мне на минуту присесть?

Джип отодвинулась на край скамьи, и он сел.

– Что вы читаете?

– Роман под названием «Вешние воды».

– Ах, лучше ничего не написано. В каком вы месте?

– На разговоре Джеммы и Санина во время грозы.

– Подождите, когда появится мадам Полозова. Какой персонаж! Сколько вам лет, мисс Уинтон?

– Двадцать два.

– Ни одна девушка в вашем возрасте не смогла бы по достоинству оценить эту вещь, но только не вы. Вы многое понимаете – чутьем. Простите, как вас по имени?

– Гита.

– Гита? Жестковато для женского имени.

– Все зовут меня Джип.

– Джип? Ах Джип! Да, Джип…

Фьорсен повторил ее имя настолько просто и незатейливо, что она не нашла повода рассердиться.

– Я сказал вашему отцу, что уже имел честь встретиться с вами. Он был со мной очень вежлив.

– Мой отец всегда вежлив, – холодно заметила Джип.

– Как лед, в который кладут шампанское.

Джип помимо воли улыбнулась.

– Очевидно, вы ему сказали, что я mauvais sujet^[9], – неожиданно предположил он. Джип наклонила голову. Фьорсен пристально посмотрел на нее и продолжил: – Это правда. Но я способен быть лучше, много лучше.

Джип хотелось взглянуть на него, но она не осмеливалась. Ее душу охватило странное ликование. У этого мужчины много власти, но ее власть над ним еще сильнее. Стоит ей захотеть, и она сделает его своим рабом, верным псом, прикует к себе цепью. Достаточно протянуть руку, и он упадет на колени, чтобы ее поцеловать. Достаточно позвать «иди сюда», и он прибежит, где бы ни был. Достаточно произнести «веди себя хорошо», и он будет как шелковый. Она впервые почувствовала свою женскую власть, и это чувство вскружило ей голову. Но Джип не умела долго сохранять уверенность в себе, даже самые яркие моменты торжества неизменно омрачала тень сомнений. Словно прочитав ее мысли, Фьорсен сказал:

– Прикажите мне сделать что угодно, мисс Уинтон, и я это сделаю.

– Тогда немедленно возвращайтесь в Лондон. Здесь вы разбазариваете себя по пустякам, и знаете это. Вы сами так говорили!

– Вы попросили меня сделать как раз то единственное, что я сделать не в силах, мисс… Джип.

– Вы говорите тоном слуги.

– Я и есть слуга – ваш слуга!

– И поэтому отказываетесь выполнить то, о чем я прошу?

– Вы бессердечны.

Джип рассмеялась. Фьорсен поднялся и с неожиданным напором сказал:

– Я не уеду от вас. Даже не надейтесь.

Наклонившись с невероятной быстротой, он схватил ее руку, прижал к губам и развернулся на каблуках.

Джип в смущении и замешательстве посмотрела на пальцы, еще ощущавшие щекотку колких усов. Она снова рассмеялась: когда тебе целуют руку, это так не по-английски. Джип вернулась к книге, но прочитанные слова не шли на ум.

Более странных ухаживаний, чем те, что последовали за этой сценой, вряд ли кто наблюдал. Говорят, что кошка гипнотизирует пташку, прежде чем съесть. Здесь же пташка гипнотизировала кота, но и сама поддавалась гипнозу. Джип ни разу не ощутила, что теряет контроль, всегда чувствовала, что делает лишь снисхождение, услугу, но в то же время была не в состоянии вырваться, как будто ее удерживала сила своих собственных колдовских чар, наложенных на Фьорсена. Притяжение ее обаяния действовало и на саму Джип. Она больше не могла сохранять свой первоначальный скептицизм. Если она не улыбалась Фьорсену, он становился чересчур мрачным и несчастным, а если улыбалась – радовался и благодарил. Смену выражения в его глазах с привычных беспокойства, свирепости и скрытности на смиренное обожание и затаенную жажду обладания невозможно было подделать. У нее не было возможности разобраться в этой метаморфозе. Куда бы она ни пришла, он был тут как тут: если на концерт – ждал ее появления в нескольких шагах от дверей, если выпить чаю в кондитерскую – возникал там как по волшебству. Каждый день после обеда Фьорсен гулял именно в том месте, где Джип должна была проехать верхом в направлении Нероберга.

Он никогда не навязывался и ничем ее не компрометировал, разве только иногда смиренно просил разрешения посидеть рядом пять минут в саду Кохбруннена. Жизненный опыт, несомненно, помогал ему, однако Фьорсен, должно быть, инстинктивно понимал, что со столь чувствительной натурой следует вести себя осторожно. Вокруг этой яркой свечи порхали и другие мотыльки, на чьем фоне его интерес к Джип не выглядел слишком уж явным. Понимала ли она, что происходит? Замечала ли, как постепенно слабели ее оборонительные позиции, как, позволяя ему увиваться вокруг нее, отрезала себе пути к отступлению? Вряд ли. Все это только усиливало победоносное головокружение в то время, когда она все больше влюблялась в жизнь, все больше ощущала, что окружающий мир ценит ее и восхищается ей, что в ее власти совершать то, что не дано другим.

И разве Фьорсен с его великим талантом и сомнительной репутацией не служил тому доказательством? Он вызывал у нее радостное волнение. Общество столь беспокойного, яркого человека никогда не бывает скучным. Однажды утром он немного рассказал о себе. Его отец, мелкий шведский землевладелец, был физически очень силен и много пил. Мать была дочерью художника. Она научила сына играть на скрипке, но умерла, когда он был еще ребенком. В возрасте семнадцати лет после ссоры с отцом Фьорсену пришлось зарабатывать на жизнь игрой на скрипке на улицах Стокгольма. Один знаменитый скрипач услышал его игру и взял мальчика под свою опеку. К тому времени отец Фьорсена окончательно спился и умер, оставив сыну небольшое поместье. Густав сразу же его продал, истратив деньги, по его выражению, на всякие глупости.

– Да, мисс Уинтон, я совершил множество глупостей, но они не идут ни в какое сравнение с теми, которые я еще совершу, если не смогу вас больше видеть!

Бросив эту взбалмошную реплику, он вдруг вскочил и убежал. Джип улыбнулась его словам, однако в душе почувствовала волнение, скепсис, сострадание и что-то еще, неуловимое. В те дни она вообще плохо себя понимала.