На ней было лиловое платье, не уступающее по яркости теням и помаде. Локоны, завитые на самодельные папильотки из марли и бумаги, ниспадали на плечи. В туфлях на платформе Нина казалась выше и стройнее. Выглядела она, конечно, роскошно. На ее фоне я наверняка смотрелась той самой серой мышкой. Я попыталась обратить ситуацию в шутку:

– Из двух подруг одна должна затмевать другую. Благодаря мне ты будешь в выигрышном положении.

– Благодаря тебе мужики к нам близко не подойдут! – парировала Нина. – Ну хоть накраситься ты могла? Если у тебя нет туши или помады, могу одолжить.

– Всё у меня есть. Я просто не хочу. Считаю это напрасной тратой времени.

– Ну понятно. Местные ухажеры для тебя слишком плохи, после ленинградских-то кавалеров. Ладно, пойдем.

Когда мы вышли из общежития, нас нагнали Мартынюк и Денисов – принаряженные, благоухающие одеколоном – и пошли рядом, вроде бы не с нами, но в то же время не отдельно от нас. Прохожие провожали нас взглядами, прежде всего, конечно, Нину. Та делала вид, будто не замечает ни этих взглядов, ни наших сопровождающих, а я кипела от злости, поражаясь назойливости и бесцеремонности травматологов. Несколько раз я порывалась обернуться и попросить их оставить нас в покое, но чувство собственного достоинства перевесило. К тому же они все равно бы не послушались.

У Дома культуры было многолюдно. Нарядные девушки и парни болтали, смеялись, прогуливались парами, нетерпеливо поглядывая на закрытые двери.

– А почему не пускают? – спросила я.

Нина взглянула на свои маленькие позолоченные часики.

– Еще десять минут. Слава, наверное, подключает аппаратуру.

– Какой Слава?

– Диск-жокей. Он приезжает из Богучан каждую субботу и технику привозит: катушечные магнитофоны, ленты с записями, колонки, зеркальный шар…

– Зеркальный шар?

Я не сомневалась, что Нина меня разыгрывает.

– А ты думала, мы тут под гармошку пляшем? Если твоя любимая песня – «В Сибири далекой», не надейся, ее не будет. А будут Антонов, Леонтьев и Пугачева. Когда Дед уйдет, Слава зарубежные хиты поставит, Битлов или Аббу.

– Какой дед?

– Дедов, секретарь райкома, который тебя на комсомольский учет ставил.

– А зачем он ходит на танцы?

– Следит, чтобы комсомольцы вели себя достойно, не распивали спиртные напитки и не вступали в сомнительные связи… Открыли! Пошли скорей.

Нина схватила меня за руку и потащила к распахнувшимся дверям.

Я была настолько уверена, что танцы в местном Доме культуры проходят по старинке, что теперь, после Нининых слов, испытывала чуть ли не разочарование. По старинке – это не под гармошку, конечно, но под проигрыватель со старыми пластинками, как в фильме «Девчата», который я очень люблю и благодаря которому еще до отъезда из Ленинграда составила некоторое представление о жизни в таежном поселке.

Диск-жокей, ну надо же. И неужели Нина в самом деле упомянула квартет ABBA, чью пластинку Voulez-Vous, которую в прошлом году привез Матвею из Парижа его друг, я заслушала чуть ли не до дыр?..

Перед нами образовалась очередь, причину которой я поняла, только когда оказалась в фойе. Вход был платным – 50 копеек с человека. Деньги собирал белобрысый худой паренек, по виду вчерашний школьник. Он скидывал мелочь в жестянку из-под кофе и взамен выдавал билетики, похожие на трамвайные. Нина шепотом пояснила, что это Руслан, младший брат и помощник Славы, которого тот готовит себе на смену, поскольку в следующем году собирается перебираться в Енисейск. Похоже, Нина всё про всех знала.

– А я не взяла кошелек, ты не предупредила…

– Вот еще, самим за себя платить! – фыркнула Нина и стала озираться, выискивая кого-то в толпе. – Игнат, Игорь, идите сюда! – перекрикивая гул голосов, позвала она и замахала руками.

– О, вот вы где! – обрадовался Денисов.

Он проложил широкой грудью дорогу себе и другу, следовавшему за ним в кильватере.

– Ну что, девчонки, как настроение?

Девчонки? Он действительно так сказал или мне послышалось?..

– Ну-ка, мальчики, купите нам входные билеты, – велела Нина.

Вспыхнув от стыда, я отвернулась и стала читать развешанные на стендах объявления о наборе в кружки и секции. Вскоре Нина снова подхватила меня под руку и увлекла туда, где звучала зажигательная песня про птицу счастья завтрашнего дня.

Зал, в котором на буднях проходили занятия гимнастической и танцевальной студий, стремительно заполнялся людьми. Пахло духами «Ландыш», одеколоном «Шипр», сигаретным дымом, обувной ваксой. Окна были занавешены плотными шторами. Под потолком действительно вращался зеркальный шар, отбрасывая на стены разноцветные блики. У дальней стены громоздилась аппаратура, за которой сидел человек в авиаторских наушниках. Музыка била в барабанные перепонки; к ней, как и ко всему остальному, нужно было привыкнуть.

Нас с Ниной моментально разделили. Сразу несколько парней увлекли Нину в центр танцпола, а я осталась стоять, не глядя по сторонам, чтобы не подумали, будто я ищу кавалера.

Внезапно меня подхватил Денисов и попытался вытащить на танцпол, но я выдернула руку и помотала головой. Денисов сделал удивленно-обиженное лицо и ретировался, а его место занял Мартынюк. Не успела я опомниться, как мы уже кружились в вальсе. Я попыталась освободиться, но он держал крепко.

Я не сразу осознала, что мы вальсируем под мелодию из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь», на премьеру которого Матвей водил меня три года назад.

На миг мне показалось, что я вернулась в прошлое, что это Матвей кружит меня по залу, и в этот момент я почувствовала себя такой счастливой, словно не случилось в моей жизни ни предательства близких людей, ни переезда в сибирскую глушь, ни отчаянной попытки начать новую жизнь на руинах прежней.

Едва музыка смолкла, чары рассеялись. Отпрянув от Мартынюка, я развернулась и направилась к выходу. Мелькнуло лицо товарища Дедова, подпиравшего стенку у входа в зал, – он тоже меня узнал и, как мне показалось, посмотрел на меня с укоризной.

Под песню Юрия Антонова «Летящей походкой» зал вновь пришел в движение, какой-то парень, дыша винными парами, попытался обнять меня за талию, но я увернулась и выскочила на улицу, с облегчением вдыхая свежий воздух и радуясь внезапно наступившей тишине.

Стоял теплый безветренный вечер первого дня августа. Я посмотрела на темную громаду тайги вдалеке и подумала, что надо завтра сходить за жимолостью, варенье из которой варили этим утром на кухне медсестры. Я, конечно, ничего варить не собиралась, просто хотела поесть свежих ягод, богатых витамином С. В сентябре пойдут клюква и брусника, их можно заморозить на зиму. Попрошу Нину составить мне компанию.

Нина! Я про нее совсем забыла. Она наверняка обидится, что я ушла так быстро и оставила ее одну. Я не знала, как объяснить ей свое внезапное исчезновение, поскольку сама не понимала, что на меня нашло. Необычность обстановки, мысли о Матвее, навязчивость Мартынюка… Все сошлось воедино.

Я быстро шагала, размышляя о том, принимает ли в Богучанах психотерапевт и как попасть к нему на прием, сохранив это в тайне от коллег и прежде всего – от Фаины Кузьминичны. Нельзя настолько зацикливаться на прошлом. Меня даже анонсированные Ниной песни ABBA не заставили остаться, наоборот – я не хотела их слышать, ведь они тоже были связаны с Матвеем.

Я так стремилась избегать любых ассоциаций, связанных с бывшим мужем, что лишала себя даже самых невинных радостей, словно послушница монастыря, готовящаяся принять постриг.

– Подождите!

Я обернулась. Меня нагонял Мартынюк.

– Зоя, вы так быстро ушли, что…

– Зоя Евгеньевна.

– Но когда мы пили шампанское в вашей комнате, то договорились обращаться по имени.

– Это была не моя идея. Не помню, чтобы я ее поддержала.

– Я вам неприятен? У меня совсем нет шансов? Скажите откровенно, чтобы я не питал напрасных надежд.

– Странные вопросы, товарищ Мартынюк. Я не знаю, что вам ответить.

Я двинулась дальше, вынудив его сделать то же самое. Было глупо стоять посреди улицы, где нас могли увидеть сотрудники или пациенты стационара и сделать соответствующие (пусть и неверные) выводы. Я не хотела рисковать репутацией и становиться объектом для сплетен, которые могли достичь ушей главврача или секретаря райкома.

– Почему же они странные?

– Потому что вы не можете питать относительно меня каких-либо надежд, и я не понимаю, о каких шансах вы говорите, ведь у вас есть невеста. Людмила – так, кажется, ее зовут?

Я шла, глядя перед собой, поэтому не видела лица Мартынюка, но по его голосу поняла, что он раздосадован и задет моей прямолинейностью.

– Людмила – не моя невеста. Мы просто встречаемся.

– И как долго вы просто встречаетесь?

– Полтора года.

– Значит, отношения серьезные, и с вашей стороны непорядочно флиртовать со мной, пользуясь тем, что Людмила в отъезде. Но дело не только в этом. Прежде всего, вы мне не нравитесь. Не провожайте меня, дальше я пойду одна.

– Но я тоже живу в общежитии и направляюсь именно туда.

– Тогда перейдите на другую сторону улицы. Не хочу, чтобы нас видели вместе.

Мартынюк наконец отстал. Начали зажигаться, помаргивая тусклым светом, фонари. Поблизости залаяла собака, ее лай подхватили другие.

Я ускорила шаг.

Внезапно меня охватило предчувствие неотвратимых перемен, которые вновь перевернут мою жизнь с ног на голову. Откуда это предчувствие взялось, я не знала, но оно было таким сильным, словно события, о которых я не подозревала, уже развивались своим чередом, чтобы настигнуть меня в самый неожиданный момент.

11

С отъездом Нины мои будни стали более тихими и размеренными. Никто не уговаривал меня сходить на танцы, не посвящал в перипетии отношений с женатым мужчиной и не заходил в часы приема в мой кабинет, чтобы обсудить, не смущаясь присутствия пациента, сложный случай из своей практики. Компанию за обедом в стационаре и за вечерним чаепитием в общежитии мне составляли Оля и Нана, поэтому одиночества я не ощущала. Да и невозможно было чувствовать себя одиноко в таких условиях.

Мне не хватало Нининых эмоций, ее язвительных комментариев и жизнерадостности, но все же не настолько, чтобы я грустила из-за ее отъезда. К Кате, продавщице из продмага, я не обращалась – покупала продукты на общих основаниях. Однажды я зашла в магазин в Катину смену; узнав меня, она кивнула в сторону подсобки, но я покачала головой и встала в очередь.

К счастью, Мартынюк перестал попадаться мне на глаза – насколько позволяли обстоятельства, конечно. Я боялась, что он не оставит попыток завоевать мое расположение, но прошла неделя, другая, и я с облегчением поняла, что моя отповедь в тот вечер, когда я шла с танцев, достигла цели. Денисов тоже меня избегал (из мужской солидарности или из-за понимания, что его шансы тоже равны нулю, а может, из-за того и другого).

Почти каждый день я ходила в приемный покой на аварии и травмы. Мартынюк держался со мной с отстраненной вежливостью, я отвечала ему тем же. Сталкиваясь в вестибюле или на лестнице, мы вели себя словно незнакомцы.

Несмотря на то, что мои дни были почти полностью заняты работой, выпадали свободные часы, которые я старалась использовать с максимальной пользой, понимая, что зима, которая в этих краях наступает рано, существенно ограничит перемещения по поселку и окрестностям.

С каждым днем я все лучше узнавала ареал своего обитания, преодолевая пешком большие расстояния, запоминая расположение улиц и зданий, выбираясь в выходной день в лес или на берег реки, открывая красоты таежной природы с ее сочными, яркими, словно сошедшими с полотен импрессионистов красками: изумрудно-зеленой хвоей, огненно-рыжими сполохами лиственных деревьев, рубиновыми ягодами спелой костяники, пронзительно-голубым небом. Даже воздух, казалось, имел окраску: хрустально-прозрачную, с едва уловимым оттенком аквамарина, как ледяная вода в горном ручье.