Семь прях. Книга 7. Школа дорог и мостов (страница 12)
А вот рисовать Саша неожиданно полюбила. Юнона Эдгаровна рассказывала им и про золотое сечение, и про цветовой круг Иттена, но никаких конкретных заданий пока не давала. Они просто штриховали и делали выкраски карандашей, пастели и акварели, выходили с урока с разноцветными пальцами, прижимая к груди листы с ничего не значащими пятнами и линиями. Для Саши рисование стало настоящим отдохновением.
Но самым странным уроком всеми единодушно были признаны иностранные языки.
Эмили Файнер говорила на русском совершенно без акцента, обладала потрясающим чувством юмора, но самое главное – она и впрямь придумала методику, с помощью которой можно было заговорить на любом языке, не изучая ни грамматику, ни лексику. И Саша никак не могла понять, как это происходит.
На первое занятие их собрали в круглом зале, похожем на внутренности космического корабля, какими их обычно показывают в фильмах: белые стены, обтекаемые, плавные, сглаженные линии углов, огоньки светодиодных лент под потолком и по плинтусам. На полу – коврики для йоги.
– Ложитесь, – сказала Эмили.
Сама она сидела в центре зала в позе лотоса и играла на необыкновенном инструменте: палочками с пушистыми наконечниками ласково ударяла по странной стальной штуке, и та отзывалась нежной обволакивающей музыкой. Потом Саша узнала, что этот инструмент называется глюкофон и на нем не надо учиться играть. Она сразу захотела такой же. Рядом с Эмили стояла плетеная корзина, но что в ней, Саша не разглядела. Первоклассники побросали рюкзаки в угол, улеглись на коврики.
– Закройте глаза, – велела Эмили.
Саша послушно закрыла. И тут же музыка подхватила и понесла ее, завертела, закружила. Саша знала, что не спит, но и явью это нельзя было назвать. Она слышала то шум дождя, то завывание метели, то шорох ветра в листве, то вой собак. Это был лабиринт звуков, и Саша двигалась по нему медленно и плавно… Этот странный урок длился и длился, но вдруг музыка смолкла, и Эмили сказала:
– А теперь можете открыть глаза, сесть, но прошу вас не разговаривать, пока я не разрешу. Подходите ко мне по одному, пожалуйста. Начнем с вас, Кирилл.
Кирилл легко поднялся и подошел к Эмили, сел напротив. О чем они говорили, слышно не было, но, кажется, она задавала вопрос, а он отвечал. Потом она дала ему небольшую коробочку и сказала:
– Теперь вы, Полина. Кирилл, можете идти.
И Кирилл, не глядя ни на кого, вышел из класса.
Полина просидела напротив Эмили чуть дольше, но ушла из класса с такой же коробочкой. Потом учительница вызвала Савву, а потом – Сашу.
Волнуясь, Саша села перед ней, скрестив ноги.
– Расскажи, что ты сейчас видела, когда лежала под музыку, – спросила Эмили.
– Эм-м-м-м… ну я… – Саша хотела уже было сказать, что ничего не видела, глаза-то ее были закрыты, зато слышала столько всего! Но потом поняла, что она и правда видела! – Я шла по лабиринту. Он был будто бы из звезд… как будто я гуляю между созвездий, только от звезды к звезде натянуты линии-стены.
– Тебе было страшно?
– Нет, я люблю лабиринты.
Эмили улыбнулась и что-то пометила в своем блокноте. Потом она еще позадавала несколько самых простых вопросов: какой язык учила в школе, легко ли запоминает новые слова, нет ли у нее синдрома Винни Пуха…
– Синдрома Винни Пуха?
– Да, ты знаешь, он не любит длинные и сложные слова, они его расстраивают.
Саша пожала плечами: нет, вроде она этим синдромом не страдает, ей даже нравятся длинные незнакомые слова.
– Отлично! – сказала Эмили, заглянула в корзину, будто выбирая, какую именно коробочку дать Саше. Наконец протянула белую. – Это твой плеер. Будешь слушать запись на нем каждый день по сорок семь минут. Никому другому плеер давать нельзя, проматывать записи нельзя, больше слушать тоже нельзя, даже если захочется. Это может быть опасно.
– А меньше?
– Можно, но нежелательно, темп освоения материала снизится, и начало полевой практики отодвинется.
– А рассказывать, что я там услышала, можно?
– Вряд ли у тебя получится, – улыбнулась Эмили. – Но, если вдруг получится, заработаешь золотую монетку.
* * *
Очень скоро Саша поняла, что золотую монетку у Эмили ей не заработать. Она добросовестно включала плеер на сорок семь минут ежедневно, но слышала только шелест песка, шум волн и листвы, птичьи голоса, иногда шаги. Они обсуждали это с одноклассниками, но у каждого был свой набор звуков, а у Инги и вовсе тишина.
– Бесит, правда? – спросила Инга.
Оказалось, она знает три языка – английский, немецкий и немного французский. Почему же у нее – тишина?
– Потому же, почему у тебя шаги, волны, листва, – глубокомысленно сказал Савва.
– А у тебя что?
– Скрип качелей. Ужасно надоело, сил нет.
Кирилл хмыкнул.
– Что? У тебя что-то веселенькое?
– Ну вроде как песня. Без слов только, просто бит. Будто кто-то должен читать рэп, но никак не начнет. И что-то такое знакомое…
– Повезло тебе, – вздохнули Савва с Сашей почти хором.
Раз в неделю они приходили к Эмили на урок, ложились на коврики, закрывали глаза и слушали ее странную глюкофонную музыку. Каждый раз Саша все четче видела звездный лабиринт и уходила по нему все дальше.
Услышать свои пятки
По расписанию урок движения стоял у них каждый день. Саша, которая никогда особо не любила физкультуру, думала об этом с содроганием. Савва же больше всего возмущался, что тащиться туда нужно было к семи утра, еще до завтрака. Один Кирилл сносил молча ранние подъемы, хотя был совой.
Они выходили в парк – и обязательно через двойные двери на первом этаже западного крыла, выкрашенные в вишневый цвет, – и попадали на круглую поляну, на которой почему-то всегда было солнечно и свежо, но не холодно, а как бывает ранним летним утром, когда земля прогрелась настолько, что по ней можно ходить босиком. Никто не мог этого понять, ведь осень же сейчас, глубокая осень, но педагоги виртуозно уходили от ответа, старшеклассники многозначительно фыркали.
Вели движение попеременно то Урсула, то Петр Романович, и начинался урок всегда с танцев. Учитель выстраивал их кругом попарно, показывал вроде бы несложные движения (четыре шага вперед, поворот, четыре шага спиной, но в ту же сторону, поворот, сошлись, разошлись, поменялись парами), но Саша прямо чувствовала, как у нее начинают шевелиться извилины в мозгу, а может, и появляться новые.
Урсула учила их правильно дышать (чтобы успокоиться или, наоборот, ускориться) и безопасно падать, а Петр Романович – фехтовать, делать колесо и сальто. Завершался урок пробежкой и медитативной ходьбой. Все, кроме последней, давалось Саше легко.
– Услышьте свои стопы, что говорят вам ваши пятки? – абсолютно серьезно спрашивала Урсула.