Неверный. (Не) мечтай о любви (страница 7)
Вместо слов, силой притягивает за талию к себе и заключает в капкан. Сжимает руки, не отпуская. Не успев среагировать, я утыкаюсь носом в мягкую ткань его толстовки. Любимый запах – сладковатый аромат его тела и остатки нот парфюма. Те самые, сводящие с ума, обволакивающие чарами древесно-мёдо-мускусно-травяные флюиды. Голова начинает кружиться, я хочу вырваться, но не могу. Таю, обмякаю, словно засыпаю в люльке, в объятиях любящей и заботливой мамы.
«Моя проблема в том, я росла без матери!» – вспыхиваю от болезненной мысли, как фитиль.
Мужчины демонстрируют любовь, и я готова бежать за ними на край света, прощать что угодно, лишь бы они оставались рядом.
– Иди! – начинаю настойчиво стучать Егора по бедру, туда, куда могу дотянуться. – Иди! Уходи, пожалуйста, не хочу тебя видеть. Уходи, сейчас.
– Как скажешь, – на мгновение, он сжимает еще крепче, а потом отпускает, покрыв мою голову россыпью нетерпеливых нежных поцелуев.
Муж трепетно прикасается губами к макушке, пробору, волосам, мочке уха. Каждая помеченная им точка начинает наливаться жаром, гореть и щекотно пульсировать, требуя очередной ласки.
– Не трогай меня, тошнит, – верчу головой, отскакиваю.
Егор знает: я не умею долго на него сердится. Еще минута нежности, и я сдамся, прощу, забуду, как обычно поступала со всеми его мелкими косяками. Но теперь дело серьезное. И я не могу просто забыть, просто сделать вид, что ничего не произошло.
Муж изменял мне, обманывал, у него будет ребенок от другой! Это не должно ему сойти с рук просто как! Я не хочу, чтобы со мной жили, только потому что я всегда говорю «да, любимый» и не выношу мозг лопатой. Я заслуживаю любви как женщина, как человек, а не как выставочный образец всетерпящей жены.
– Позвоню утром, – заверяет муж и буднично, словно ничего между нами не произошло, напоминает: – Завтра нужно забрать пиджаки из химчистки, и пора заказать для Дирака подарок на день рожденья. Будет время, Татьян, посмотри для него антикварные книги по истории. Скинь мне четыре-пять вариантов, я выберу, какая лучше.
То есть пока Егор мне изменяет, я должна тихо, как ни в чем не бывало, присматривать подарочки для его генерального директора! Отлично устроился! И как у него только язык повернулся напомнить.
Сдержанно киваю в ответ. Мысленно пытаюсь приглушить клокочущие эмоции, но сейчас это как хилый плевок на хорошо разгоревшийся костер. Абсолютно пустая затея!
– Дверь закроешь сам, – ногой отшвыриваю тапки мужа в сторону и ухожу в спальню.
Глаза мои его бы не видели!
***
Однако уже через час начинаю жалеть, что отпустила Егора и осталась в квартире совсем одна. Пустые стены давят, и нервы окончательно сдают. Тошнота поднимается волнами все выше, и остаток ночи я провожу в обнимку с белым холодным другом. Увы, на этот раз не холодильником, а с унитазом!
Утром не могу встать с кровати. Просыпаюсь только в одиннадцать. В голове пустота, в теле – смертельная слабость, но позаботиться обо мне некому. Чтобы добраться до животворящего кофе, нужно проделать извилистый и тернистый путь в другой конец квартиры. Фродо Бэггинс4, по ощущениям, совершил куда более короткое путешествие.
Звонок в дверь заставляет не только встрепенуться. Он здоровски пугает! Ни гостей, ни курьера я не жду, и догадка, кто может оказаться за дверью, заставляет меня вздрогнуть. Ну, конечно! За дверью – она, коварная разлучница и любовница моего мужа! Только Егор за порог, как эта скотина мчится предъявить оригиналы справок о беременности мне лично!
Звонок наяривает, но я не двигаюсь с места. Пусть валит отсюда! Я не хочу никого видеть!
Вдоволь наигравшись со звонком, шмара начинает ритмично, по-маньяковски стучать в дверь. Я зажимаю уши руками, матерюсь про себя, но потом решаю все-таки выбраться из укрытия. Осторожно и незаметно посмотреть дуре в глаза. Её фигуру я уже оценила, хотелось бы знать и лицо врага.
«Тихонько подтолкну задвижку с глазка», – заставляю себя встать.
Ползу к двери, как улитка. Цепляюсь потными ладонями за стены, чтобы не рухнуть на пол.
Едва дыша, подхожу на цыпочках к выходу. Отодвигаю пальцем металлическую пластинку и вскрикиваю. В холле стоит моя мама и с бешенными глазами тарабанит сумкой по железной двери.
– Привет, мам, зачем ты приехала? – достаю ключи, открываю замок.
– Ужасно выглядишь, Танюш, – моментально кусает она, вместо ответа.
И тут же с восторгом застывает у нашего настенного зеркала в оправе из венецианского стекла. Красуется перед ним, игриво приглаживает взъерошенные волосы, улыбается отражению. Уверена, мысленно вопрошает: «Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?»
Зеркало, понятное дело, молчит, и мама, переменившись в лице, со злой ухмылкой оборачивается в мою сторону.
– Чего не открывала? Спала? – шпыняет, выскальзывает на секунду за дверь и возвращается: – Как ты некрасиво отъелась, Тань, килограмма четыре с нашей прошлой встречи точно набрала.
– Может, – пожимаю плечами, запускаю родительницу обратно внутрь.
Следом за ней въезжают две пузатые дорожные сумки. Мама бряцает багажом, точь-в-точь как гремучая змея своей трещоткой на хвосте.
Постойте, она что, пожить к нам приехала?
ГЛАВА 14.
– Помоги матери, Танюш! Что стоишь, как пень? – мама с силой толкает багажные сумки в мою сторону. – Я к тебе два часа ехала, встала в несусветную рань, позавтракать не успела. Маковой росинки во рту не было. Хоть бы чая предложила, а? Стоúт! Чемоданы бери, ну!
«Чемоданами» мамины саквояжи времен СССР назвать можно с очень большой натяжкой. Есть у моей родительницы такая нехорошая черта: свое выпячивать и преувеличивать, чужое, наоборот – обесценивать, преуменьшать и унижать. Что поделать: она невыносимый и душный человек. И никакие трюки, секреты психологов, как противостоять схожим манипуляциям, надолго не работают.
О, я бы даже с любопытством посмотрела на словесный поединок мамы с каким-нибудь известным мозгоправом! Уверена, она отправила бы его в нокаут уже на пятой минуте. Меня от падения на лопатки обычно спасала единственная хитрость: не идти на контакт, сбежать!
– Егор позвонил встревоженный, голос подрагивает, попросил приехать и присмотреть за тобой несколько дней. Ты понимаешь, что таким мужчинам, как он, не отказывают, – мама кокетливо поигрывает плечами.
Всегда поражала её манера говорить о зяте с таким томным придыханием, будто она воркует о новом любовнике. И это притом, что моего мужа она живьем видела один раз в жизни.
И почему Егор позвонил маме, а не мне? Зачем её впутывать в наши отношения? Чтобы убедить меня простить его измены? Злюсь сама на себя, что не рассказала Егору о маме правду. Не хотела, чтобы он думал, что у меня оба родителя проблемные.
– Пойдем на кухню, покажу, где чай, – бормочу, оставив мамины сумки в коридоре. – Я пить не буду.
Меня по-прежнему мутит и шатает. Отвратительная слабость.
– Заваривай, что захочешь, – открываю створки шкафа. – Разный чай, наборы добавок к нему, травы. Выбирай!
– Ладно, это потом, покушать, что есть? – мама захлопывает створку и без спроса лезет в холодильник, кудахчет, засунув туда нос: – Свежее? Салатик съедобный? О, карпаччо я люблю! М-м-м рыбка красная, сырок недурно пахнет! Маслице к нему где? Икорки красной нет?
– Масло в дверце, – хмыкаю без энтузиазма.
От названий продуктов начинает подташнивать сильнее. Обидно, что муж не послушал и вызвал маму против моего желания. Теперь придется выдумывать план, как от нее отделаться. Плюхаюсь на диван возле стола. Прижимаю к себе подушку, пробую глубже дышать. Может, полегчает.
– Егор не говорил, когда вернется домой? Он обещал позвонить, и тишина.
– Во-первых, Танюсь, у тебя телефон отключен, во-вторых, Ларин заверил, что у него неотложные дела, надо бы их решить без суеты, чтобы никто мозг не клевал…
– Что, так и сказал? – выгибаю бровь.
Не верю. Про «клевать мозг» сочиняет, конечно.
Мать пучит глаза, обстоятельно кивает. Кажется, вот-вот произнесет, как обокраденный Шпак из фильма «Иван Васильевич меняет профессию»: «Даю честное, благородное слово».
Похоже, мама решает устроить праздничный завтрак или шведский стол. Она опустошает наш холодильник, как будто целую неделю не ела. Мне не жалко, но зачем доставать все, что есть. В нас столько не влезет.
– Я ничего не хочу, мам, не режь столько камамбера, пожалуйста, он быстро сохнет.
– Так я не тебе режу, Нюш, тебе-то как раз жирный сыр нельзя, родная! Чаю для матери пока сделай, что расселась, как клуша. Мать в гости приехала, когда я была у тебя в последний раз?