Затем она двинулась в спальню – музей коровьих зубов, цветных минералов и сотен экзотических крышек от бутылок, расставленных на самодельных витринах. Она осмотрела шкаф. На крючке над засаленными ботинками, в которых Марк каждый день ходил на работу, в веренице темной джинсы и вельвета висели три заляпанных жиром комбинезона с логотипом завода АМК. В голове пронеслась мысль: «Надо было еще вчера с этим разобраться». Она позвонила на завод. «Айовская мясная компания» – крупнейший в мире поставщик говядины премиум-класса, свинины и сопутствующих товаров. Ее сразу бросило на автоответчик с голосовым меню. Потом на другой. Затем раздалась веселая мелодия, далее ей ответил веселый человек, потом человек с хриплым голосом, постоянно обращающийся к ней «мэм». Мэм. Неужели она стала совсем как мать? Работник кадров объяснил, как оформить Марку инвалидность. На исходе часа, который ушел на заполнение всех бумаг, Карин снова чувствовала себя полезной. Облегчение и радость обжигали все внутри.

Она позвонила своему работодателю в Су. Крупная компания, третья среди поставщиков компьютеров в стране. Много лет назад, в первые дни бума персональных компьютеров, когда все поставщики запустили доставку товаров по почте, компании удалось выделиться с помощью маркетингового хода: в своей рекламе они использовали стадо голштинских коров. Марк только посмеялся, когда она вернулась в Небраску из Колорадо, чтобы устроиться в новую компанию. «Будешь работать с недовольными покупателями в той коровьей компании?» Ответить ей было нечего. Карин годами жила с уверенностью, что медленно, но верно движется к вершине карьерной лестницы: начала секретаршей в Чикаго, затем доросла до менеджера по продаже рекламных текстов для модных журналов в Лос-Анджелесе, стала правой рукой начальника и в конце концов – лицом компании двух интернет-предпринимателей из Боулдер-Сити, которые планировали заработать миллионы, создав виртуальный мир, где люди смогли бы развивать свои богатые альтер-эго. Но вскоре реальность обухом ударила по голове: партнеры рассорились и погрязли в судах друг против друга. Ей пошел третий десяток, и больше у нее не было ни времени, ни гордости, чтобы гнаться за амбициями. Честная неквалифицированная работа на надежную компанию, лишенную всякой претенциозности, – тоже неплохой вариант. Если Карин суждено выслушивать жалобы потребителей, она будет выслушивать их максимально компетентно. Тут и раскрылся ее талант к работе с конфликтными клиентами. Всего два электронных письма и пятнадцать минут по телефону – и любой позвонивший, угрожающий сжечь компьютер, начинал верить, что огромной фирме с многотысячным штатом сотрудников очень дороги его лояльность и уважение.

Как объяснить это брату или другим людям, она не знала. Престиж и удовлетворенность работой для нее больше ничего не значили. На первом месте теперь стояла компетентность. Карин отбросила старые жизненные заблуждения. У нее были работа, хорошие отзывы руководителей, новая двухкомнатная квартира у реки в Южном Су и даже взаимная неловкая симпатия с дружелюбным млекопитающим из службы технической поддержки, которая грозила перерасти в настоящие отношения. А потом ночью раздался звонок. Один звонок – и реальность снова ее настигла.

Ну и что же? Все равно в Су она никому не нужна. А вот тот, кто действительно в ней нуждался, сейчас лежал в темноте на больничной койке, и кроме Карин у него больше нет родных на свете.

Она позвонила офис-менеджеру и пригладила волосы, когда тот взял трубку. Он проверил ее отпускные дни и сообщил, что может предоставить неделю со следующего понедельника. Максимально сглаженным тоном Карин отметила, что, скорее всего, одной недели окажется недостаточно. А надо, чтобы было достаточно, отрезал менеджер. Она поблагодарила его, еще раз извинилась, повесила трубку и продолжила яростно прибираться.

С помощью средства для мытья посуды и бумажных полотенец привела жилище Марка в божеский вид. Оттирая зеркало в ванной, разглядывала себя: тридцатиоднолетняя профессиональная утешальщица с полутора килограммами лишнего веса, рыжими волосами, которые в таком возрасте стоит подрезать на три сантиметра короче. Женщина, отчаянно желающая все исправить. Она справится. У нее получится. Марк скоро вернется и с радостью снова заляпает зеркало. Она вернется в коровью компанию, где ее уважают коллеги и незнакомые люди обращаются за помощью. Карин пальцами потянула сухие щеки к ушам и выровняла дыхание. Покончив с раковиной и ванной, вышла на улицу к машине и проверила сумку: два свитера, пара саржевых штанов и три смены нижнего белья. Она съездила на торговую улицу Карни и купила еще свитер, две пары джинсов и увлажняющий крем. Немного, но достаточно, чтобы испытать судьбу.

«Я никто, но сегодня вечером на дороге Норт-лайн…» Она поспрашивала персонал о записке. Судя по всему, та внезапно появилась на прикроватной тумбочке вскоре после поступления Марка в отделение. Медсестра-латиноамериканка с замысловатым ожерельем в виде распятия, усыпанного бирюзовыми камнями, настойчиво повторяла, что никому, кроме Карин и персонала больницы, не разрешалось заходить к нему в течение первых тридцати шести часов. Даже предоставила документы в подтверждение. Затем потянулась забрать записку, но Карин не отдала. Ее следовало отдать Марку, когда тот придет в себя.

Его перевели в палату и разрешили с ним сидеть. Он растянулся на кровати, как упавший манекен. Два дня спустя открыл глаза на полминуты, но потом снова крепко их сомкнул. Позже, вечером, после заката, снова открыл. За следующий день она шесть раз ловила его взгляд. Каждый раз в нем отражался неподдельный ужас.

Лицо искажалось, как резиновая маска, будто он видел перед собой фильм ужасов. Каждый раз его отстраненный взгляд искал Карин. Она сидела у постели, и чувствовала, будто соскальзывает с посыпавшегося края глубокого карьера.

– В чем дело, Марк? Скажи. Я рядом.

Она умоляла медсестер как-то помочь ему, сделать хоть что-нибудь. Ей вручили специальные нейлоновые носки и баскетбольные кеды: их следовало снимать и надевать на Марка каждые несколько часов. Что она и делала каждые сорок минут, попутно массируя ноги. Улучшала таким образом циркуляцию крови и предотвратщала образование тромбов. Карин сидела у кровати, надавливая и разминая мышцы. В какой-то момент поймала себя на том, что вполголоса произносит клятву своей бывшей молодежной организации: «В голове моей – только ясные мысли, в сердце – беззаветная преданность, руки мои служат высшему благу, и я слежу за здоровьем для лучшей жизни…»

Будто она снова стала школьницей, а Марк – ее проектом для окружной ярмарки.

Высшее благо: она стремилась к нему всю жизнь, имея в арсенале только степень бакалавра социологии университета Небраски в Карни. Помощница учителя в резервации Уиннебейго, волонтер на пунктах кормления бездомных в центре Лос-Анджелеса, неоплачиваемая офисная работница в юридической фирме в Чикаго. Одно время она даже участвовала в антиглобалистских маршах в Боулдер-Сити, дабы впечатлить потенциального парня, и яростно скандировала протесты, чувствуя себя до безобразия глупой. Можно было бы остаться дома и попробовать сохранить семью, если бы не эта самая семья. Теперь последний оставшийся член семьи лежал ничком, недвижимый, неспособный отвергнуть заботу.

Доктор вставил металлический дренаж в мозг Марка, чтобы откачать жидкость. Выглядело приспособление чудовищно, но главное – работало. Давление в черепе снижалось. Мешочек кисты уменьшался. Теперь мозгу было достаточно места. Так она Марку и сказала.

– Тебе осталось только поправиться.

Часы пролетали в мгновение ока. Но дни тянулись без конца. Карин сидела у кровати, понижая температуру тела брата специальными охлаждающими одеялами, снимала и снова надевала обувь. И постоянно говорила. Он ни разу не подал виду, что слышит, но она упорно продолжала. Барабанные перепонки у него были в порядке, нервные окончания продолжали работать.

– Купила тебе роз. Прелестные, правда? А пахнут как! Медсестре нужно поменять капельницу, Марки. Не волнуйся, я рядом. Ты обязан поправиться до того, как улетят журавли. Они бесподобны. Так много журавлей к нам еще не прилетало. Косяками прибывают. Парочка даже на крышу «Макдональдса» села. Точно что-то замышляют. Боже, Марк. Ноги у тебя, конечно… Воняют, как испорченный рокфор.

«Нюхай мои ноги», – так она наказывала его за любой проступок, когда стала уступать в силе. Она вдохнула запах его застойного тела, впервые с детства. Рокфор и творожистая рвота. Как и у котенка, которого они нашли под крыльцом, когда ей было девять. Кисло-сладкий, как пятно плесени на ломтике влажного хлеба, который Марк в пятом классе оставил в контейнере на вентиляции духовки – научный эксперимент для школьной научной ярмарки – и о котором после напрочь забыл.

– После выписки первым делом искупаешься.

Она рассказала о веренице посетителей соседа по палате, который находился в коматозном состоянии: женщины в платьях-халатах, мужчины в белых рубашках и черных брюках. Стиль мормонов шестидесятых. Он слушал ее истории, камнем лежа на кровати, не двигая ни одним мускулом лица.

На второй неделе в палату зашел пожилой мужчина в пуховике; он был похож на блестящего синего маскота Мишлена. Встав у кровати коматозного соседа Марка, он закричал:

– Гилберт. Парень! Слышишь меня? Просыпайся, сейчас же! Хватит дурачиться. Прекращай, слышишь? Пора домой.

На шум явилась медсестра и утащила буйного посетителя. После этого Карин перестала разговаривать с Марком. Но он, казалось, перемены даже не заметил.

Доктор Хейз заявил, что все решит пятнадцатый день. Девять из десяти пострадавших с закрытой черепно-мозговой травмой приходят в себя в течение двух недель.

– Зрачки реагируют – это хорошо, – сказал он. – Рептильный мозг проявляет активность.

– У него мозг рептилии?

Доктор Хейз улыбнулся, как врач из старого медицинского ролика:

– Как и у всех нас. В нем записан наш долгий путь эволюции.

Стало ясно, что доктор не местный. Эволюционный путь жителей Карни был не таким уж и длинным. Оба родителя Шлютеров верили, что происхождение видов – это коммунистическая пропаганда. Марк тоже сомневался в правдоподобии научного объяснения. «Если миллионы видов постоянно эволюционируют, то как получилось, что поумнели только люди?»

Доктор прояснил:

– Наш мозг претерпел множество удивительных преобразований. Но полностью измениться не в силах. Только добавлять новые структуры поверх существующих.

Карин представила исковерканные особняки в Карни – великолепные деревянные викторианские дома с кирпичными пристройками тридцатых годов прошлого века и террасами из прессованного картона и алюминия из семидесятых.

– И что же такого хорошего делает его, эм, рептильный мозг?

Доктор Хейз начал перечислять: продолговатый мозг, Варолиев мост, средний мозг, мозжечок. Карин добавила слова в крошечный блокнот на спирали, куда записывала все неизвестные термины, чтобы позже навести справки. Со слов доктора выходило, что человеческий мозг такой же хрупкий, как игрушечные пикапы, которые Марк собирал из выброшенных сломанных шкафов и разрезанных бутылок моющего средства.

– А что насчет добавленных?.. Какой мозг над рептильным? Птичий?

– Следующий – млекопитающий мозг.

Она губами повторяла за ним, не в силах сдержать привычку.

– И какие проблемы с этим мозгом у моего брата?

Доктор Хейз напрягся.

– Сложно сказать. Мы не нашли явных повреждений. Видим активность. Саморегуляцию. Гиппокамп и миндалевидное тело не повреждены, но происходят всплески в миндалевидном теле. Оно отвечает за формирование таких негативных эмоций, как, например, страх.

– Хотите сказать, мой брат чего-то боится? – От волнения она даже не стала слушать последующие заверения доктора. Марк чувствовал. Пусть страх, но уже хоть что-то. – А как его… человеческий мозг? Та часть, что над млекопитающей?