Она поблагодарила его и спросила, можно ли еще ненадолго продлить отпуск.

На сколько конкретно?

Сложно сказать.

Разве брат не в больнице? Ему оказывают профессиональную помощь.

Карин пыталась торговаться: она возьмет отпуск за свой счет. Всего на месяц.

Менеджер объяснил, что работникам, ухаживающим за братом или сестрой, отпуск по уходу юридически не предусмотрен. С точки зрения закона Марк не считался семьей.

А что, если она уволится, а когда брату станет лучше, они примут ее обратно?

Менеджер счел это неплохим вариантом. Но гарантировать ничего не мог.

Карин ощутила досаду.

– Я ведь хорошая сотрудница. Не хуже других в отделе.

– Вы – лучшая сотрудница, – признал менеджер, и Карин это польстило. – Но мне не нужны лучшие. Мне нужны те, кто работает.

Карин в трансе собирала вещи с рабочего места. Пара коллег смущенно выразила соболезнования и пожелала всего наилучшего. Новая карьера завершилась, не успев как следует начаться. Год назад она представляла, как поднимется в фирме, добьется успеха, начнет новую жизнь, окружит себя людьми, которые знают ее дружелюбный, отзывчивый характер и не в курсе ее грязного прошлого. Глупо было полагать, что Карни – точнее проклятье Шлютеров – не постучит в дверь и не напомнит о себе. Она колебалась, стоит ли спускаться в отдел технической поддержки и рассказывать об увольнении своему новому увлечению по имени Крис. Но в итоге набрала его со стоянки. Услышав ее голос, он ушел в молчанку. За две недели – ни звонка, ни письма. Она сыпала извинениями, пока он не сдался. Вскоре обида прошла, и Крис искренне распереживался. Спросил, что случилось. Бездонный наследственный стыд не дал ей ничем поделиться. Она натянула маску остроумия, отвечала легко и добродушно, даже изящно по местным стандартам. Хотя на деле являлась обычной деревенщиной, воспитанной религиозными фанатиками и получившей на руки непутевого брата, который умудрился регрессировать до младенца. «Семейные проблемы», – все повторяла она.

– Когда вернешься?

Она ответила, что эти самые проблемы только что стоили ей работы. Крис великодушно обругал компанию. Даже собрался сходить к начальству и разобраться. Карин поблагодарила его, но попросила не лезть на рожон. Не рисковать ради нее работой. В сущности, они друг другу никто. И все же, когда он не стал спорить, она ощутила укол предательства.

– Где ты сейчас? – спросил Крис.

Запаниковав, она ответила:

– Дома.

– Я могу заехать. В выходные или на следующей неделе. Помогу, чем смогу. Сделаю все, что в моих силах.

Она скривила лицо и на секунду отстранилась от телефона. Затем сказала, что это очень мило с его стороны, но не стоит так беспокоиться. Крис снова обиделся.

– Ладно, понял. Рад был познакомиться. Береги себя. Всего тебе хорошего.

Выругавшись, она повесила трубку. Жизнь в Су ей никогда по-настоящему не принадлежала. Она стала не более чем мигом легкости, от которого теперь предстояло оправиться. Карин направилась в квартиру, чтобы проверить, все ли в порядке, и взять еще одежды. Мусор пролежал больше недели, так что вонь стояла ужасная. Мыши прогрызли пластиковые контейнеры и разнесли чечевицу по столешницам и недавно положенному красивому полу. Филодендроны, шеффлера и спатифиллум завяли с концами.

Она прибралась, перекрыла воду, оплатила просроченные счета. Скоро придут новые, а зарплаты, с которой можно их оплатить, уже не будет. Запирая дверь, Карин спрашивала себя, от чего ей еще придется отказаться ради Марка. По дороге обратно она практиковала все техники управления гневом, которым обучилась на работе. Представляла, что перелистывает их, подобно слайдам презентации, на лобовом стекле. Первый слайд: «Не принимай на личный счет». Второй: «Миру все равно на твои планы». Третий: «Разум способен превратить рай в ад и сделать рай из ада».

Забота о брате привила Карин ответственность и компетентность. Она проведет на нем психологический эксперимент. И узнает, сможет ли кровный родственник вырасти достойным человеком, если все будет, а воспитание изменится. Ведь в первый раз ее бескорыстная опека взрастила в нем в лучшем случае полную праздность и потерянность в жизни. «Меня любят животные», – заявил одиннадцатилетний Марк. И это правда, живые существа ему доверяли. Вся живность на ферме к нему тянулась. Даже божьи коровки без страха ползали по его лицу и гнездились в бровях. «Кем хочешь стать, когда вырастешь?» – однажды спросила она и тут же пожалела, потому что Марк восторженно просиял и заявил: «Самым лучшим утешителем цыплят!»

А вот с людьми у него не ладилось: мало кто мог его понять. В детстве Марк пару раз сплоховал: поджег кукурузный сарай, когда запускал ракеты из обернутых в фольгу спичек, игрался с собой за покосившимся курятником, убил двухсоткилограммового новорожденного теленка, подсыпав ему в корм горсть таблеток, поскольку считал, что животное болеет. Хуже того, лет до шести он шепелявил, и это стало последней каплей: родители решили, что он одержим. Мать неделями изгоняла из него нечистую силу: намазывала маслом крест и вешала его на стену над кроватью Марка, чтобы всю ночь капли падали мальчику на лоб.

В семь лет он стал часами гулять после обеда на лугу в километре от дома. Когда мать осведомилась, чем он там столько времени занимается, он ответил: «Просто играю». Она спросила с кем, и сначала Марк сказал «Ни с кем», а потом – «С другом». Мать запретила ему выходить из дома, пока он не назовет имя этого нового друга. Застенчиво улыбнувшись, Марк пролепетал: «Его зовут мистер Турман», – и принялся взахлеб рассказывать шокированной матери о веселых совместных приключениях. Джоан Шлютер вызвала весь полицейский состав Карни. После долгого наблюдения за лугом и тщательного перекрестного допроса Марка, полиция сообщила обезумевшим родителям, что мистера Турмана не просто нет в базах полиции, он вообще не существует, кроме как в воображении мальчика.

Подростковый период Марк пережил только благодаря Карин. Когда ему исполнилось тринадцать, она пыталась научить его выживать. «Это легко», – утверждала она. В старших классах Карин, к своему удивлению, поняла, что может понравиться даже школьной элите: нужно всего-то носить только ту одежду и слушать только ту музыку, которые они одобряют. «Людям нравятся те, кто дарит им чувство надежности». Но Марк не понимал, что значит это слово. «Тебе надо создать свой бренд, – сказала Карин. – Добиться признания». Она записала его в шахматный клуб, команду по бегу по пересеченной местности, в организацию «Будущие фермеры» и даже в драматический кружок. Нигде ему не удалось задержаться, и в итоге он прошел лишь в одну компанию – группу таких же не сумевших никуда вписаться неудачников, которая к тому же помогла избавиться от опеки сестры.

После того, как Марк нашел своих, Карин мало чем могла ему помочь. С этого момента она спасала только себя. Получила степень по социологии и стала первой Шлютер с высшим образованием. Остальные члены семьи считали колледж обителью темной магии. Она заставила Марка поступить следом. Он продержался год и, на радость многочисленных университетских советников, даже не успел выбрать профилирующий предмет. Она переехала в Чикаго, чтобы отвечать на звонки в одной из крупнейших бухгалтерских фирм на восемьдесят шестом этаже небоскреба Аон-центра. Мать постоянно звонила по межгороду, чтобы услышать голос своей родной секретарши. «Как это ты так говорить научилась? Жуть какая! Все связки голосовые повредишь». Из Чикаго переехала в Лос-Анджелес, величайший город на Земле. И втолковывала Марку: «Здесь ты можешь стать кем угодно. Работать, кем хочешь. Тут добродушных людей с руками отрывают. Ты не виноват, что у нас такие родители. Здесь никто не будет знать о твоем прошлом». Даже когда траектория жизни начала клониться вниз, Карин все еще верила: людям нравятся те, кто дарит им чувство надежности.

Когда Марк снова станет собой, они оба начнут жизнь заново. Она поставит его на ноги, выслушает, поможет разобраться, чего он хочет от жизни. И на этот раз увезет с собой в какой-нибудь нормальный город.

Карин бережно хранила записку и перечитывала ее каждый день. Словно волшебное заклинание: сегодня вечером на дороге Норт-лайн нас свел БОГ… Марк очнулся, так что автор записки – святой, сообщивший об аварии и навестивший Марка в больнице после, – точно должен вернуться, чтобы познакомиться со спасенным лицом к лицу. Карин терпеливо ждала, когда же это произойдет, когда она получит долгожданное объяснение. Но никто так и не заявил о своем участии и ничего не объяснил.

С завода прислали букет весенних цветов. Две дюжины коллег Марка подписались в открытке с пожеланиями скорейшего выздоровления, кто-то добавил шутливые и нестандартные пожелания, которые у Карин не получилось расшифровать. Весь округ был в курсе происшествия: если в районе Биг-Бенда срабатывала полицейская сирена, то в один миг все от Гранд-Айленда и до Норт-Платта в подробностях знали, кто, как и где напортачил.

Через несколько дней после замены эндотрахеальной трубки Марка наконец навестили лучшие друзья. Карин услышала голоса из коридора.

– Черт, какой же дубак снаружи.

– И не говори. Яйца аж до глаз поджались.

Они ввалились в комнату: Томми Рупп в черной бронекуртке и Дуэйн Кейн в утепленной камуфляжной форме. Три Мышкетера воссоединились впервые после аварии. Парочка завалила Карин восторженными приветствиями. Она едва сдержалась, чтобы не спросить, где их все это время носило. Рупп подошел к скулящему на кровати Марку и протянул ладонь. Марк инстинктивно дал ему пять.

– Боже, Гас. Да ты тут как подопытный. – Рупп махнул рукой в сторону мониторов. – Не верится, а? Вся эта техника – для тебя одного.

Дуэйн мялся позади, обхватив шею рукой.

– Скоро будет в строю, а?

Он повернулся к Карин за спиной. Из-под воротника термобелья выглядывали татуировки – нарисованные мускулы, выколотые на безволосой груди; несмотря на мультяшный стиль, в детализации и реалистичности рисунки могли сравниться с учебником по анатомии. Казалось, с него заживо содрали кожу. Он зашептал Карин, медленно и громко, будто она тоже только выходила из комы:

– Охренеть, просто не верится. Марк не заслужил такого, только не он.

Рупп тронул ее за локоть.

– Выглядит он совсем худо.

Кожу выше запястья словно опалило огнем. Проклятие «рыжего» гена. Карин краснела в мгновение ока, быстрее, чем фазан, взлетающий из кустов при приближении охотника. Она отстранилась от Руппа и потянула пальцами щеки.

– Видели бы вы его на прошлой неделе.

Сдержать эмоции у нее не получилось.

Кейн и Рупп переглянулись, словно хотели сказать: «Чувак, ей тяжело. Хоть и ведет она себя, как тиранша». Выражение Кейна сделалось твердым, серьезным, он повернулся к ней.

– Мы звонили. Знаем, что он накануне в себя пришел.

Рупп просматривал медицинскую карту Марка в изножье кровати, качая головой.

– Они вообще что-нибудь полезное делают? – Как будто заявлял, что миру нужны были новые управленцы, и это настолько очевидно, что понимают это только избранные.

– Врачи первым делом пытались сбить высокое давление в черепе. Он ни на что не реагировал.

– Но сейчас-то ему лучше, – возразил Рупп. Он повернулся к Марку и пихнул друга в плечо кулаком. – Правда, Гас? Ты вернулся. Теперь все по-прежнему.

Марк неподвижно лежал и таращил глаза.

Карин выпалила:

– Сейчас он в лучшем состоянии по сравнению с тем, что было, когда…

– Мы в курсе, – настаивал Дуэйн и почесал вытатуированные мышцы. – Спрашивали, как он.

С кровати хлынул поток фонем. Руки Марка вытянулись в стороны. Из губ вырвалось:

– А… а! Кхе! Кхе.

– Вы его расстраиваете, – сказала Карин. – Ему нельзя нервничать.

Она хотела выгнать парочку вон, но активность Марка ее обрадовала.