Глубокая печаль (страница 16)
– Люблю ли я тебя? А я не знаю, любовь ли это или нет. Говорят, что у любви нет середины. Если это любовь, то это любовь. А если нет, то нет. И я согласен. Я слишком занят, слишком много работаю. Если ты считаешь любовью уделенное тебе время, то мне нечего сказать в оправдание. Если так, значит, у меня ничего не получилось. Потому что я не могу на это ответить даже за три-четыре часа, которые в моем распоряжении. То неожиданно надо ехать в командировку, то допоздна надо работать, то в любой момент появляются клиенты, которых тоже надо уважить. Я не жалуюсь на это, буду стараться до конца. Я на самом деле хочу преуспеть. И что поделаешь, если я не могу сейчас иначе?
Молчание.
– Я уже забыл, когда в последний раз видел такое небо.
Какая-то птица вспорхнула из зарослей травы и, шумно размахивая крыльями, пролетела над их головами.
– Я все забыл. Забыл, как выглядит Исырочжи. Забыл, что происходило там. Если бы я был на месте пилота в пустыне, даже не знал бы в какую сторону лечь головой, так как у меня не осталось ни одного воспоминания о родном селе. Я все забыл. Единственное, что помню, – там была ты. И в темной ночи мне помогали мысли о тебе. Да, именно так. Потому что для меня Исырочжи – это ты. Это все, что я могу тебе сказать.
Ынсо протянула руку и провела по лицу Вана – нащупала лоб, брови, нос, губы, подбородок: «Когда лицо этого мужчины становится таким скучным и безразличным, так сильно хочется вернуть то время, когда не было никакого желания еще раз его увидеть, – время без тоски по нему. А изменилось бы от этого его лицо? Наверняка оно осталось бы прежним. И что ж это такое зацепило мою душу в этом лице?»
– Мне не трудно сказать, что я люблю тебя, но…
Молчание.
– Извини, что я так сильно разочаровал тебя.
Рука Ынсо, бродившая по лицу Вана, упала без сил: «Он чем-то напоминает мою мать». И на место неизменных отношений к этому мужчине, на место страстного желания увидеть его где угодно, на место ностальгии о нем вдруг проникли мысли из различных страшных снов, которые вызвали горькое желание заплакать.
«Мама», – Ынсо почувствовала, как сжалась все в груди. Она подняла глаза к нависшим над нею звездам, закрыла глаза и снова открыла их. Хотя мать и была дома, Ынсо всегда казалось, что она куда-то может уйти. Даже слыша шаги матери во дворе, непонятно отчего, она чувствовала себя одиноко.
Вспомнилось детство. Как-то раз маленькая Ынсо проснулась на закате солнца от дневного сна. Это было тогда, когда мать вернулась после своего двухлетнего отсутствия и решила снова жить в их доме.
Солнце уже садилось, когда Ынсо открыла глаза, в комнате уже начало смеркаться, сквозь оконное стекло пробивались тускнеющие солнечные лучи. И тогда, в этом полумраке, Ынсо заплакала. Мать тогда поставила вариться рис, и комната постепенно наполнилась запахом чего-то жареного. Было слышно, как она набрала в кладовке ячмень и рассыпала его по двору, созывая куриц, а потом ходила то на кухню, то на родник.
Все эти признаки присутствия в доме матери показались тогда Ынсо коротким сном, который снится перед самым пробуждением. Когда же мать открыла дверь ее комнаты – на внезапный плач, – Ынсо бросила в нее свою подушку. На самом же деле ей так хотелось броситься в ее объятия!
Ван нащупал упавшую без сил руку Ынсо и снова положил себе на лицо.
«Млечный Путь».
Ван поцеловал Ынсо в глаза, в то время как она с грустью разглядывала звезды, разбрызганные, словно слезы.
«Вега»[12].
Ван скользнул губами по лбу Ынсо, закрывая глаза, она отметила:
«Лира».
Ван перешел к бровям, Ынсо быстро обняла его:
«Давай никогда не будем расставаться. Что бы ни случилось, давай советоваться друг с другом, – эти слова чуть было не сорвались с ее уст, но вместо слов она просунула руки под рубашку Вана и погладила его теплую спину. – Скорпион».
Ван уткнулся лицом в горячую грудь Ынсо и прошептал:
– Очнись.
«Почему эти звезды, эти драгоценные камни в таком прекрасном созвездии, назвали Скорпион? Не бросай меня. Я тоже хочу быть драгоценной для тебя. Давай всегда будем близки. Очень близки. Вот так, как сейчас. Все ближе и ближе. – Ынсо приподнялась и сильнее прильнула к Вану, смотря в небо. – Лебедь… Еще ближе, как трава! Как созвездие Лебедя на этом ночном небе».
Звезды поблекли. Ван до самого горла застегнул все пуговицы на блузке Ынсо, рукой поправил растрепанные прекрасные черные волосы: «Твои черные волосы словно ночная журчащая вода», – Ван обнял ее за плечи, прижался лицом к затылку Ынсо.
– Когда я с тобой, мне так хорошо. В тебе я могу увидеть самого себя. Кажется, что все встает на свои места – ниточка по ниточке. А когда с тобой расстаюсь, кажется, что ты была просто сном. Я абсолютно ничего не могу дать тебе и боюсь даже подать на это надежду. Вот так незаметно я стал тем, кто так искусно причиняет боль… Сейчас я могу сказать тебе только это…
Скучно… Поехали.
Воспоминания
«Музыкальная тема. Сергей Рахманинов.
Сергей Рахманинов родился в России и хорошо известен как дирижер и композитор. Говорят, что сейчас про его жизнь снимают документальный фильм. С пяти лет он начал заниматься фортепиано под руководством своей матери. Уже тогда он проявил свои неординарные музыкальные способности. Он оставил после себя три великолепные симфонии и три симфонические поэмы для оркестра и фортепиано, но его особая заслуга – открытие возможностей исполнения уникальных мелодий на фортепиано – синтез классической техники исполнения с романтичной мелодией.
Сергей Рахманинов был несколько мрачен по своей натуре, но в нем всегда сочетались и простота, и искренность, и серьезность…»
Ынсо прекратила писать и подняла голову. Большая капля крови упала на ее записи. Только она попыталась достать из кармана платок, как сидящая рядом женщина, с которой Ынсо частенько сталкивалась в архиве и знала ее только в лицо, но не знала, чем та занимается и как зовут, быстро приложила бумажную салфетку к носу Ынсо: