В честь хитреца Калибы – калксибия с розовыми лепестками, вызывавшая одновременно великую страсть и великую доброту. В честь темного, коварного Скуро – пурпурные ночные цветы мортксибия и морафоссос, погружающие человека в сон, от которого ему уже не пробудиться. В честь Вирги, соткавшей весь мир, – Ла Салвикса, с похожими на веретено прикорневыми цветками, способными замедлить инфекцию. В честь капризных фат – гриб каксиан, также называемый зубной мантией; красные сегменты его ножки убивают, а безвредная шляпка облегчает боль. И конечно же, врачевательница ран, пушистолистная гакстосалвния, также известная как рожковый бальзамник, чьи желто-зеленые лепестки напоминают одеяние Ла Черулеи, шагавшей по волнам, чтобы спасти тонущих моряков Хиттополиса.

Старый Деллакавалло водил меня по садам – черное платье врача шуршит, обшитые зеленым и желтым рукава собирают семена одуванчика и стручки гаттиза, – водил и показывал пятнистым пальцем то на одно растение, то на другое, проверяя, знаю ли я названия. Он пытался запутать меня наперстянкой, сафлором и ромашковым деревом. Проверял, знакомы ли мне зеленый змеиный язык и белый змеиный язык, перисто-рассеченные, пильчато-озубренные и узловидные листья. Он проверял мои познания в грибах: портоле, беллабраккье и карнекапо.

– Понюхайте, – говорил он.

И я, зажмурившись, нюхал и отвечал:

– Лаванда. Это просто.

– А как насчет этого?

Мой нос щекотал другой цветок, восхитительно сладкий, дурманящий.

– Хусская олива.

Посмеиваясь, прикрыв мне глаза рукой, чтобы не подглядывал, он вел меня сквозь высокие колышущиеся цветы, в которых гудели столь любимые им пчелы.

– А как насчет… этого?

Я вдыхал. Резкий, кисловатый запах.

– Часа. – И прежде, чем он успевал спросить: – Останавливает паучий яд, если из нее приготовить пасту.

– Но?..

– Но бесполезна против тараканьего паука. От него поможет только нероско, черное кружево. И только свежее, а растет оно лишь в пещерах, где живут летучие мыши.

И так далее. Веносс. Померанцевое дерево. Тимьян. Орегано. Королевская крапива. Базилик. Шелковое дерево. До бесконечности.

Без лишней скромности скажу, что я мог прикоснуться к любому листу в наших садах – и назвать его и вспомнить его применение; мог понюхать чашечку гриба и понять, съедобен ли он – или принесет только быструю смерть. Деллакавалло был впечатлен.

– Мне нужно собрать свежие травы, на рынке они всегда слабые, – как-то раз сказал он мне. – Вам следует сходить со мной.

И когда мои обязанности со счётами и письмом были выполнены, отец дал мне разрешение. В компании невезучего Полоноса, которому поручили сопровождать и охранять нас, мы пустились в путь – маэстро, Ленивка, Пенек и я, на поиски трав, и корней, и коры, и грибов, востребованных в профессии Деллакавалло.

Мы исследовали холмы вокруг Наволы, пешком и верхом, поднимаясь по склонам и спускаясь в низины, заглядывая в виноградники и на плантации, перелезая через каменные стены и заходя в фермерские дворы, пробираясь сквозь дремучий лес и бредя в грязи по берегам Ливии. Всегда находилось еще не изученное место, а Деллакавалло всегда требовалась какая-нибудь новая трава или цветок. Там, в этих краях, где зеленые травы шелестели дыханием Уруло, а белые тополя и сосны покачивались в такт, я отыскал умиротворение, какое редко обретал среди жителей моего города.

Птицы каури гнездились на деревьях, хрипло вскрикивая и с осуждением разглядывая меня пронзительными черными глазами. Синеголовые дятлы барабанили по стволам, добывая себе обед. Рыжие лисы с любопытством выглядывали из папоротника, навострив уши. Пятнистые кролики носились в зарослях лесной малины. Черные кабаны рыли землю в поисках трюфелей, подобно собакам, ищущим старые косточки. Все это и многое другое окружало нас.

Иногда мы с Деллакавалло присаживались отдохнуть; прислонившись к белому тополю, слушали разнообразные звуки леса. Ленивка клала голову мне на колено, навострив уши; листва шелестела от дыхания Уруло, а Полонос шумно вздыхал от скуки, аккомпанируя нашему отдыху. Солдат переминался с ноги на ногу, опершись о пику, и сопел, пока Деллакавалло не поднимал руку, приказывая ему умолкнуть.

И наконец, когда мне тоже становилось скучно, Деллакавалло указывал в папоротники, откуда смотрел на нас карликовый олень не крупнее кошки.

В другой раз Деллакавалло мог прийти в восторг, обнаружив заросшую папоротником трясину. «Смотрите, Давико! Свиная грязь! И щеточные папоротники!» И он поднимал листья и показывал мне новый гриб, какого я никогда не видел в природе, а вокруг его основания – гнездо толстых черных муравьев с их коконами, и маэстро рассказывал, что кислотой из тел этих муравьев можно очищать раны.

«Всегда ищите щеточные папоротники. Лошадиные ушки любят щеточные папоротники, а муравьи любят лошадиные ушки. – Он задумчиво умолк. – Эти муравьи также сгодятся в салат из зелени одуванчика. Их кислота весьма напоминает молодой винный уксус».

Совсем как открытая книга, жаждущая поделиться секретами с читателем, дикая местность для меня резко контрастировала с извилистыми наволанскими улочками и интриганством моих сограждан. В диких местах не было существ вроде Каззетты или изощренного фаччиоскуро. Там царила честность, а Деллакавалло был человеком чести. И потому именно там, в лесах, я задал вопрос, который меня тревожил.

Когда драконы умирают, становятся ли они мертвы по-настоящему?

Все утро мы рыскали по южным краям рощ белых тополей, выглядывая из тени на солнце и ныряя обратно, осматривая заросли ежевики и упавшие деревья в поисках травы под названием венксия, благодаря своим золотым хохолкам также известной как корона Амо, – эта трава часто встречалась в таких местах. Две ночи подряд шел дождь, и Деллакавалло надеялся, что она проросла.

Стоя на коленях во влажной зеленой траве, мы искали, и в темноте под тем поваленным деревом – в укромной сырой исповедальне – я наконец решился спросить.

У дальнего конца ствола Деллакавалло поднял кустистые седые брови и озадаченно посмотрел на меня.

– Какое отношение драконы имеют к боли в суставах? – спросил он.

– Никакого. Это… это просто кое-что, о чем я размышлял.

Я доверял маэстро, но теперь, когда вопрос слетел с моих губ, испытывал смущение. Действительно, произнеся эти слова после нескольких недель молчания, я почувствовал себя еще более глупо, словно испытанное в отцовской библиотеке было лишь моей собственной выдумкой, слишком абсурдной и странной, чтобы считать ее истинной в пронизанном солнцем лесу.

Маэстро Деллакавалло опустил подбородок на колодину, разглядывая меня поверх мха.

– Просто размышляли.

На отрадно большом расстоянии от нас Полонос опирался на пику, с дружелюбной скукой наблюдая, как мы возимся среди валежника. Он не мог нас слышать – и все же я испытал неловкость.

– Ну…

Все это время я подкарауливал Деллакавалло. Это был мой шанс. Я собрался с духом и ринулся в атаку.

– Каззетта говорит, что драконы не умирают. Что души остаются в глазах, если не выпустить их наружу.

– Каззетта? – Деллакавалло поморщился. – Этот человек… – Он поднялся и стряхнул с колен травинки и древесную труху. – Так речь о реликвии вашего отца?

– Вы знаете? – не сдавался я.

Одарив меня задумчивым взглядом, Деллакавалло направился к другому упавшему дереву.

– Читал я однажды книгу, в аббатстве на севере, в Кулне. Но это была книга мифов.

Он опустился на колени и принялся искать. Я подполз с другой стороны и присоединился к нему; мы вместе продвигались вдоль дерева, убирая мокрую траву, листья и грязь, чтобы увидеть, не проклюнулась ли венксия.

Я уже решил, что Деллакавалло больше нечего сказать насчет драконов, но вдруг он произнес:

– Это была книга безумия. Так ее называли монахи. Крукклибр на их языке, хотя они все равно ее хранили. У нее не было автора; это были сказки, собранные вместе. Девочка вышла замуж за дракона и тому подобное. Истории о людях, которых преследовали драконы или которые видели, как чудовища сожгли армию или как гипнотизировали целые деревни, чтобы жители отдавали им девственниц и сокровища, в таком духе. Ваш вопрос о другом.

– То есть вы не знаете.

Деллакавалло рассмеялся:

– Вы считаете меня оракулом Плифием? Подобные вещи – не моя специальность. Идем проверим еще одно дерево.

Мы продолжили перебираться через колоды, ощупывая глазами землю, раздвигая травы под каждым деревом.

– Уверен, она где-то здесь, – бормотал Деллакавалло. – Я уже находил ее тут.

– Быть может, фаты прячут ее от вас?

– Быть может. – Он усмехнулся. – Давайте проверим вон ту рощицу, вдруг там повезет.

Мы зашагали по лугу, пробираясь сквозь высокие травы. Полонос тащился сзади на расстоянии.

– Почему вас волнует, что Каззетта говорит об ископаемом? – спросил Деллакавалло. – Он говорит о многих вещах, и сомневаюсь, что хотя бы половина этого истинна.

Я замялся, смущенный обстоятельствами, однако разговор был начат, и я рассказал о своем опыте с глазом, тщательно обойдя позорную причину, по которой очутился рядом с ним.

– Мне казалось, будто я внутри него, – сказал я. – Будто я… Ну, не знаю… Плыву? В его воспоминаниях? – Я раздосадованно покачал головой. – Най. Это не были воспоминания. И они не плыли… но я как будто находился внутри его. Внутри его жизни. И вся она… Она была сложена, будто колода карт для карталедже, и я сам был колодой. Я словно был… старым и молодым одновременно, сразу в Наволе и в Зуроме.

Произнесенное вслух, это звучало абсурдно. К моему облегчению, Деллакавалло не стал смеяться.

– Тревожный опыт, не сомневаюсь. Говорите, он вас ранил?

Я задрал рукав и показал шрам.

– Не знал, у кого еще спросить.

– Никогда не слышал ни о чем подобном. – Деллакавалло повертел мое запястье туда-сюда. – По крайней мере, Каззетта умеет перевязывать раны. – Он попросил вернуть рукав на место. – Где еще вы бы хотели поискать?

Вопрос застал меня врасплох, и я принялся высматривать ежевику или хотя бы малину, но ничего не нашел.

– Как насчет этих? – Я указал на пару поваленных тополей.

– Давайте попробуем.

Мы искали вокруг стволов, раздвигая густую траву. Я нашел зеленую бахромку и сразу понял, что мы зря теряем время, но Деллакавалло потратил на поиски еще минуту и, довольный, продемонстрировал мне не венксию, а соцветие из многочисленных трубчатых цветков.

– Слезы Эростейи. Надо употреблять внутрь не цветы, а росу, которая в них собирается. Полезно для суставов.

– Как венксия.

– Очень похоже, но труднее доставить пациенту. – Он с наслаждением высосал росу. – Ай, хорошо.

Мы двинулись по границе между лугом и лесом, но больше зарослей ежевики не обнаружили. Зато мне понравилось упавшее дерево, и я отправился его изучить. Вместо венксии обнаружил три яйца в зеленую крапинку, напоминавших драгоценные камни. Яйца птиц каури, надежно упрятанные под сплетением веточек и травинок.

– Скрытое сокровище, – провозгласил Деллакавалло.

Мы присели на корточки, разглядывая яйца.

– Если бы вам не предназначалось судьбой унаследовать Банка Регулаи, вы бы стали хорошим врачом. – Одно за другим он извлек крапчатые яйца из-под колоды. – Похоже, у вас талант.

Будь я Ленивкой, завилял бы хвостом и перекатился на спину, чтобы мне почесали животик. Похвала Деллакавалло всегда доставляла радость, резко контрастируя с критическими назиданиями Мерио, Агана Хана и отца.

– Какое отношение работа врача имеет к поиску яиц?