Один политик, приехавший ознакомиться с жизнью «Конкорда», пришел в ярость, обнаружив «мальчишку в коротких штанишках в компании закоренелых бандитов». И из-за этого ядра матерых преступников все усилия по реабилитации, которой добивались в мастерских и классных комнатах, зачастую шли насмарку. По мнению газеты «Фитчбург сентинел», реформаторий был не более чем «школой криминального образования». Рецидивисты, представавшие перед судом за новые преступления, нередко оказывались – как называла их пресса – «выпускниками Конкорда». Один подросток поведал судье, что заключенные посвящают «досуг планированию преступлений, которые предстоит совершить на воле». Если Артур уже тогда собирался совершенствоваться на поприще краж и проникновений в дома, то недостатка в учителях «Конкорд» не испытывал.

* * *

В марте 1915 года, отсидев семь месяцев, Артур получил право претендовать на условно-досрочное освобождение. Арестанта могли выпустить раньше срока, если он хорошо себя вел, следовал правилам, осваивал то или иное ремесло и повышал уровень образования. Артура вызвали на собеседование. Администрация изучила историю его работы и поведения, проверила в том числе, брал ли он книги в библиотеке и посещал ли воскресные богослужения. Комиссия обычно отказывала тем, у кого нет работы, жилья и близких, которые будут за ними приглядывать. «Если вышедший из тюрьмы сразу не найдет работу, – предостерегал в “Бостон Глоуб” член одной из таких комиссий, – он будет открыт искушениям преступного мира».

Родители навещали Артура в «Конкорде», он убедил их в своей непричастности к питтсфилдским кражам, и они подтвердили, что сын может жить у них. Один из братьев согласился взять его к себе в фирму по продаже спиртного на канцелярскую работу. Несмотря на периодические неприятности с полицией и тюремный срок, Артур как-то умудрился получить школьный аттестат. Освобождение было гарантировано.

Он оставался на воле полтора года. За это время он столкнулся с полицией лишь однажды – в 1915 году его оштрафовали на десять долларов за пребывание пьяным в общественном месте. На полосы местных газет он вернулся той же осенью после дорожного происшествия. Одного водителя поздно вечером ослепил свет фар едущего навстречу автомобиля, и он резко свернул – а там шли Артур с девушкой. Он засунул их в машину и помчался к врачу. Артур и его спутница отделались массой ушибов и синяков, обошлось без переломов.

Вновь его арестовали в сентябре 1916 года, вменив нарушение условий досрочного освобождения. Что именно случилось – пресса не сообщила. Артура отправили назад в «Конкорд», где ему предстояло досиживать свой пятилетний срок. Тогда он стоял на пороге двадцатилетия. Срок должен был закончиться в начале 1921 года – ему уже исполнилось бы двадцать четыре.

Но бушевавшая в Европе война, похоже, сулила ему билет на свободу. В 1916 году от всех обитателей «Конкорда» требовалось пройти военную подготовку – вероятно, на случай если Штаты вступят в войну. «Мы не пытаемся сделать из них солдат, – объяснял капеллан Уокер, – наша цель – показать пример физической, умственной, моральной мужественности». Капеллана впечатлил «дух патриотизма» среди заключенных. «Они услышали призыв к молодежи встать на защиту человечества, – отметил он, – и теперь с нетерпением ожидают возможности откликнуться на него, когда выйдут из тюрьмы – на фронте или на производстве, в зависимости от ситуации».

Когда в апреле 1917 года Америка объявила войну Германии, Артур оказался в числе тех «примеров мужественности», которым не терпелось внести свою лепту. В июне 17-го, через девять месяцев после возвращения в реформаторий, его снова условно-досрочно выпустили. Он пошел работать на один из заводов компании «Ремингтон армз – юнион металлик картридж компани» в Бриджпорте, Коннектикут, которая считалась одним из крупнейших в стране производителей винтовок, пистолетов, боеприпасов, штыков и снабжала своей продукцией армию США, а также Британию, Россию и других союзников. Его поставили в кузнечный цех, где ковочные молоты придавали раскаленным болванкам нужную форму. Один журналист, посетивший завод тем летом, отметил, что рабочие, похоже, вовсе не замечают «невыносимой жары» от печей и расплавленного металла.

Артур занимался здесь контролем качества. Бракованное оружие или боеприпас могут покалечить или даже убить того, кто ими пользуется, и поэтому на службе в компании состояло несколько сотен контролеров. Этот огромный комплекс общей производственной площадью свыше девяносто тысяч квадратных метров, где работало двадцать тысяч человек, в 1917 году ежедневно выпускал пять тысяч винтовок для русской армии плюс несколько миллионов патронов. Чтобы снизить риск забастовок, которые прерывают производственный процесс, и удержать работников, компания щедро оплачивала их труд и установила восьмичасовой рабочий день, а против саботажа применялись жесткие меры безопасности. Охранники стояли на своих постах, и Артур на входе и выходе должен был всякий раз предъявлять карточку с номером.

Явившись 5 июня в призывную комиссию, Артур в регистрационной форме написал, что помогает матери и отцу-инвалиду. Кроме того, он заявил, что родился в 1894 году – то есть ему не двадцать, а двадцать два. Если бы он назвал свои «истинные биографические данные, включая возраст», позднее объяснил он, то раскрылось бы его криминальное массачусетское прошлое. Дело в том, что если человек обвинялся в мелких правонарушениях, то его еще могли зачислить на военную службу, но если он сидел в тюрьме за кражу со взломом и прочие тяжкие преступления, то он мобилизации не подлежал. А Артур во что бы то ни стало хотел как можно скорее попасть на фронт.

Глава 3. Санитар

Северная Каролина и Франция. 1917–1918

Впередсмотрящий что-то заметил. А вдруг перископ? Американский корабль «Принцесса Матоака» два дня назад прошел к северу от Азорских островов, и чем ближе он подходил к французскому побережью, тем выше был риск наткнуться на немецкую подводную лодку.

Включился сигнал тревоги. Экипаж ринулся к четырем батареям – пушки были вмонтированы в палубу бывшего пассажирского лайнера. Орудия загрохотали, извергая дым, и к неизвестному объекту полетела порция шестидюймовых снарядов. Взрывы взметнули в небо высокие водяные столбы.

В тот раз, 20 мая 1918 года, Артур Бэрри впервые попал в самую гущу боевых событий в качестве рядового армии США. Вместе с ним на борту «Принцессы Матоаки» теснились четыре тысячи солдат, державшие путь в окопы Западного фронта. Немецкие подлодки и подтолкнули Соединенные Штаты в Великую войну – торпеда с одной из них в 1915-м потопила британский пассажирский турбоход «Лузитания», отправив на дно в том числе сто двадцать пять американцев. Последней каплей стало заявление, сделанное Германией в начале 1917 года, об открытии сезона охоты на корабли США и прочих нейтральных государств. Бэрри, как и любой другой человек на борту, прекрасно понимал, что массивный транспорт для перевозки войск – весьма выгодная цель для притаившихся внизу субмарин. И члены экипажа, и солдаты получили приказ спать в одежде. Прежде чем отправиться в плавание, они прошли обучение по оставлению судна. В случае торпедного удара – прикидывал один из матросов, который позднее и рассказал о том происшествии, – им понадобится пять минут, чтобы очистить корабль, пересадив всех на плоты и спасательные шлюпки.

После пары залпов сотрясавшие палубу пушечные выстрелы прекратились. И лишь тогда обнажилось подлинное лицо противника. Им оказалось покачивающееся на волнах ведро.

* * *

Бэрри зачислили в армию меньше чем через месяц после регистрации. Он отправился в Нью-Йорк, где 12 июля 1917 года прошел оформление в призывном пункте на Таймс-сквер. Он не сообщил родителям, что собирается на войну, и в качестве ближайшего родственника указал старшую сестру Эвелин. Чтобы оценить уровень знаний новобранцев, для них организовали экзамены по самым разным предметам – от грамматики и правописания до арифметики и геометрии, даже по структуре правительства США – плюс целый ряд психологических и квалификационных тестов. По результатам проверки Бэрри распределили санитаром военно-медицинской службы и вместе с тремя десятками других новобранцев направили в базовый госпиталь для обучения. Артур тренировался перемещать раненых на носилках, готовить перевязочные материалы и бинтовать раны. Он сделал прививки длинным шеренгам солдат. Прослушал лекции и сдал анатомию и физиологию.

Его направили в 47-й пехотный полк. Учебной базой полка стал Кэмп-Грин, лагерь, занимавший четыре квадратные мили на окраине Ша́рлотта^[7], Северная Каролина. Осенью 1917 года, когда туда свезли тысячи солдат из Новой Англии и западных штатов, тамошние дороги и дома еще стояли недостроенные. Самый большой контингент прибыл из родного штата Бэрри. Лагерь представлял собой целое море узких продолговатых бараков и конусообразных палаток на деревянных платформах.

Однажды рядовой Бэрри заглянул в фотоателье. На одной из фотографий он элегантно стоит навытяжку, слегка повернувшись, чтобы продемонстрировать белую нарукавную повязку с эмблемой Красного Креста. Воротник украшают медные диски с эмблемой военно-медицинской службы – две змеи, обвившие крылатый жезл. На другом фото он лицом к камере, в мятой полевой форме и обмотках, на голове, с которой он снял пилотку, – копна черных волос, расчесанных на прямой пробор. «Он обладал замечательными качествами, – вспоминал один новобранец из штата Нью-Йорк, который тоже проходил обучение в лагере и потом воевал в Европе, – со всеми был в прекрасных отношениях».

Армейские лагеря, в том числе Кэмп-Грин, обычно организовывались в южных штатах, где мягкий климат позволял круглый год обучать новобранцев под открытым небом. Но зима 1917–1918 годов на юге и юго-востоке выдалась невиданно холодной. Уже в начале октября в Северной Каролине ударил мороз, недобрый предвестник суровой зимы. В декабре термометры однажды показали рекордную для этих мест температуру – почти минус тридцать. В начале 1918-го «усиливавшиеся волны лютого холода, – говорилось в одной из статей по климатологии, – сжали регион ледяной хваткой».

Новобранцы, запертые в палаточном городке Кэмп-Грина, буквально терпели бедствие. На Северную Каролину обрушивались сменяющие друг друга бури. «Сапоги и колеса превращали красноглинистые дороги лагеря в море грязи – она замерзала, оттаивала и снова замерзала, делая жизнь и солдат, и офицеров окончательно невыносимой», – вспоминал младший лейтенант Джеймс Поллард в своей книге об истории 47-го полка. Практические тренировки на воздухе не проводились неделями, скуку скрашивали лишь часы караульной службы, рабочие наряды, классные занятия по штыковому бою и обращению с винтовками и пулеметами. Основную же часть времени Бэрри и его товарищи проводили, дрожа от холода в своих восьмиместных палатках. Растущие вокруг лагеря сосны беспощадно вырубали на дрова. Палатки порой загорались, их обитатели в панике выскакивали на ночной мороз. «У нас не было современной канализационной системы», – писал Поллард. Распространялись инфекции. Однажды им пришлось провести целый месяц на карантине по поводу вспышки спинального менингита.

Монотонность, холод, жесткость правил (забыл побриться – пятидневный наряд на кухне), все это мало-помалу подрывало боевой дух. На борьбу с этой проблемой встала Ассоциация христианской молодежи^[8], чьи волонтеры развлекали солдат – выступали с водевилями, издавали лагерную газету, где освещался ход мобилизационной кампании и прочие темы, интересные «армейцам и оставшимся дома друзьям и родственникам». Когда солдатам стали давать увольнительные для набегов на Шарлотт, выяснилось, что одного из развлечений не хватает. «В городе полно солдат, – написал один из приезжих весной 1918 года в открытке домой, – но спиртное здесь не продают». В штате ввели сухой закон еще десять лет назад.

Полевые занятия возобновились в марте, всего за несколько недель до отправки 47-го полка в Европу в составе 4-й дивизии армии США. За этот короткий срок новобранцам предстояло подготовиться к предстоящим боям, получив навыки окопной войны и стрельбы из винтовки. В конце апреля, после шести месяцев грязи и лишений, Бэрри вместе с однополчанами погрузился в поезд до Нью-Йорка. Еще немного, и война станет для них реальной жизнью.