Той осенью 47-й полк принял участие в Мез-Аргоннском наступлении, массированной операции союзников, призванной положить конец войне. Несмотря на то, что немцы отступали, американцы несли чудовищные потери – погибло более 26 тысяч человек. Полку Бэрри посчастливилось оставаться большей частью в резерве, лишь иногда его подразделения во время затиший перебрасывали на фронт в рамках ротации. Полк стоял лагерем неподалеку от разрушенной деревни Монсек и уже готовился было на следующий день полностью переместиться на фронт, но тут прошел слух о прекращении огня. «Поначалу люди отнеслись к новости с недоверием, – вспоминал историк полка Джеймс Поллард, – но когда 11 ноября появилось официальное сообщение, «они принялись издавать ликующие вопли, как умеют только американцы». Дальний грохот артиллерийских дуэлей стих, уступив место песням и смеху людей, собравшихся вокруг полыхающих костров и благодарных судьбе за то, что остались живы.

Потери полка в ходе войны превысили 2 600 человек, включая 473 убитых на поле боя и умерших от ран или болезней. Из служивших вместе с Бэрри санитаров пятеро погибли, а сам он был в числе двадцати с лишним раненых. 4-я дивизия, в составе которой воевал 47-й полк, поначалу состояла лишь из зеленых новобранцев, писал американский военный корреспондент, но в сражениях они не уступали лучшим.

Для Бэрри война закончилась. Но, как вскоре выяснится, время снимать форму еще не пришло.

Глава 4. Долгая вахта

Германия. 1918–1919

Путь Артура Бэрри в Германию начался 20 ноября 1918 года, неделю с лишним спустя после заключения перемирия. 4-я дивизия шла через покрытые шрамами поля бывших сражений, ночуя в зданиях, которые еще несколько дней назад занимал противник. Изрезанные колеями дороги, усыпанные касками и гранатами на деревянных ручках – солдаты-союзники называли их «толкушками», – все это оставили немцы, спешно покидавшие французскую территорию, которую они удерживали с 1914 года. 3 декабря 47-й пехотный полк добрался до реки Мозель и вошел в Германию. Продвигались солдаты медленно – из-за холмистого рельефа нагорья Айфель, тяжелых рюкзаков и сырого, пронизывающего до костей холода. Пункта назначения, городка Аденау в сорока милях к западу от Кобленца, они достигли 15 декабря, прошагав двести двадцать пять миль – расстояние, как от Нью-Йорка до Вашингтона.

47-й полк стал одним из первых подразделений американской армии, которым приказали оккупировать Рейнланд. Пока в Париже обговаривались условия мирного договора, армии союзников организовали плацдарм внутри западной границы Германии и взяли под контроль три моста через Рейн – в том числе в Кобленце. Четверть миллиона американских солдат встали между британской оккупационной зоной на севере и французскими войсками на юге. Бэрри расквартировали в Дюмпельфельде, деревне на несколько сотен жителей. Война не коснулась Рейнланда, и он оставался сказочной землей с открыточными сельскими ландшафтами, виноградниками, что уступами росли по склонам гор, белобашенными замками на вершинах. «Весьма живописно для усталых глаз», – писал домой один из бойцов 4-й дивизии.

Но Бэрри и другим солдатам, привыкшим к боевому адреналину, их теперешняя задача, которую в прессе называли «Вахтой на Рейне»^[9], казалась смертной тоской. Они обеспечивали порядок в городках и деревнях, следили за дисциплиной среди своих военнослужащих. Охраняли общественные здания. Проверяли документы на пропускных пунктах. Бэрри на лету схватывал немецкий и французский и вскоре свободно изъяснялся на обоих языках.

Чтобы чем-то занять личный состав и поддерживать его в боевой готовности на случай, если перемирие будет нарушено, командование установило режим учебных упражнений, стрельбы по мишеням и спортивных мероприятий. Для поднятия боевого духа солдатам давали отпуска, и те разъезжались развлечься – кто в Лондон, кто в Париж или на юг Франции. Один стосковавшийся по острым ощущениям американский летчик однажды пролетел под низко висящими над водой арками моста через Рейн – просто чтобы проверить, под силу ли ему этот трюк.

Для 4-й дивизии скука усугублялась оторванностью. Большинство американских подразделений дислоцировались в Кобленце и других крупных прирейнских центрах, в то время как 4-я была разбросана по площади около восьмисот квадратных миль в малонаселенной глубинке. Ее прозвали «4-я забытая», или «Невезучая 4-я». «Война – это ад, но мир, по-моему, еще хуже, – жаловался один из солдат дивизии, служивший в военной полиции. – Лучше бы мы несли вахту у американской речки где-нибудь на Миссисипи».

Солдатам строго запретили вступать в какие-либо отношения с местными жителями, кроме деловых, но соблюдать эти правила в полной мере было невозможно, поскольку многих разместили в домах немецких семей. Подобные ограничения превращали повседневную жизнь в бюрократический кошмар. «Купить кружку пива – можно, – с облегчением обнаружил один американский журналист, – а вот дать на чай официантке – уже “отношения”». «Если ты в форме армии США, тебе нельзя даже заговорить с немцем или немкой, не говоря уже об иных контактах», – вспоминал публицист Джордж Селдис, писавший в то время репортажи из Рейнланда. Истинная цель состояла в том, чтобы сдерживать солдат, которые были отнюдь не прочь – по деликатному выражению Селдиса – «прогуляться с белокурой фрейлейн». Но даже эти запреты не могли отвадить их от юных немок, предлагавших себя за шоколадку или кусок мыла.

Но пиво и секс не то, чего больше всего хотелось Бэрри и его товарищам по «Вахте». Главной их мечтой было вернуться домой. В начале 1919-го американских солдат, по триста тысяч в месяц, стали погружать на транспортные корабли для отправки на родину, включая подразделения призывников, ни разу не побывавших в бою, – их привезли во Францию гораздо позже, чем полк Бэрри. «Мужчины в боевой форме, не сделавшие ни единого выстрела», – презрительно фыркал Селдис, вторя гневу людей, вынужденных, изнывая от безделья, торчать в Германии. Но союзному командованию было необходимо поддерживать военное присутствие на Рейне как средство давления на Германию, чтобы заставить ее подписать договор и официально завершить войну. «По мере демобилизации вооруженных сил, – отмечала историк Маргарет Макмиллан, – их власть уменьшалась».

Боевой дух американцев рухнул ниже плинтуса. Журналиста Эдвина Джеймса неприятно поразило «растущее недовольство» в рядах оккупационной армии. «Теперь, когда Германия разгромлена, – сообщал он из Кобленца, – подавляющее большинство из них в армии оставаться не желает». Генералу Джону Першингу, командующему экспедиционными войсками США, довелось лично услышать ропот американцев в Германии. Генерал инспектировал подразделения в середине марта, и в каждом пункте остановки, прежде чем он успевал открыть рот для духоподъемной речи перед марширующими мимо его трибуны солдатами, оттуда неизменно доносились выкрики: «Когда нас уже отправят домой?!» Но Першинг не стал вселять в них ложные надежды. «Некоторым, – предупредил он, – возможно, придется служить в Германии и на будущий год».

Невезучая «Забытая 4-я» стояла, естественно, последней в списке инспектируемых подразделений. Солдатам из самых удаленных ее частей пришлось шагать три дня, чтобы преодолеть сорок миль, отделяющих их от парадной площадки неподалеку от городка Кохем на берегу Мозеля. В ближайшем леске они поставили палатки, которые всю ночь засыпало снегом и продувала буря. В темноте ярко горели огромные костры, разведенные для защиты от холода. Утром 18 марта свыше десяти тысяч человек в полном боевом снаряжении собрались на поле среди заснеженных гор. Бойцы 47-го пехотного заняли свои места одними из первых и простояли там пять часов под беспощадным натиском пронизывающего ветра. К тому моменту, когда Першинг в два часа дня наконец приехал, было уже немного теплее от выглянувшего из-за туч солнца.

Полк промаршировал строем мимо генерала, и тот, высоко оценив «превосходную выправку», поблагодарил бойцов за службу родине. Он выразил уверенность в их «способности и готовности выполнять поставленные задачи… ради установления мира». Повторяя, скорее всего, слова, сказанные на всех предыдущих смотрах, генерал наказал им «сохранить свою безукоризненную солдатскую репутацию и в гражданской жизни». На сей раз он не услышал ни выкриков, ни вопросов, когда их отправят домой. Вместо этого мужчины, простоявшие, дрожа на морозе, несколько часов, сняли каски перед своим командиром в знак уважения. «Они продемонстрировали воплощенное мужество», – поведал читателям Селдис.

Но вот поступил долгожданный приказ, и в конце мая 1919-го 4-й дивизии предстояло выйти в море. «Всех охватило лихорадочное возбуждение, – писал историк 47-го полка Джеймс Поллард, – в предвкушении дня, которого они столько времени дожидались». Занятия прекратились, но не успели солдаты сдать оружие, как их надежды рухнули. В то время возникли опасения, что германское правительство отвергнет мирный договор, который – кроме прочих унизительных условий – требовал выплаты репараций победителям. Союзникам потребовались инструменты для давления.

4-ю вновь вооружили в рамках очередного усиления военного присутствия. Планировалось полномасштабное вторжение в Германию с последующим броском до Берлина. Французский премьер Жорж Клемансо пообещал нанести «решительный и неумолимый военный удар», чтобы «форсировать подписание договора». Угроза сработала, и 28 июня в Версальском дворце германская делегация подписала пакт. 4-ю дивизию наконец отпустили домой.

Вечером 28 июля солдаты 47-го полка набились на палубы корабля «Мобайл», им не терпелось, войдя в Нью-Йоркскую гавань, увидеть небо над Манхэттеном. Но тут на корабле подняли желтый флаг, предупреждающий об инфекции. Один из членов экипажа заразился оспой. Все находящиеся на борту должны были привиться и провести несколько дней на карантине – требовалось убедиться, что других зараженных нет. Эта отсрочка стала последним ударом для людей, предвкушавших, как они оставят армию и вернутся на родину.

Сообщая о том, как полк сошел на берег в Хобокене, Нью-Джерси, «Нью-Йорк Трибьюн» описала его как «самую унылую с виду группу военнослужащих» из тех, что вернулись из Европы после перемирия. На маршах по Пятой авеню первые возвращавшиеся партии солдат приветствовали радостные толпы и летящий по воздуху серпантин. Но Бэрри с товарищами прибыли «под конец исхода из Франции, отмечала далее «Трибьюн», когда солдаты уже перестали привлекать столь широкое общественное внимание. «Все свое ликование по поводу мира, – добавил Джордж Селдис, – американцы потратили на первых прибывших».

Благодаря «честной и верной службе» рядовой Артур Бэрри 1 августа уволился из армии с хорошей аттестацией. На поле боя он проявил себя героем, рискуя жизнью ради спасения товарищей. Он получил ранения. Его личное дело было безупречным – по крайней мере официально. Но до войны он имел проблемы с законом и отсидел срок за решеткой. Он, может, и хотел бы последовать напутствию генерала Першинга «сохранить безукоризненную солдатскую репутацию в гражданской жизни», но, когда Америка на полном ходу ворвалась в «бурные двадцатые», он решил продолжить путь по своей кривой дорожке.

II. Вор с лестницей

Глава 5. «Работник второго этажа»

Манхэттен и округ Уэстчестер. 1919–1922

Первой волне вернувшихся из Франции солдат досталась бо́льшая часть не только славы, но и свободных рабочих мест. Осенью 1919-го Артур Бэрри приехал в родной Вустер, но работу найти там не смог. У него не было специальности, зато имелось криминальное прошлое. Новые сотрудники почти никому не требовались ни в промышленности, ни в торговле: после перемирия правительство перестало размещать военные заказы, и десятки тысяч людей лишились работы. К тому же никто в городе не хотел брать ирландских католиков, предпочитая, как выразился один из местных бизнесменов, «хозяйственных, трудолюбивых, квалифицированных, законопослушных» шведов. И Артур отправился попытать счастья в Нью-Йорк, отмахнувшись от возражений и опасений матери. «Сколько раз я умоляла его остаться дома! – вспоминала Бриджет Бэрри. – Думала, служба во Франции утолила его жажду приключений, но какое там».