Времена стояли непростые. Дефицит и спекуляция военных лет привели к росту цен на продукты, одежду и прочие товары первой необходимости. «Жуткая дороговизна жизни, – жаловалась “Нью-Йорк Геральд”, – непосильным, придавливающим бременем легла на американский народ». В сравнении с 1914 годом цены на молоко, сливочное масло и яйца выросли почти вдвое. Арендодатели взвинтили квартплату. В августе 1919 года, когда Артур ушел из армии, не меньше пяти тысяч демобилизованных солдат искали работу в Нью-Йорке, и это число еженедельно увеличивалось на две тысячи. Отчаяние, которое они испытывали, хорошо показано в карикатуре журнала «Лайф», где изображен дядя Сэм, приветствующий возвратившегося с войны солдата. «Для тебя, мой мальчик, мне ничего не жалко. Чего ты хочешь?» «Работу», – отвечает солдат.

Бэрри снял квартиру на Западной 119-й улице, 361, в одной из тамошних уныло-серых пятиэтажек неподалеку от Колумбийского университета и в полуквартале от парка Морнингсайд. В поисках работы он исходил Манхэттен вдоль и поперек. Обращался в разные фирмы в Бруклине и Бронксе и даже несколько раз ездил в Нью-Джерси. Работодатели хотели взглянуть на рекомендации, но на гражданке он легально работал лишь однажды – в фирме своего брата, да и то весьма недолго. Военный санитар в мирное время никому не требовался.

«Нью-Йорк – жесткий, циничный, беспощадный город, – предупреждал новоприбывших главный редактор журнала “Нэйшн” Эрнест Грюнинг. – “Каждый за себя и к черту неудачников” – вот и вся его философия». «Нехороший город, если только не оседлать его»^[10], – вторил Грюнингу Фрэнсис Скотт Фицджеральд в 1920 году в своем первом романе «По эту сторону рая». Чтобы выжить в Нью-Йорке, Бэрри – которому в декабре стукнуло двадцать три – придется стать столь же жестким, циничным и беспощадным. Он его непременно оседлает. И ради этого готов пойти воровать.

* * *

Бэрри взвесил все варианты – будто на ярмарке уголовных вакансий. «Медвежатник»? Благодаря своему ментору Лоуэллу Джеку он, конечно, умел обращаться со взрывчаткой, но вскрывать с ее помощью сейфы ему не доводилось. Налетчик на банки? Понадобятся сообщники, а он предпочитал работать в одиночку. Гоп-стопник? Приставать к людям на улице, нападать на них, угрожать ни в чем не повинным прохожим пистолетом – у него не было вкуса к подобным занятиям, они ему представлялись делом «малоприбыльным и в некотором роде постыдным». Домушник? А вот это, пожалуй, то, что надо! В свое время, еще подростком, он тщательно спланировал первую кражу. Он знал, как пробраться в дом и затем выбраться, не просто не вступив в борьбу с его обитателями, а даже не встретив их по пути. И красть надо что-то по-настоящему дорогое, ради чего можно рискнуть свободой. Драгоценности.

«Мне претила мысль о насилии», – позднее объяснял он. А похититель драгоценностей «может быть джентльменом, для него главное – хитрость и воображение». Даже само понятие «работник второго этажа», как стали в 1912 году – после выхода одноименной пьесы Эптона Синклера – называть ночных воров, «влезающих в окно второго этажа через козырек крыльца или запасной выход», звучало элегантно. Бэрри считал этот вид преступлений «аккуратным и почти спортивным». При должной осторожности и детальной подготовке можно забрать все кольца, ожерелья, булавки и браслеты задолго до того, как хозяева поймут, что их обокрали, а когда поймут – его уже давно и след простыл. «Если на свете вообще бывает преступление без жертв, – рассуждал Бэрри, – то это почти оно». «Когда у вас есть драгоценности, – полагал он, – значит, вы достаточно богаты, чтобы не думать о том, где раздобыть еду». К тому же все эти сокровища наверняка застрахованы.

Идеальный способ для «любого человека с мозгами» – как он сформулирует позднее – «сорвать куш».

* * *

В один прекрасный январский день 1920 года Бэрри дошел до гарлемской станции «125-я улица» и сел в идущий на север поезд. Он направлялся в Йонкерс, процветающий город на Гудзоне в округе Уэстчестер, милях в десяти от Манхэттена, с населением около 100 тысяч человек. Все утро он бродил по фешенебельным окраинам, беря на заметку крупные дома с просторными участками.

«Я выбрал дом, по которому сразу видно, что там живут небедные люди», – вспоминал он. Дом стоял на некотором отдалении от улицы, а через переднее крыльцо несложно было забраться на второй этаж.

Бэрри вернулся на Манхэттен, купил пару шелковых перчаток и фонарик. Возвращаясь в Йонкерс вечерним поездом, он прокручивал в голове предстоящую задачу. Когда он подкрался к дому, уже совсем стемнело, и в окно он увидел с полдюжины человек за обеденным столом. По столбику крыльца он вскарабкался на козырек и попробовал окно, которое оказалось незапертым. Нырнув внутрь, он, как и предполагал, оказался в хозяйской спальне. Сначала Бэрри обшарил бюро, потом открыл верхний ящик ночного столика, где обнаружилась шкатулка с серьгами, кулонами и браслетами. В другом ящике лежали запонки и булавки для галстука с драгоценными камнями. Бэрри распихал украшения по карманам пальто и через окно вылез наружу. По его подсчетам, в доме он пробыл не более трех минут.

«Я уже тогда понял, что главная фишка – работать быстро, сразу искать самое ценное и незамедлительно сваливать».

Дома он вынул каждый камень из оправы. Камешки сами по себе отследить невозможно, но золотые и платиновые оправы весьма приметны и легко узнаваемы. Их он выбросил в Гудзон.

Теперь предстояло найти скупщика, который не станет задавать лишних вопросов, откуда камешки и почему их продают. Заместитель комиссара нью-йоркской полиции всего пару недель назад разослал по ювелирным лавкам и ломбардам информационный листок с просьбой внимательно следить, не доберутся ли до их прилавков недавно украденные драгоценности. Если скупщик окажется сознательным, первая ювелирная (во всех отношениях) кража Бэрри станет последней.

Часть района Бауэри в районе Канал-стрит служила центром нью-йоркской торговли драгоценными камнями. «Самая причудливая в мире ювелирная биржа, – написал один репортер, заглянувший сюда весной 1920 года, – тут всё в движении, жужжащий улей». Продавцы с покупателями – в крошечных магазинах-офисах, но их споры о цене слышны даже на тротуаре. Другой журналист, Уилл Б. Джонстон из нью-йоркской газеты «Ивнинг Уорлд», уподобил здешнюю оживленную торговлю с мини-Уолл-стрит. «Но только тут спекулируют» не акциями и облигациями, «а драгоценностями». Бэрри требовался скупщик, который рискнет нагреть руки на его трофеях.

Он подошел к стойке позади одного из магазинчиков на Канал-стрит, протянул бриллиант поменьше и попросил оценить. Продавец определил ценность камня в 350 долларов. Бэрри наплел ему байку, будто бы камешек оставил ему друг в залог за деньги, взятые взаймы. А поскольку тот друг так и не вернул долг, Бэрри решил залог продать. Продавец предложил ему 125 долларов, и они ударили по рукам.

– Будет еще что-нибудь, – крикнул продавец вслед выходящему Бэрри, – добро пожаловать!

Проблема со скупщиком решена. Еще за несколько ходок в тот магазинчик Бэрри продал весь свой улов, выручив две с половиной тысячи – больше, чем школьный учитель в Нью-Йорке зарабатывает за год или вустерский фабричный работяга – за два. Всего пара минут работы – и такое баснословное вознаграждение, тридцать две тысячи триста долларов в сегодняшних ценах. Теперь Бэрри знал, что делать, когда нужны деньги.

«Бывало, что совесть давала о себе знать, – однажды сознается он, – но после того раза она меня больше не тревожила».

* * *

Той осенью в Йонкерсе произошло еще с полдюжины подобных краж. «Таинственный вор знай себе ворует, – писала “Йонкерс Стэйтсмен” в ноябре, – а полиция знай себе его ищет». Среди жертв оказался бывший мэр. Один ушлый страховой агент придумал, как подзаработать, – он предлагал хозяевам домов полисы для защиты их драгоценностей в разгар эпидемии краж. «Домушники, – говорилось в его рекламе, – считают Йонкерс урожайным местом».

Во всех случаях Бэрри следовал одному и тому же выверенному сценарию. Он проникал в дом, когда все его обитатели садились ужинать. Через козырек крыльца или крышу террасы он забирался на второй этаж, проникал в спальню через незапертое окно, быстро обшаривал ящики бюро в поисках шкатулок и отдельных предметов и незамеченным покидал дом. Самый крупный разовый улов принес ему камней на тысячу долларов, но порой дело заканчивалось жалкой сотней.

На следующий год домушник с похожим почерком начал орудовать в элитном городке Ардсли в десятке миль вверх по реке. Городок, где проживало меньше тысячи человек, славился «обширными поместьями» – по описанию «Нью-Йорк Трибьюн», – где обитали в основном фондовые маклеры, банкиры и бизнесмены с офисами на Манхэттене. В октябре 1921 года некто пробрался в особняк банкира Эдварда Тельмана, пока тот ужинал с семьей, и украл две шкатулки с драгоценными украшениями общей стоимостью 10 тысяч долларов. Никто не слышал, как он проник в дом, а кражу обнаружили лишь на следующий день. Вскоре появились сообщения, что местные жители видели подозрительную личность.

Вечером последнего февральского дня 1922 года служанка поднялась на второй этаж виллы Генри Грэйвза III и его жены Маргарет. Грэйвз, сколотивший миллионное состояние уже к двадцати пяти годам, был одним из первых лиц в «Нью-Йорк траст компани» и внуком основателя «Атлас Портленд симент компани», главного поставщика цемента для строительства Панамского канала. Супруги ужинали внизу, но служанка, войдя в спальню, тем не менее приняла стоящего у бюро человека за хозяина.

– Ой, прошу прощения, мистер Грэйвз, – произнесла она, пятясь из комнаты. Мужчина улыбнулся и, прикрывая лицо, бросился к окну. Выпрыгнув – и выронив при этом шкатулку, – он приземлился на крышу террасы и спустился по приставной лестнице.

Перепуганная служанка завопила.

Грэйвз позвонил в ближайший полицейский участок в Доббс-Ферри, схватил револьвер и ринулся к дверям. Ему показалось, что он видит какую-то фигуру, бегущую через кусты, и выстрелил. Шум поднял на ноги соседей, и целая группа их шоферов подогнала на место свои автомобили, чтобы фарами освещать территорию, помогая полиции искать следы злоумышленника. К поискам подключилась дорожная служба штата, но преступнику удалось скрыться. С собой он, в частности, унес кольца с крупными бриллиантами и браслеты из чистого золота, усыпанные, опять же, бриллиантами и сапфирами общей стоимостью примерно шестьдесят две тысячи. Вещи были застрахованы, но их утрата все равно глубоко огорчила Маргарет Грэйвз – ведь среди украденного были дорогие сердцу свадебные подарки.

Преступление тщательно планировалось – работал профессионал. Полиция осмотрела всю мебель в спальне, но ни единого отпечатка не нашла: вор, очевидно, орудовал в перчатках. Подобно грабителю из Йонкерса, он пробрался в дом во время ужина и действовал молниеносно. Этот осторожный воришка не менее внимательно следил за своей внешностью. Служанка описала мужчину в стильном, цвета соли с перцем костюме и шляпе-федоре – такой же, как у принца Уэльского на фотографиях, – именно благодаря принцу эти шляпы в то время начинали входить в моду. Девушка лишь через несколько секунд поняла, что перед нею вор, подарив ему время, необходимое, чтобы уйти.

Грэйвз пришел в ярость. Ведь дело не только в том, что он лишился памятных сувениров, – речь шла о безопасности семьи. Пока преступник рылся в бюро, буквально за стенкой спали трое детей, которым не было еще и трех. То, как соседи участвовали в поимке злоумышленника, натолкнуло Грэйвза на идею. Буквально за пару дней он организовал комитет общественной безопасности на случай, если наглый воришка заявится снова. Комитет нанял вооруженных охранников, а над ухоженными лужайками и садами установили прожекторы, превращающие ночь в день. Грэйвза с некоторыми его состоятельными друзьями назначили помощниками шерифа, они имели при себе оружие и по ночам на своих машинах патрулировали территорию. Их стали называть «Отрядом Золотого значка» – правда, одна газета предпочла менее лестное название: «Добровольные охотники за бандитами».