– А потом он снял китель и бросил на диван – жарко стало? – позволила себе уместный скепсис я. – Приходилось сталкиваться с самоубийствами? Человек в такой момент перестает быть самим собой. Ему уже неважно, куда положить ручку. Он просто ее не заметит. Кстати, это действительно почерк Танау?

– Точнее смогу сказать, когда сличу с документами, которые хранятся в штабе. Теперь мои вопросы, лейтенант. Когда вы услышали выстрел?

– По моим ощущениям, между четвертью и половиной четвертого. Точнее вам скажет портье, он уже торчал под дверью, когда я спустилась.

Эггер без раздумий распахнул дверь – портье, как и ожидалось, продолжал торчать рядом. Однако подтвердить мои слова не смог: ничего не слышал. Он заявил, что в четверть четвертого в гостиницу поступил телефонный звонок из штаба Бешотского округа, полковник Танау срочно требовался в собственном штабе.

– Я стучал, стучал, а господин полковник никак… ни словечка в ответ. Мне велели открыть дверь своим ключом, но ведь это… нам же не положено, понимаете, господа? Хорошо, что фроляйн из полиции так вовремя спустилась.

Эггер мельком посмотрел на меня, и сразу вернулся к расспросам портье – во сколько конкретно он открыл дверь и обнаружил труп.

– Это не я, это фроляйн!

– Время назвать можете? – пришлось вмешаться, иначе сейчас я стану главной подозреваемой.

Он подтвердил: примерно полчетвертого. Значит, звонок из штаба округа заглушил выстрел. Начштаба внезапно понадобился сослуживцам в тот самый момент, когда спускал курок своего револьвера.

Стоит выяснить все и про звонок, и про звонившего. Или звонивших, учитывая, что Танау за три часа до того ссорился с тремя офицерами. Когда Эггер отпустил причитающего портье («это же все, правда, я больше ничем не могу помочь, господин капитан, клянусь здоровьем детей!»), я пыталась представить, как все происходило. И у меня не сходилось.

– Ваш полковник был левшой?

– Нет.

– Почему же тогда револьвер слева от него?

– Он был уникумом, одинаково владел обеими руками.

Допустим. Но тогда лично у меня выходило, что в правой руке Танау было что-то еще. Вторая версия бежала едва ли не впереди первой: это не самоубийство. Скорей бы осмотреть труп!

– Вы что, допускаете, что Танау могли убить? Лейтенант, я знал его почти десять лет, поверьте, не тот тип, что позволил бы застрелить себя, спокойно сидя за столом.

– Согласна, следов борьбы нет. Но вряд ли господин Танау дослужился бы до своего звания и должности, имея суицидальные наклонности.

– Нет, конечно, нет!

Горячность Эггера не была наигранной.

– Даже представить сложно, что толкнуло его на этот шаг. Не понимаю, о какой вине он пишет в своей записке.

Я опять повернулась к трупу. Жаль, что пол-лица снесено выстрелом. Рубашку, когда-то белую, заливали начинающие буреть потеки. Ткань дорогая, пошив явно не армейского цеха. Пуговицы из белого металла, вроде бы с гербом, как положено, только металл – отнюдь не олово. Плюс пачка денег в кармане…

– Давайте рассмотрим стандартные причины самоубийств среди мужчин его возраста. На первом месте – долги. Но это явно не о Танау. Полковник всегда жил на широкую ногу? Может, наследство получил? В карты выиграл?

– Не могу сказать. До такой степени близки мы не были.

И взгляд такой невинный, сразу видно – врет. А врать злой ищейке чревато.

– Вторая причина – женщины. Бывает, что…

– Нет! Только не Танау!

– Что, женщинами не интересовался? Мужчинами?

– Лейтенант, не порите чушь. Полковник пользовался успехом у дам, но сам чрезмерно не увлекался.

– Семья? Жена? Дети?

– Он был солдатом императора, начинал еще при Фердинанде Втором.

«Солдат императора». Его императорское величество Фердинанд Второй, батюшка ныне царствующего Фердинанда Третьего, обожал маленькие победоносные войны с соседями, поэтому территория подвластного ему Шен-Дьюлмарка быстро расширялась. Войны велись практически непрерывно, вояки были счастливы. Среди них появилась особая каста – «солдаты императора». Они не заводили семей, посвятив всю жизнь армии. Не удивительно, что у таких карьера складывалась и при нынешнем, довольно миролюбивом правителе.

Вот и еще один довод в пользу второй версии: самоубийц среди «солдат императора» не было. Во всяком случае, если верить нашей статистике.

И только я собралась сообщить об этом капитану, как довольно яркий свет большой люстры гембийского хрусталя замерцал, а из дальних углов словно поползла сероватая дымка. Она сгущалась ровно посередине комнаты, между столом и диваном, темнела. Внутри, как громадная каракатица, ворочалась чернота, но не сплошная, а словно взрывающаяся яркими всполохами.

– Что происходит?!

Вместо ответа Эггер одной рукой схватил с пола револьвер полковника, другой – меня, оттолкнув к себе за спину. Я только успела открыть рот, чтобы возмутиться, как он начал палить по странному феномену. Пули одна за одной исчезали в нутре «каракатицы», не причиняя ей видимого вреда. Вокруг витал сизоватый пороховой дым, в ушах звенело. Что он творит, этот сумасшедший?! Теперь револьвер не улика!

– Лейтенант, у вас стандартный «майер» или усиленный? –проорал Эггер между выстрелами.

– Стандартный, – рявкнула я, с трудом слыша саму себя.

Эггер выругался сквозь зубы, но мой усиленный «майер» лежал сейчас в сейфе, в дорогу я взяла свой, компактный и удобный «стандартный». Правда, пули там были не совсем обычные.

Револьвер Танау дал осечку.

– Стреляйте, лейтенант! Стреляйте, мать вашу!

Чутье согласилось. Я выхватила пистолет и, чуть сдвинувшись в сторону, прицельно выпустила все десять пуль. Ровно, как на стрельбах. Эггер что-то кричал, но я временно оглохла. Страха не было. Чернота приняла мои пули, начала извиваться, светлея, и распалась на полупрозрачные шары, переливающиеся всеми оттенками серого, стального, ртутного цветов размером чуть больше детского мяча. Словно какой-то великан решил поиграть в свои великанские мыльные пузыри.

Я смотрела на них, не в силах отвести взгляд. Последний шар был желтовато-оранжевым, как нежное утреннее солнце, и летел прямо в лицо. Кто-то рядом орал «ложись», потом грубо свалил под стол к ногам трупа. Раздался легкий хлопок, и повеяло грозовой свежестью. Перед глазами заискрило, свет окончательно погас. В моей голове – тоже.

Придя в себя, первым делом я села и натянула на голые коленки гостиничный халат, который уже не был белым.

– Эк ей лампочку встряхнуло, – ворчал рядом Петер.

Кто-то из них с Эггером (никого рядом больше не наблюдалось) перенес меня на диван. В ушах все еще звенело, голова кружилась, а вокруг витал запах грозы.

– Что это было?

– Нестабильный портал, – ответил капитан, безо всяких угрызений засунув револьвер к себе в карман.

– Я выросла в Предгорье.

Виски заломило, фраза осталась незаконченной. Много раз видела нестабильные порталы, и происходившее в люксе на них совершенно не походило. Но капитан предпочел проигнорировать незаданный вопрос.

– Фроляйн, вы что узнать хотели? – спокойно, как сытый волкодав, уселся рядом Петер, снимая с себя кучерскую куртку и накрывая ей меня.

– Что тут, к демонам, происходит! – не сдержалась я.

– Магия, фроляйн, – пожал плечами тот.

– Резонанс, – одновременно с ним соизволил ответить Эггер. – Простите, лейтенант, но я осмотрел ваш «майер», пули были явно не из свинца.

– И что? В горах оборотни шалят, мой начальник настоял, чтобы я была вооружена, – голова болела все сильнее, я держалась на одной злости.

– Порталу не дали стабилизироваться сначала пули Танау, а ваши и вовсе уничтожили, но в результате резонанса магия вышла из-под контроля.

И чуть не уничтожила нас. Не люблю магию. Сплошная головная боль.

– Это все, что вы можете сказать? Чем занимался ваш Танау? Речь о секретных армейских разработках?

– Если и так, я доступа к этой информации не имею, – довольно жестко ответил Эггер.

Будет упираться. Понятно, почему появился так вовремя. И про стрельбу тоже – никто не должен узнать, что ответственное за секретные магразработки лицо позволило себя убить. Военные все замнут. И я, связанная подпиской о неразглашении, сделать ничего не смогу.

– Шли бы вы в номер, фроляйн, – проворчал Петер. – Вам врач нужен, под резонанс попасть – не крендель с маком стрескать.

– Где полиция? Сдам место преступления коллегам и пойду. Кстати, и врача до сих пор нет.

– Не будет полиции, – сообщил Петер. – Им указаниев надавали, контрразведка армейская. И Главный Полицмайстер. Группу совместную соберут.

Капитан не подал виду, но информацию к сведению принял.

– Лейтенант, вам действительно нужен врач. До номера дойдете или помочь?

– Чтобы вы тут окончательно все подчистили? Никуда я не пойду. Если врача тоже не будет, сама осмотрю труп.

– Утром приедет тавматургша главная, – старательно выговаривая «сложное» слово, продолжил Петер. – До того трогать не велено.

– Ульрика?

Единственная хорошая новость за последние сутки. Доктор тауматургии Ульрика Вальдан – лучшая в своем деле. И подруга – тоже лучшая. Раз дядя Рольф уже отправил ее сюда, можно выдохнуть. Еще бы голова прошла…

– Ульрика?! – одновременно со мной с экспрессией высказался капитан. – Полагаю, герр Шульц, без вас тут не обошлось. Довольно игр. Я в курсе, чем вы занимаетесь.

– Да игры только начинаются, господин капитан, – вздохнул Петер.

Я даже веки подняла – посмотреть, почему Петер без возражений отказался от любимой личины косноязычного простака. Еще сквозь головную боль пробился вопрос – откуда Эггер знает Ульрику?

– И напрасно, тайный агент Шульц. Давайте начистоту, полиция давно следит за Танау?

– Что-о? – возмутилась я. – Мы тут вообще случайно! Если б не гроза, – в висках будто прострелило, пришлось заткнуться.

– Истинная правда, господин капитан, – подтвердил Петер. – Стечение обстоятельств. И, кстати, я в отставке. Работаю на семью фроляйн.

Эггер нам не поверил. Его дело. Только Петер на самом деле уже два года приглядывал за дядей Рольфом. Или за мной, когда дядя считал, что без этого никак. Поездка домой «для решения семейных проблем» – как раз такой случай. Или он что-то знал о Танау? К демонам. Главный Полицмайстер способен на многое, но прогнозировать грозы в Предгорье?

– До утра осталось всего ничего, опечатаем помещение и дождемся экспертов снаружи, – предложил Эггер.

– Фроляйн, врача я все-таки приглашу, – поддержал его Петер.

Капитану доверять не стоило. Но Петер проследит, чтобы помещение действительно осталось опечатанным. Я почти собрала волю в кулак, нужно встать. Открыла глаза и встретилась взглядом с Танау. Нижняя часть лица была разворочена выстрелом, но глаза уцелели. Труп смотрел на меня в упор. ОН СМОТРЕЛ!

Рефлекторно я схватила пистолет, но магазин был пуст. Голову будто сверлили изнутри стальным буром, взгляд мертвеца сверлил снаружи. А вдруг кость треснет? Слепо пошарив вокруг руками, я не нашла ничего, чем можно было бы запустить в восставшую тварь, и скосила глаза на Эггера – тот ведь должен что-то предпринять, пока не взорвался мой мозг! Но он словно забыл, что мертвяков надо упокаивать, и со странным выражением смотрел на бывшего полковника. Словно хотел задать вопрос.

Танау… то, что было прежде Танау, распрямил сжатые пальцы правой руки и отвел от меня взгляд. Сразу стало легче и – страшнее, но я смогла заметить на ладони мертвеца блестящую монету, которую он вдруг ловко подбросил, как при игре в орлянку. Время приостановилось, пространство вокруг стало вязким, воздух – жидким и тягучим, как клейстер. В этом киселе монетка кружилась и застывала то аверсом, то реверсом, гипнотизировала, притягивала, манила. Я рассмотрела ее так хорошо, как только это было возможно. На аверсе были изображены алхимические символы, на реверсе – число «1?». Полторы имперских марки.