– В этом что-то есть, – кивает он. – Я отправил второй камень отцу. Знаешь, когда он повторно женился в тысяча девятьсот девяностом году, я отказался идти на его свадьбу.

– Ты подумал о своей маме. Уверена, он правильно тебя понял.

– Да, но это его задело. Он с Шерон по-настоящему счастлив. Теперь-то я понимаю. Правильно, что я попросил у него прощения. Надеюсь, и мама сможет когда-нибудь простить папу.

– Может, он никогда не просил у нее прощения.

Джек пожимает плечами:

– Может быть. Похоже, она увлеклась одним мужчиной.

– Мужчиной? Твоя мама?

– Он тоже живет в «Гарден-Хоуме». Мистер Салливан.

– Думаешь, у нее опять роман с Патриком Салливаном?

– Ага, я это чувствую. После расставания с отцом она ни с кем не встречалась. Может быть, она всю жизнь ждала старину Салливана. Может, именно ему удалось ее встряхнуть.

– Встряхнуть? – Я со смехом хлопаю его по плечу. – Да ты романтик!

– Что? – спрашивает он с улыбкой, и по скулам разбегается множество лучиков. – Мне удалось тебя встряхнуть.

– Опомнись, Руссо! – Я закатываю глаза, но мне приятно шутить и смеяться с Джеком.

– Просто я хочу сказать, что моя мама заслуживает любви, и, возможно, этот чувак Салливан может ей это дать. – Он пристально смотрит на меня. – Ты ведь знаешь мое мнение. Нельзя отказываться от людей, которых любишь. – В его голосе звучит упрек.

Я отвожу глаза, чувствую, как меня пронзает его взгляд.

– Пожалуй, мне пора. – Я отодвигаю бокал.

Джек хватает меня за руку:

– Нет! Я хотел… Мне надо поговорить с тобой.

Я ощущаю тепло его руки и вижу, как смягчается его взгляд. Сердце бьется чаще. Господи, надо взять себя в руки!

– Твоя мама говорила, что твой бизнес идет успешно. Ты уже нашел помещение для ресторана «У Тони»?

Джек мечтал объездить весь мир в поисках идеального местечка для ресторана в стиле Тони Сопрано, где гостям, сидящим на красных кожаных диванчиках, будут подавать «убийственный мартини». Он хвастался, что если найдет такой, то непременно купит его и назовет «У Тони».

Джек продолжает сжимать мою руку, даже не думая улыбаться:

– Я женюсь, Ханна.

– Что? – тупо спрашиваю я, видя, как дрогнули мышцы на его лице.

Он чуть заметно кивает. Я вырываю руку и обнимаю себя за плечи, внезапно почувствовав озноб. Любимый свитер больше не греет.

– Поздравляю, – бормочу я, поднимая бокал.

Рука у меня дрожит, и немного жидкости выплескивается через край. Двумя руками ставлю бокал и хватаю салфетку, чтобы чем-то занять себя и справиться с эмоциями.

– Знаешь, я решил, что ты должна знать. Ведь я дал тебе миллион шансов передумать. – Он вздыхает. – Господи, как это глупо! Холли замечательная. Она тебе понравится. – Джек улыбается. – И самое главное, что я люблю ее.

Мне трудно дышать. Холли. Он любит ее.

– А твоя мама знает об этом? – спрашиваю я дрожащим голосом.

– Она знала, что я встречаюсь с Холли, но не представляла, насколько это серьезно. Мы решили, что я должен тебе сказать. Она беременна. Холли, а не мама, конечно.

Он криво улыбается, а я вдруг начинаю рыдать.

– О господи! – бормочу я, отодвигаясь от него и вытирая глаза. – Прости. Отличная новость. Не знаю, что со мной такое. – Он протягивает мне салфетку, и я промокаю глаза. – Ребенок. Это чудесно.

Ничего чудесного. Я совершила огромную ошибку.

– Мне жаль, что у нас так все сложилось, Ханна. Ты была такой уверенной в себе, такой категоричной. Не признавала полутонов.

Я поднимаю на него глаза:

– Категоричной? Ты спал со своей стажеркой.

Джек поднимает палец:

– Один раз, о чем потом пожалел. Просто дело в том, Ханна, что я тебе не подхожу.

Какой он милый, помогает мне сохранить лицо. Как же я люблю его!

– Конечно нет. – Я растягиваю рот в улыбке. – Эти слезы только для того, чтобы тебя порадовать. – Я смеюсь сквозь слезы, потом закрываю лицо руками. – Откуда тебе знать, что ты не подходишь мне? Откуда такая чертовская уверенность?

Он гладит меня по плечу:

– Если бы любила, то никогда не позволила бы мне уйти. Я ведь сказал, нельзя отказываться от людей, которых любишь.

Я пристально смотрю на него, думая, прав он или это мой изъян – врожденная неспособность прощать или даже любить. Я вспоминаю о маме и моих сложных взаимоотношениях с ней.

– У тебя внутри стальной стержень, Ханна. Ты не согласна согнуться даже чуть-чуть. В основном это идет тебе на пользу.

Я хватаю сумку:

– Мне пора.

– Подожди.

Джек достает несколько купюр и бросает их на стол. Я слышу за спиной его торопливые шаги. Я почти бегу, минуя лифт, не в силах оказаться в небольшом замкнутом пространстве с моим бывшим, задумавшим жениться. Распахнув дверь на лестницу, я бегу вверх по бетонным ступеням. Джек бежит за мной. На середине марша он хватает меня за локоть:

– Ханна, стой! – Он поворачивает меня к себе, в его глазах проскальзывает нежность. – Он существует, Ханна, мужчина-огонь, который растопит сталь. Но это не я. И никогда не был тем мужчиной.

Глава 8

Проходит сорок минут, и только тогда я звоню Майклу. Я слишком расстроена, и голос у меня звучит глухо. Не хочу, чтобы он неверно истолковал мои эмоции. Мои слезы на встрече с Джеком нисколько не умаляют мои чувства к Майклу.

К счастью, он не вполне трезв и не улавливает моего настроения.

– Как Эбби? – спрашиваю я.

– Отлично, – будничным тоном отвечает он.

И я снова начинаю сомневаться, была ли девчонка вообще больна. Джек прав. Я действительно чересчур резка в своих оценках.

Вкратце рассказываю ему о дне, проведенном на канале WCHI:

– Я одна из трех отобранных кандидатов. Похоже, я им понравилась, но результат мне сообщат лишь через несколько недель. Сам знаешь, сколько времени занимают подобные вещи.

– Мои поздравления. Похоже, тебе все удалось. – Он зевает, и я представляю себе, как он посматривает на часы, стоящие на тумбочке. – Хочешь о чем-то еще рассказать?

Я ощущаю себя чиновником, присутствующим на заседании городского совета с ним во главе.

– Нет, это, пожалуй, все. – Я не рассказываю ему про Джека, да и не о чем тут говорить, однако, поддавшись порыву, задаю ему вопрос: – Я неуступчивый человек, Майкл? Слишком категоричный?

– Гм?..

– Но я могу измениться. Могу стать мягче, научиться прощать. Могу стать более открытой. Действительно могу.

– Нет, вовсе нет. Ты замечательная.

* * *

Огромная гостиничная кровать кажется узкой. Мне не дают спать мысли о Джеке и его будущей жене, о Майкле и Эбби. Я ворочаюсь, стараясь не думать о собеседовании, о своем надуманном намерении помириться с матерью.

Едва рассветает, я меняю пижаму на спортивные лосины.

Не спеша иду по набережной озера Мичиган, засунув руки в карманы и размышляя о своем будущем. Что, если я действительно получу здесь работу? Смогу ли я жить в этом городе? У меня здесь нет ни одной подруги, а теперь я потеряла и Джека.

Навстречу мне попадается пара: симпатичная женщина с темно-рыжими волосами и мужчина в плаще. На его плечах сидит очаровательный малыш. Чего бы я только не отдала, чтобы поменяться с ними местами!

Мысли обращаются к маме. Похоже, вся вселенная в заговоре против меня. Сначала Дороти уговаривает меня помириться с ней. Потом это чертово предложение о работе, которое заставляет меня чувствовать себя обязанной что-то предпринять. И в довершение всего, вчерашнее замечание Джека о том, что нельзя отказываться от тех, кого мы любим. Неужели я действительно слишком строго сужу маму? Ничего для себя не решив, я выбрасываю эту мысль из головы.

А в мозгу все быстрее роятся новые бурные мысли. Я вспоминаю счастливую мамину улыбку, с которой она смотрела на Боба. Вспоминаю, как каждое утро она стояла у панорамного окна в нашей гостиной, поджидая его машину. Он тогда ремонтировал нашу кухню, и она выходила к нему с чашкой кофе. Слышу, как доносится ее смех из дворика, где они сидели после долгого рабочего дня Боба, потягивая чай со льдом. Подавшись вперед, она ловила каждое его слово.

Она любила этого человека. Конечно, у нее были недостатки, и, наверное, она была не очень хорошей матерью или другом, но моя мама всем сердцем любила Боба.

Теперь до меня начинает доходить, что тот плащ гнева, под которым я пряталась, соткан из эмоций, как лоскутное одеяло, и главная из них – страх. Ужасно видеть, что твоя мать любит какого-то чужого мужчину. Тогда мне, ребенку, казалось, что вся ее любовь достанется Бобу, а я останусь ни с чем.

Я останавливаюсь на бетонной площадке и всматриваюсь в серую холодную гладь озера, разделяющего нас с мамой. От порывов ветра у меня начинает течь из носа. Где-то там, по ту сторону необъятного озера Мичиган, в пригороде Детройта живет моя мама. Живет и дышит.

Присев на корточки, я обхватываю голову руками. Что, если она действительно пыталась связаться со мной? Смогла бы я простить ее?

В голове всплывают слова Джека. Стальной стержень. Никаких полутонов. Категоричная.

Я резко встаю, и от сильных переживаний у меня кружится голова. Потом я разворачиваюсь и перехожу на бег.

* * *

Когда я вхожу в свой номер, нервы у меня на пределе. Открываю ноутбук и через пять минут нахожу ее адрес и номер телефона. Она зарегистрирована как Сюзанна Дэвидсон. Может, она не меняла девичью фамилию, надеясь все эти годы, что я попытаюсь ее найти? Она теперь живет не в Блумфилд-Хиллзе, а в Харбор-Ков. По телу бегут мурашки. Дорчестер-лейн? Завожу адрес в «Google карты». Время замирает. Они живут в старом доме Боба, где я провела лето, когда мне шел четырнадцатый год. Папа клялся, что никогда больше я не переступлю порог этого дома.

Трясущейся рукой я набираю номер на гостиничном телефоне, чтобы непонятно было, кто звонит, и опускаюсь в кресло у стола. С каждым гудком сердце бухает все сильнее: раз, два…

Я невольно вспоминаю все наши телефонные разговоры за три года – со дня моего отъезда вплоть до шестнадцатилетия. Вспоминаю шквал ее вопросов и мои отрывистые односложные ответы. Мне не нравилось ее любопытство и желание все узнать о моей жизни в Атланте. Я не позволяла ей вмешиваться в мои дела. Если хочет стать частью моей жизни, пусть возвращается домой.

Она отвечает после третьего гудка:

– Алло… – (Затаив дыхание, я прикрываю рот рукой.) – Алло… – повторяет она. – Я слушаю.

Она говорит тихо, акцент уроженки Пенсильвании едва уловим. Мне так хочется послушать голос, который я не слышала с шестнадцати лет.

– Здравствуй, – еле слышно говорю я.

Она ждет продолжения и, не выдержав, произносит:

– Извините, кто это?

У меня ёкает сердце. Она не узнала собственную дочь. Впрочем, разве должна была? Я и не надеялась… наверное.

Но по какой-то необъяснимой причине это обижает. «Я твоя дочь! – хочется мне прокричать. – Та, которую ты бросила». Я сжимаю губы и с трудом сглатываю.

– Ошиблась номером, – говорю я и вешаю трубку.

В изнеможении кладу голову на стол, и на меня наваливается тоска. Это же моя мама. Единственная, кого я по-настоящему любила.

Я достаю из сумки телефон и на этот раз набираю номер Дороти.

– Ты не занята? – спрашиваю я с сильно бьющимся сердцем.

– Я всегда свободна для моей девочки. Что случилось, милая?

– Как ты думаешь, мой отец говорил тебе правду о письмах – или о письме – от мамы? Ты поверила ему, Дороти?

Ожидая ответа, от которого зависит очень многое, я сжимаю телефон.

– Милая, – тихо отвечает она, – это был один из немногих моментов, когда я поверила ему.

Глава 9

Я приезжаю в аэропорт О’Хара в десять часов. Вместо того чтобы поменять билет домой на более ранний рейс, я покупаю новый до города Гранд-Рапидс, штат Мичиган.