Кто-то выскочил на пригорок и с криком бросился к церкви. Чего кричали, Юра не разобрал. Три тени пробежали следом. Завыли собаки. В церкви хлопнула дверь. Опять кто-то закричал. «Кому это приспичило среди ночи помолиться?..» Юра к религии относился снисходительно. Считал, что какие-то высшие силы разума, вероятно, присутствуют, но к церкви вряд ли имеют отношение. Ну разве ж может высший разум проявлять себя через помещение, в котором толкаются глупые старухи в платочках? Делать высшему разуму нечего? Высший разум – это, скорее всего, инопланетяне, которые перемещаются на большой скорости в летающих тарелках.

Юра привстал, полено поднялось вместе с ним. Штаны прилипли. Он дернул задницей. Крак! Полено отвалилось. Мешалкин пощупал сзади. Дырка.

4

Таня швырнула тряпку вслед мужу и быстрым шагом вернулась в дом. Села на табурет и уставилась в стену, где висел выцветший прошлогодний календарь «Радио России» с обезьяной на унитазе в наушниках.

«Если бы не дети, я давно бы ушла!.. И все было бы по-другому!.. Я бы вышла замуж за кого-нибудь с хорошей зарплатой и без всяких там художеств. Наподобие Стасика! Ну и пусть он несимпатичный! Зато любил бы меня и делал все, что от него требуется! А к его внешности я бы привыкла! Он и сейчас готов на мне жениться! Во всяком случае, когда мы встречались с ним у Ирки, он так и сказал: „Бросай своего художника на букву «хэ» и выходи за меня! Я тебя буду на руках носить…“ А я ответила: „А как же дети?..“ Вот подрастут дети, станут понимать, что с таким мудаком мамке жить невозможно, вот тогда и уйду к Стасику!..»

Таня прошла посмотреть – как там дети. Дети смотрели телевизор. Они с интересом наблюдали, как из шкафа в спальне вылез мертвец в болячках и напал на парочку, которая занималась сексом. Татьяна ахнула. Дети подскочили, подумав, что это кричат с экрана. Она вырвала вилку из розетки и закричала:

– Что вы смотрите?! Кто вам это разрешил смотреть?! Это смотреть нельзя! Это гадость! Гадость! Ну-ка быстро мыть ноги и спать!

Дети ушли.

«Если Мешалкина кто сейчас у пруда увидит, подумают: „Ну и сволочь у него жена! Муж приехал, а она его с дороги не накормила, и он как дурак рыбу ловит! Как будто у него дома-семьи нет!..“ Скажут, что я плохая хозяйка… В деревне все сразу становится известно… А мне тут еще жить да жить… Знает, гад, как похуже сделать, чтобы я за ним побежала! Все так повернет, что все равно я в говне, а он весь в белом! Паразит! Ну что… надо идти за этим говноловом!..»

5

Фонарик замигал и стал судорожно гаснуть. Батарейки садились.

«Говорила же этому уроду: привези нам батарейки! Привези нам батарейки!.. Привези нам батарейки!.. Куда там! Разве он о семье думает! У него более возвышенные мысли – как с Куравлевым нажраться и показывать свои сувениры! Куравлев тоже хорош! Вместо того чтобы Мешалкина осадить, сказать: „Брось ты это занятие или уж, на худой конец, иди кружок веди в клубе за деньги“ – так он: „Какой ты, Юра, молодец, талант, художник! Беги за бутылкой…“ Тьфу! Художник! Тьфу! Лучше бы паркет дома положил, раз он так дерево любит! Вырежет фигню и сует под нос: „По-ню-хай-как-пах-нет!“ Тьфу! – Фонарик мигнул в последний раз и потух окончательно. Стало совершенно темно. Таня остановилась и потрясла его, не помогло. – Вот сейчас упаду в темноте в яму и ногу сломаю! Сломаю ногу! Вот и все! Все из-за него! Говорила же мне мама: „Не выходи за него, ничего хорошего у тебя с ним не получится!“ А я не послушала, дура! Дура! Теперь мучаюсь! Мучаюсь теперь! Мучаюсь! – Идти было страшновато. Что-то пугало в этой темноте. Нога провалилась, Таня пролетела вперед и ударилась о землю. Поднялась. Коленка болела. – Вот так-то! Спасибо тебе, Мешалкин! Спасибо! Дождался ты наконец! Дождался! Да! А в следующий раз я голову сверну, как ты давно добиваешься! Ты уже давно хочешь свести в могилу мать своих детей! Давно уже хочешь! Да! Давно!» – Таня имела твердое намерение свернуть шею, назло мужу.

Какое-то движение. Она остановилась.

– Юра, ты?!

– Нет, – ответил незнакомый голос, – мы не Юры.

Из темноты вышли двое. Выглянула луна и осветила незнакомцев. Перед Таней стояли два солдата, как из кино про войну.

– Здравствуй, хозяйка, – сказал один.

– Нет ли, хозяйка, в деревне фрицев? – спросил второй.

Таня попятилась. Пять минут назад она вышла из обычного дома с электрическим освещением, где работал телевизор и висела обезьяна. Она сделала несколько шагов в темноту и…

– Хозяйка, ты что – немая? – спросил первый.

– Или глухая? – добавил второй. – Фрицы, спрашиваем, есть в деревне?

– Ка-ка-ка… какие фрицы?

– Вот-вот-вот с такими рогами! – Первый приставил к голове два пальца.

– Ты что, издеваешься? Может, ты фрицам служишь?

– Ка-ка-ка… каким фрицам?.. Вы что, кино здесь снимаете?

– Ага! Я артист Крючков! – ответил солдат потолще.

– А я артист Ильинский! – ответил солдат в очках. – Ты что, баба, рехнулась?! Какое кино?! Мы тебя русским языком спрашиваем: немцы в деревне есть?!

Таня читала в каком-то фантастическом рассказе, который ей подсунул Мешалкин, как главный герой пошел по городу, шел, шел, провалился в яму времени и очутился на сто лет назад. Но это же был всего лишь фантастический рассказ! Фантастический!..

– Немцы?.. Так год-то сейчас какой?

– Какой-какой! Суровый военный год!

– Сейчас тысяча девятьсот девяносто девятый, – сказала Таня глухим голосом.

– Знаешь что, – процедил солдат в очках, – ты нам голову не морочь! Ты что? За фашистов?! Сейчас мы с тобой разберемся на месте!

– Я фашистка?! – крикнула Таня. – Да у меня дед на войне погиб!

– Дед за баб не ответчик!

– У тебя дед погиб, а Андрюха обе руки потерял! Мог бы со спокойной совестью демобилизоваться, а он не покинул поле боя! Ногами воюет!

Тот, что в очках, подпрыгнул высоко и ударил ногой по столбу с проводами. Столб переломился и рухнул. Провода лопнули. Темноту прорезали зигзагообразные разряды электричества.

– Товарищи бойцы, отпустите меня, – заскулила Таня. – У меня дети!.. Игорек и Верочка!

– Вот и хорошо, – сказал очкарик спокойно. – Мы тебя сейчас убьем, а твоих детей воспитает родина! Как своих верных сыновей и дочерей, а не как пособников фашистов! Ты же мать, ты же хочешь, чтобы твои дети выросли настоящими людьми, а не мразью, как ты?!

– Конечно хочет. Думаешь, Андрюха, легко мразью жить?

– Скажи спасибо, фашистская подметка, что мы твои мучения прекратим.

– Как хочешь умереть? Чтобы я тебя застрелил или чтобы тебя Андрюха ногами забил?

Таня зарыдала.

«Почему я стою на месте?! На месте… Почему я не зову на помощь, не бегу отсюда?.. – Но ни язык, ни ноги, ни руки не слушались. Желудок скрутило, сейчас вырвет. Ей стало стыдно, что ее стошнит при посторонних. – Чего я думаю?! Чего я думаю?! Меня сейчас убьют, а мне чего-то стыдно?! Чего мне стыдиться?! Чего?! Меня же убивают! Убивают! А я их стыжусь!» – Ее вырвало.

– Что, – очкарик наклонился и заглянул ей в лицо, – наблевала? Наблевала, гадина? Фу-у! Ай-яй-яй! Как не стыдно! Что, не получается орать-то? Только блевать получается? Не получается ногами-то бегать? Мы тебя насквозь видим!

Таня заглянула в его глаза и почувствовала, как тонет в вязкой трясине. Хотела отвернуться, но не смогла.

– Капут тебе, Танечка! – сказал очкарик.

«Откуда они знают мое имя?..» – успела подумать она перед тем, как очкарик открыл рот с огромными клыками, взвыл и впился ей в горло.

6

Верочка и Игорь не спали. Игорь рассказывал Верочке в темноте страшную историю. Верочка натянула одеяло до самых глаз и боялась.

– Значит, так, – говорил Игорь. – В одном городе жила семья: мама, папа и их дети. Дочка и сын. Дочку звали Ева, а сына звали Генрик. Папу звали Карл, а маму – мм… не помню как… Просто будет мама называться. Вот однажды к ним в гости приехал один неизвестный дядя. Мама подумала, что это папин родственник. А папа Карл подумал, что это мамин родственник. А спросить у него, чей он родственник, они постеснялись. И стал он у них жить. Фамилия у него была Никитин. Он был длинного роста, худой как скелет, с черными волосами и большим носом. Еще у него росла длинная-предлинная черная борода. И одевался он во все черное. Черный плащ, черные очки, черная шляпа, черные перчатки, черные штаны, черные ботинки, а в руке черный чемодан. Никитин всегда носил чемодан с собой и никогда его не оставлял. Однажды ему нужно было в магазин пойти, купить черный носовой платок. А родители были на работе. Никитин сказал детям: «Только ни в коем случае не открывайте чемодан и не смотрите, что в нем лежит». И ушел в магазин. Тогда Генрику стало интересно, и он пошел посмотреть. Открывает чемодан – а там шкатулка. А в шкатулке желтый мизинец отрезанный. Генрик испугался, бросил в чемодан шкатулку и убежал в свою комнату. И не заметил, что его носовой платок упал из кармана в чемодан. Сидит он под столом и дрожит, вдруг слышит шаги по лестнице. Это Никитин возвращается из магазина. Раз-два! Раз-два! – Игорь старался говорить страшным голосом. – Вот он уже подходит к двери! Раз-два! Раз-два! Вот он заходит в квартиру! Раз-два! Раз-два! Вот он идет по коридору! Раз-два! Раз-два! Вот он заходит в свою комнату посмотреть на свой чемодан. Раз-два! Раз-два! Вот он подходит к чемодану и открывает крышку!.. А там валяется платок Генрика! Тогда он все понял и пошел в комнату к Генрику. Раз-два! Раз-два!..

– А как он узнал, что это Генрика платок? – спросила Верочка.

– На нем было написано: «Генрик»… Сидит Генрик под столом и видит ноги в черных ботинках. И слышит голос страшный: «Где этот проти-и-вный мальчишка, который залезал в мой черный чемодан и узнал мою та-а-айну?» А Генрик сидит под столом и боится. Никитин комнату обошел и стал принюхиваться. «Чую, здесь ты, противный мальчишка! Вылезай, а то я тебя все равно найду!» Подходит Никитин к кровати, нагнулся и смотрит – не сидит ли там Генрик. А Генрик в это время из-под стола выскочил и в шкафу спрятался, где Никитин его уже искал…

– Лучше бы он совсем из дома убежал.

– Он не мог, потому что Никитин закрыл комнату на ключ.

– А откуда у него ключ был?

– Он его у папы Карла из кармана вынул, когда папа мылся.

– Это тот папа Карл, у которого Буратино?

– Нет, это другой.

– А Буратинин где?

– У тебя на бороде! Не мешай мне рассказывать, а то не буду!.. Забежал Генрик в шкаф, а его красная рубашка между дверцами застряла, и краешек наружу торчит. И Никитин увидел. Схватил он Генрика за рубашку, вытащил из шкафа и говорит: «Говорил я – никому не лазить в мой чемодан и никому не открывать мой чемодан! А ты, противный мальчишка, залез в мой черный чемодан и узнал мою страшную тайну желтого пальца! И за это я тебя убью и кровь твою выпью!» Убил он Генрика и кровь выпил, а труп выкинул в окошко. Вечером приходят родители и спрашивают: «А где Генрик?» А Никитин им отвечает: «Говорил я – никому не лазить в мой чемодан! А он залез. За это я его убил и кровь у него выпил! И вас тоже предупреждаю: не лазьте ко мне в чемодан, а то хуже будет!» Погоревали родители, но делать нечего.

– А почему они его не выгнали хотя бы?

– Неудобно родственника выгонять. Помнишь, у нас жил папин дядя Петя, у которого ноги воняли?

– Ф-у-у-у-у!

– Не мешай рассказывать!.. И ушли на следующий день родители на работу. А Никитин опять пошел в магазин покупать черный галстук. Перед уходом он говорит Еве: «Не подходи, Ева, к моему чемодану, а то худо будет!» Сказал так и ушел. А Еве интересно стало. И она тогда не сдержалась и чемодан открыла…

– Глупая какая! Он же теперь ее убьет!

– Девчонки все глупые дуры!

– Сам дурак!

– Еще раз перебьешь – не буду рассказывать!

– Больше не буду перебивать.