Хуже того, мне очень понравился этот первый поцелуй, тогда почему… почему Михаил Александрович так разозлился… не знаю.

Доезжаю до дома максимально быстро. Приходится заказать дорогущее такси, потому как на улице глубокая ночь и добираться пешком я не рискую.

Адреналин стучит где-то в висках. Когда на кровать дома плюхаюсь, прикладываю дрожащие ладони к животу. Он аж пульсирует после того поцелуя. Господи, да что же это? Никак успокоиться не могу. В зеркале замечаю, что щеки мои ярко-красные, и точно не от холода, так как на улице лето, конец июля.

Пальцы осторожно прикладываю к губам, которые до сих пор горят огнем от его щетины, а в животе что-то тянет, когда вспоминаю Михаила Александровича. Его хриплый низкий голос, запах, так сильно дурманящий меня.

Он вроде злился на меня, а потом поцеловал. Почему он сделал это? Потому что я нравлюсь ему? Ведь так делают, когда человек нравится? А может… может, он хотел что-то мне сказать, а я не дала, перебила, потому он разозлился, сказал, чтоб ушла… Не знаю. Но он очень был зол на меня после того поцелуя почему-то, и причины я не знаю.

До утра сомкнуть глаза не могу. Все думаю, что теперь будет. Бросит ли он Маринку, мы станем встречаться как парень и девушка и Михаил Александрович снова меня целует? Я бы хотела этого. Очень. Чтобы именно он меня поцеловал и все остальное… тоже. Очень бы хотела.

Сегодня впервые в жизни собираюсь на работу в предвкушении чего-то большего. Мне кажется, этот день что-то изменит, и изменит к лучшему. Перед выходом почему-то переодеваюсь аж три раза. Все кажется не таким ярким, как бы мне того хотелось.

Да, у меня, конечно, слабенький гардероб, но мне так хочется сегодня быть красивой для Михаила Александровича, поэтому я распускаю косу, добиваясь красивых волнистых прядей, крашу глаза наспех купленными тенями и тушью и надеваю белую блузку с бежевой юбкой до колена. Да, эта одежда не настолько откровенна, как у Маринки, например, но она мне кажется весьма милой.

Собравшись, вечером приезжаю в клуб, сразу же глазами в зале ищу Бакирова и, на удивление, нахожу. Михаил Александрович сидит за одним из дальних столиков. Рядом Хаммер и Фил.

Кажется, они очень хорошо дружат, всегда здороваются, крепко пожимая руки. Прямо сейчас этот немного странный Фил о чем-то увлеченно рассказывает, пока Бакиров курит, а Хаммер подпирает бородатое лицо огромной ладонью.

А еще я замечаю, что они часто смотрят на сцену. Особенно Михаил Александрович. Сегодня девочки-танцовщицы презентуют новый танец. Они почти обнажены. В одних только блестящих трусиках и бюстгальтерах, едва прикрывающих грудь. И все бы ничего, если бы я не заметила, как Бакиров смотрит на них. С явным интересом, увлечением, страстью.

Он смотрит на этих танцовщиц так, как на меня никогда не смотрел, и это больно колет куда-то в грудь.

Не переодеваясь в свою форму уборщицы, набравшись смелости, я сразу подхожу к ним. Знаю, это выглядит нелепо, но ведь то, что было вчера… не просто так случилось. Бакиров поцеловал меня сам, потому что хотел. Или нет… Я уже не понимаю.

– Михаил Александрович, – подойдя к ним, тихонько зову его, на что оборачивается не только Бакиров, но и рядом сидящие мужчины.

– Что? – басит грубо, едва взглянув на меня.

Хватаю больше воздуха. Он мне нужен.

– Я… хотела с вами поговорить.

Вижу, как сжимает зубы, когда окидывает меня строгим взглядом.

– Говори.

– О-о, здравствуй, цветочек! Какая ты красивая сегодня! Садись к нам.

Хаммер расплывается в своей фирменной красивой улыбке, отодвигая для меня стул, но я лишь качаю головой.

Он со всеми заигрывает, ко многим девушкам подкатывает, но только меня дразнит “цветочком”, но я еще ни разу не видела, чтобы он кого-то обижал. Все официантки и девочки-танцовщицы отлипнуть от него не могут, когда он в клубе, но в последнее время Хаммер к Алене начал подкатывать. Она его посылает, за что уже получила от Хаммера прозвище “ледяная царица Алена”. Мне кажется, он в нее влюбился. Притом сильно.

Фил тоже приходит, но он закрытый и обычно сидит просто рядом. Они с Хаммером словно подкармливают меня, и, смущаясь, я все же принимаю, так как действительно очень часто голодная прихожу на работу, но сейчас мне вовсе не до них.

– Нет, мне нужно поговорить с вами. Наедине, – выдавливаю это, чувствуя вселенское смущение, на что Хаммер от моих слов почему-то присвистывает, и они выпивают какой-то крепкий алкоголь, чокнувшись стопками с Филом.

– Пошли, – отвечая каким-то громовым тоном, Михаил Александрович поднимается, и я быстренько шлепаю за ним в его кабинет.

– Говори, что там у тебя, только быстро, – смотря на часы, чеканит Бакиров, а я теряюсь. Так много хотела ему сказать и спросить, просто узнать, что теперь будет, но в реальности, оказавшись снова с мужчиной наедине, слова из себя не могу выдавить.

– Ангел, ты говорить сегодня будешь или как?

Бакиров подходит к столу и опирается на него, а я на его руки крепкие смотрю, на подтянутый торс в этом черном свитере под горло и на суровое лицо. Моя речь сбивается, в голове какая-то каша, немного болит живот, и дрожат пальцы. Я никогда трусливой не была, не мямлила, но с ним… боже, как дурочка самая настоящая.

Встречаемся глазами, сглатываю от страха.

– Буду. Я просто спросить хотела. Тот поцелуй вчера…

– Стоп. Не надо, – он резко меня прерывает, тогда как я уже не знаю, куда деть глаза от стыда.

– Вам не понравилось?

Мужчина молчит, а я уже не знаю, что и думать. Боже, помоги.

– Михаил Александрович, если я что-то сделала не то…

– Хватит. Забудь. Я был пьян. Ты попалась под руку. Не лезь ко мне, когда я пьян.

В его голосе сталь, пробирающая меня до костей. Аж болит, сердце сжимается, но я должна спросить:

– Я вам совсем не нравлюсь, да?

Поднимаю взгляд на него, и лучше бы я этого не делала. Бакиров стоит строгий, руки сложил в карманы и сверлит меня недовольным взглядом, тогда как я стою перед ним как перед казнью, ожидая ответа.

– Я не знаю, что ты там себе напридумывала, но ты всего лишь маленькая девочка, Ангел.

– Мне уже восемнадцать! – выпаливаю, но, кажется, это не производит на Бакирова должного эффекта. Никакого.

– А мне тридцать семь.

– Но…

– Я сказал уже тебе, девочка. Свободна, – бросает мне грубо, как щенку, а я даже пошевелиться не могу. Все тело горит, так обидно мне еще в жизни не было.

Ох, лучше бы Бакиров пощечину мне дал, чем так. Прямо в лоб правду рубить, не церемонясь.

Ответить мне нечего.

Я честно сдерживаю слезы и, молча кивнув, выхожу за дверь кабинета, чтобы в тот же миг в голос разреветься, однако подошедшая Алена заставляет быстро вытереть горькие слезы обиды.

– Так, я не поняла, что тут за потоп? Лина, что случилось, уволил, что ли?

– Нет, я так… просто.

Слезы рекой просто текут, я всхлипываю и вытираю их снова и снова платком, пока он не становится мокрым.

– Ясно, ну все, успокойся, а то выглядишь так, будто Бакиров тебя ударил, ей-богу. Иди выпей воды, переоденься и начинай убирать. Посетители только ушли, Хаммер и Фил тоже, к счастью, свалили, никто мешать тебе не будет.

– Ага.

И я начинаю убирать. Стиснув зубы, снова драю этот пол, пока девочки-танцовщицы на сцене порхают, как мотыльки. Худенькие, высокие, большинство светловолосые, ярко накрашенные, они двигаются так плавно, ритмично, сексуально, что я невольно заглядываюсь, а еще я вспоминаю, как на них смотрел Михаил Александрович. С интересом. И он не отворачивался от них, не брезговал смотреть, как на меня, и они ему не казались такими… ядовитыми, как я.

Закончив убирать, я переодеваюсь в раздевалке и невольно смотрю на себя в зеркало. Я не очень высокая, худенькая и хрупкая, но у меня есть грудь первого размера, тонкая талия и худые ножки.

На лицо я тоже ведь не страшная, многие меня считают красивой, тогда почему Михаил Александрович меня поцеловал, а потом прогнал? Не понравилось, наверное, и признавать это очень даже обидно, потому что мне понравился этот первый поцелуй с ним. Очень.

Бросаю взгляд на свою одежду. Хоть сегодня и пыталась нарядиться, тряпки это, а не одежда, не говоря уже о жуткой огромной форме. И обувь у меня такая же. Старомодная, заношенная, потому что новой просто нет. Я все на учебу практически откладываю, репетиторы и курсы дорогие, да и потом будут нужны деньги, поэтому до сегодняшнего дня не тратила особо на всякие там наряды. Только тени купила и тушь, но и это меня не спасло. Я не нравлюсь Михаилу Александровичу. Совсем, потому что страшная, и от этого очень сильно болит где-то в груди.

Вытерев слезы, замечаю, что тени мои дешевые размокли, поэтому стираю их полностью, видя свои красные глаза.

В этот момент я решаю измениться. Я больше не хочу быть пугалом для Михаила Александровича. Я сделаю все для того, чтобы он смотрел на меня так же… как смотрел на тех красивых девушек со сцены, и мне все равно на то, чего мне это будет стоить.

Глава 24

Ангел. Она иногда сидит за самым дальним столом, скрутившись на стуле и увлеченно что-то читая. Порой грызет карандаш или еще хуже – свою губу. Ее ресницы при этом медленно трепещут, создавая ощущение, что я смотрю на живую куклу.

И все бы ничего, если бы я не начал замечать, что пялюсь на нее. На ее наивное, еще не искушенное лицо, такое нежное, что даже смотреть страшно. На тонкие руки и бледные пальцы, которыми кукла нежно переворачивает страницы.

Я бы соврал, если бы сказал, что не хотел бы быть на месте этих самых страниц. Чтобы Ангел так же нежно меня касалась, однако прекрасно понимал, что нет.

Эта девочка неприкосновенна. Она моя работница и приходит сюда за зарплату, а не для того, чтобы я полюбовался ею, да и мелкая уж больно. Смотреть даже страшно. Ангел моя, и я берегу ее, точно хрустальную вазу, даже от самого себя.

На нее же все, сука, глазеют кому не лень, даже свои! И хоть ты ее в скафандр, блядь, посади, все равно один хрен. Ангел безумно красивая девочка даже в своем балахоне, лица не скрыть, длинных волос, глаз ее изумрудных, что только добавляет мне работы.

Мне приходится буквально оберегать ее от каждого, блядь, столба. Когда я в клубе, все знают и сидят тихо, но, когда меня нет, за ней все мои присматривают.

Тоха, Влад, Алена, Фил и даже Хаммер, пусть и брыкался сразу, но все же исправно ее оберегает. Все знают, что куклу трогать нельзя под страхом сноса башки, и сторожат ее в клубе, как хрустальную, блядь, вазу.

Я сам прошу об этом. Мне так спокойнее, и я не могу это объяснить. Мне просто нужно, чтобы эта принцесса доморощенная не наживала проблем, хотя она старается для этого изо всех сил, каждый, блядь, раз принося мне только головную боль.

Я прихожу в себя на диване в кабинете. Жутко хочется пить, и трещит голова. Марины под боком нет, хотя обычно я и не оставляю ее на ночь. Она зачетно сосет, приходит по первому зову, и большего от нее не требуется.

Поднявшись, тянусь за бутылкой воды, которую сразу же нахожу. Отлично подготовился. Я себя знаю.

В голову ударяют вчерашние кадры. Ангел. Она знатно выводит меня из себя, и я просто охреневаю, когда замечаю ее в зале в короткой форме официантки, но это была херня по сравнению с тем, КАК, блядь, эта кукла работает.

Чертов Ахмед уже на руках ее держит, когда я захожу, и мне тут же хочется ему снести башку, а после и ей.

Дурочка, Ангел даже не знает, как вести себя, тогда как Ахмед уже явно готовит место в бане, чтобы выебать ее там толпой во все щели.

Кулаки сжимаются сами собой от одной только мысли об этом. Ну куда она лезет, ей еще в куклы играть, а не шляться тут по пьяным кабакам, говорил же!

Он ее зажимал, малая скулила, и я не выдержал. Ахмед получил по роже, а я нажил себе еще одного врага, хотя мне тогда было похер, да и сейчас тоже.