– А-а, явился, не запылился! – ядовито скрипнула она, окидывая Шульгина взглядом и саркастически ухмыляясь. – Ну что, гуляка, где снова пропадаешь? Выселю, паразита, с вещами за дверь, если ещё раз комнату пустой увижу! Все нормальные мужики сюда девок пытаются водить, а этот, прынц датский, даже сам не появляется! Где это видано, чтобы жилплощадь в центре города пустовала?

– Да бросьте, Любовь Марковна, – заулыбался Шульгин, явно стараясь держать лицо. – Я теперь здесь буду постоянно жить. Честно.

Сказал он это громко, отчетливо, будто на публику. Только из публики тут двое ППСников, прошмыгнувших мимо, покачивая резиновыми палками на поясах, да тетя выкатывала коляску с малышом. Я быстренько метнулся и помог ей с дверью.

– Будешь-будешь, – хмыкнула коменда Шульгину. – Я тебе китайцев подселю в комнату, мигом освоишься.

– Откуда у нас китайцы-то? – растерялся он, глядя то на неё, то на коридор, откуда уже ощутимо тянуло густым запахом жареной рыбы.

– По обмену приехали! – она фыркнула. – Чуешь, жареной селёдкой на весь этаж несёт? Это они уже хозяйничают. Ежа им за воротник! Скоро до Кремля доберутся, помяни моё слово.

Она глянула на Шульгина, лукаво прищурившись, и продолжила с интонацией доморощенного политолога:

– Я тут вот что подумала – с китайцами надо дружить. Воевать с ними нельзя, никак нельзя.

– Это ещё почему? – хмыкнул мажор, лениво прислонившись плечом к стене.

Любовь Марковна торжественно подняла указательный палец, будто приготовилась объявить решение мирового масштаба:

– Я тут прикинула. Если даже нападут, конечно, мы им отпор дадим, русские не проигрывают. Но считай: даже если по миллиону ихних солдат в день истреблять – в год выходит 365 миллионов. А это у них всего лишь годовая рождаемость, представляешь? Они за год такое количество просто наплодят, и счёт опять по нулям! Матрёшкины ручки! Вечный двигатель получается, мать его в качели.

Она выдала это настолько серьёзно и убеждённо, что Шульгин невольно рассмеялся:

– Кровожадная вы женщина, Любовь Марковна, однако.

– Жизнь заставит, Николай, ещё и не так застрекочешь, – важно кивнула она. – Но лучше дружить, конечно. Уж очень их много, как комаров на болоте.

Шульгин ухмыльнулся, чуть помолчал и заметил ехидно:

– Только селёдку-то жарят не китайцы, а вьетнамцы.

– Да хоть японцы! – отмахнулась баба Люба. – Я их всё одно не различаю. Таджик, китаец – какая разница? Вот подселю к тебе соседа. Проснёшься однажды – а рядом с тобой Чингисхан лежит. Вот тогда посмеёмся!

Она громко расхохоталась, довольная собственной шуткой.

А мы подошли ближе к её окошку. Шульгин осторожно огляделся – в холле уже давно было пусто – и заговорил тише, доверительнее:

– Любовь Марковна, ну зачем вы меня на всю общагу так распекаете? Мы же договорились: я здесь чисто номинально числюсь. Вы сами прекрасно всё знаете…

Он достал из бумажника пятитысячную и протянул в окошко. Баба Люба ловко перехватила купюру и быстро сунула в карман кофты, тут же подобрев лицом.

– Вот, сразу бы так, – удовлетворённо сказала она. – Теперь ладно, можешь ещё месяц не появляться, я уж как-нибудь переживу. С китайцами.

Затем она внимательно посмотрела на меня, явно пытаясь оценить, что я за тип такой.

– А это что за гражданин с тобой? – подозрительно спросила она. – Без отметки не положено пускать, сам знаешь, здесь всё-таки общежитие МВД, а не проходной двор.

– Какая отметка, Любовь Марковна? – примирительно заговорил Шульгин, улыбаясь ей почти с ласковостью родного сына. – Это сотрудник, коллега мой, нормальный человек. Пусть пока у меня в комнате расквартируется, неофициально, так сказать, по-тихому. Никто же не узнает.

Комендантша подняла глаза и всплеснула руками с преувеличенным негодованием:

– Ты что, совсем с ума сбрендил? Хочешь, чтобы меня выгнали без выходного пособия? На пенсию турнули?

– Да куда вас выгонят, Любовь Марковна? – улыбнулся Шульгин. – Вы и так на пенсии, и зарплата на карточку идёт, и пенсия. Кто вас тронет-то?

– Зарплата у начальства идёт, а у меня так, крохи, – язвительно отмахнулась комендантша. – Ишь, курвец, чужие деньги считать наловчился! Бухгалтер нашёлся!

Она демонстративно вернулась к бумагам, всем своим видом показывая, что разговор окончен и ей больше нет до нас дела. Шульгин тихонько постучал пальцем по окошку:

– Любовь Марковна, может, договоримся?

– Знаю я вас, – фыркнула коменда. – Сейчас пустишь к себе в комнату одного, завтра он бабу приведёт, а потом выяснится, что здесь целый гарем прописался! Не общага получится, а дом терпимости какой-то, и всё при МВД.

Шульгин завёл глаза к потолку и так постоял с минуту, будто в параличе. А комендант добавила грозно:

– В общем, так, господа полиционеры, без решения ведомственной жилкомиссии и приказа о выделении жилплощади я никого не заселю. Всё согласно инструкции. Я тут не частная лавочка, а государственный человек, хоть и пенсионерка. Ещё чего придумали!

Шульгин вернул взгляд на место, переглянулся со мной, хитро улыбнулся и, не торопясь, снова сунул руку в карман за бумажником. Достал ещё одну пятитысячную купюру, аккуратно сложил её пополам и молча положил перед ней на стол, прикрыв рукой от посторонних глаз, которых, впрочем, и так не было.

– Вот вам и решение жилкомиссии, Любовь Марковна, – мягко и доверительно сказал он, а потом, переворачивая купюру обратной стороной, добавил. – А вот и приказ о заселении. Печать и подпись прилагаются, так что заселяйте спокойно.

Коменда, прищурившись, строго взглянула на купюру, потом перевела взгляд на Шульгина. Её губы сложились в ехидную улыбку, но рука, широкая и жилистая, с ловкостью карманницы цапнула деньги и мгновенно сунула их в карман кофты.

– Ну-у-у, не знаю даже, – протянула она, театрально изображая сомнение и разглядывая потолок. – Приказ-то у тебя временный получается. Через месяц надо будет заново подтверждать. А то вдруг у комиссии мнение поменяется.

– Само собой, Любовь Марковна, – спокойно и деловито кивнул Шульгин. – Подтвердим. Новый приказ подготовим заранее, с учётом ваших пожеланий.

– Ну, ладно уж, – смягчилась комендантша, махнув рукой, словно устала от нас. – Идите уже, деятели. Только чтоб тихо у вас там было, без пьянок и гулянок. И баб не водите, выселю! Ирку лучше в гости зовите. Засыхает девка почём зря. Мне лишние приключения на пенсии ни к чему.

– Никаких баб! – клятвенно заверил Шульгин, приложив правую руку к груди.

– Ага. Так я и поверила! Больно уж у тебя дружок смазливенький, – оценивающе и с ехидцей проговорила баба Люба, скользнув по мне взглядом. – Ох, Ирка-курва теперь от него точно не отстанет. Ты товарищ, береги свой стручок, как бы Ирка его не окрутила, она у нас девка решительная.

– Да я как-нибудь сам с Иркой разберусь, Любовь Марковна, – улыбнулся я миролюбиво.

Пусть теперь баба Люба ко мне привыкает.

– Разберётся он! – коменда усмехнулась с ехидной снисходительностью. – Ирка – девчонка добрая, смотри, не обижай её только! Отца она ищет, знают же все.

– Я, вроде, в её отцы точно не гожусь, – хмыкнул я, пожав плечами.

– Да не себе она отца ищет, – глаза коменды лукаво блеснули. – Детям своим. У неё их двое, оба от разных мужиков, отцов ветром сдуло. Теперь вот третьего папашу подыскивает, комплект нужен. Семья – ячейка общества! А то китайцев как обгонять будем, если своих нормальных мужиков нет? Русалкины ножки!

Она негромко рассмеялась, но тут же стала серьёзнее и добавила с хитрым прищуром:

– Смотри, парень, как бы ты не стал третьим в её личной коллекции. Ты у нас свеженький, статный, глазом моргнуть не успеешь – а уже алименты платить придётся.

– Да уж постараюсь не разочаровать вас, Любовь Марковна, – сдержанно кивнул я. – Учту ваши предупреждения.

– Учти, учти, – с улыбкой погрозила она пальцем. – Потом спасибо скажешь.

Мы уже двинулись мимо неё дальше к лестнице, как вдруг бабка снова окликнула меня:

– А кошка-то у тебя есть?

– Какая ещё кошка? – удивился я и остановился.

– Ну, домашняя, – строго уточнила она. – Котов сюда нельзя, учти. Тут не кошачий питомник, а общежитие МВД.

– Нет, Любовь Марковна, – заверил я её с лёгкой улыбкой. – Нет у меня кошки.

– Вот и правильно, – она важно погрозила мне узловатым пальцем. – Учти, увижу животину – сразу конфискую.

– Договорились, – усмехнулся я.

Она демонстративно отвернулась и стала листать затертый до дыр журнал регистрации посетителей или чего-то еще. Может, китайцев всех туда переписывала.

⁂

Мы поднялись на второй этаж. Шульгин неспешно вёл меня по коридору, ловко лавируя между расставленными у стен коробками и сушилками с чужими трусами.

– Колоритная у тебя коменда, – негромко заметил я ему.

– У меня? – он с иронией вскинул бровь. – Теперь уже у тебя. Привыкай. Я-то тут только в гостях появляюсь, а ты теперь постоянный клиент, так сказать.

– Слушай, а чего она так кошек не любит? – спросил я. – Прям как-то ревностно реагирует.

– Да хрен её знает, – пожал плечами Шульгин. – Может, аллергия какая, может, ещё чего. Но вообще по линии МВД тут недавно и правда пришло распоряжение, что с животными нельзя в ведомственной общаге. А она и до этого была строгая – говорят, лет двадцать назад история какая-то с ней случилась. Короче, теперь у неё личная война со всеми хвостатыми.

– Понятно, – улыбнулся я.

Мы подошли к его комнате. Общага была классической коридорной системы. Я тихонько усмехнулся, вспомнив Высоцкого, и негромко напел:

– «Система коридорная, на тридцать восемь комнаток всего одна уборная…»

Шульгин покосился на меня и хмыкнул:

– Ну, почти. У нас тут, правда, два сортира. Прогресс налицо.

Ну да, ну да, по современному счёту этой песенке – уже полвека. Только Шульгин вставил ключ в замочную скважину и повернул, как дверь соседней комнаты тут же приоткрылась, и в коридор высунулась любопытная девичья физиономия. За личиком появилась остальная девушка. Она прислонилась плечом к дверному косяку, руки сложила на груди, сама в тоненькой футболке, босиком. Я бросил беглый взгляд – фигурка ничего, ножки стройные, глаза большие. На лице – лёгкий макияж, будто всегда готова к гостям. Но в глазах усталость и какая-то нескрываемая жадность до общения.

Лицо милое, улыбка кокетливая, но взгляд такой, будто она уже давно разуверилась в принцах, и как Аллегрова в песне – ждёт только твёрдого плеча младшего лейтенанта.

– Коля, привет! – радостно вспыхнула она, словно только его и ждала все последние дни. – Чего так давно не заходишь, а?

Возле её ног тут же возникли двое карапузов – один постарше, лет пяти, второй помладше, оба взлохмаченные, в одинаковых маечках и с любопытными глазёнками, похожие на маленьких домовят. Девушка, не глядя, выставила руку, пытаясь оттеснить, будто дуршлагом или неводом, обоих обратно за дверь:

– Так, марш обратно! Не мешайте взрослым разговаривать! Быстро-быстро, кому сказала!

Карапузы смылись. Шульгин торопливо заулыбался ей, пытаясь как можно быстрее провернуть ключ в замочной скважине:

– Ир, привет! Да закрутился совсем, некогда было, сама понимаешь – работа, дела… Я же начальника замещал, врио, бумаги, отчёты…

– Ой, ну да, знаю я твою работу, – Ира игриво изогнула бедро, легко опираясь на дверной косяк. – Ты хоть иногда пиши, не забывай, что ли. Совсем пропал, даже обидно.

Тут она заметила меня и заинтересованно прищурилась, придав своему голосу дополнительный тон кокетства:

– А это кто с тобой такой молчаливый? Друг, что ли? Меня Ира зовут, – девушка скользнула взглядом по мне.

Цепко, на секунду замерев на лице, потом на плечах и ниже, до ботинок. Не найдя ничего отталкивающего и отметив отсутствие кольца на правой руке, она чуть оживилась, даже улыбнулась. – А тебя?