– Ага, хамло, – усмехнулась Наталья крайне ехидно, поднимая свой бокал и предлагая чокнуться, – Крови попил он нам будь здоров, поганка такая. Но как же ты много потеряла, Алиска, уйдя до выпускного от нас! – она приложилась к напитку, махом опустошив бокал наполовину, лукаво указывая глазами мне последовать ее примеру и только потом продолжила. – Семушкин умудрился напиться в зюзю на нем и под конец такое представление с рыданиями безутешными и признаниями устроил! Прикинь, горемыка оказывается в тебя влюблен был все время, а ты типа нос задирала и ровней его не считала, вот и огребала за это. Он тебя искал дома, но вы же переехали внезапно и никто не знал куда. Вот Тараска и ходил последние месяцы на всех вызверялся, а потом на выпускном дурня и прорвало. Как рыдал, как рыдал, я ему прямо все его издевки простила за это. Вру, конечно. Надо же какие чуйства у него к тебе были.

 В последней ее фразе мне почудилось нечто … досадливое что ли, но следующий же глоток пива смыл ощущение.

– Ерунда это, а не чувства, если он в них признаться побоялся. – отмахнулась я пренебрежительно.

– Ну так его же собственные дружки стремать бы начать могли.

– И что? Хамить, гадости говорить всем и девчонок в раздевалке лапать смелости находилось, а на это нет?

 Недавняя злость опять начала поднимать внутри голову и я снова щедро залила ее пивом.

– Так на это же не смелость нужна, Алиска. Как раз наоборот. Права ты – слабак он и мерзкий тип и так ему и надо. Вон Лешка Усольцев с шестого класса за Вичкой Ломовой не стремался портфель таскать. И как над ним пацаны не издевались, били даже пару раз, скоты такие, она сама поначалу гнала, а он не отступился. Хотя в парне же ни роста, ни силы особой, зато характер. Они с Викой, кстати, поженились сразу после выпуска. Сын недавно родился. – вот теперь в голосе Максаковой мне померещились нотки тоски. Или это моя собственная отзывается?

 Я невольно уставилась на свою руку, с которой меньше часа назад сорвала кольцо с гравировкой внутри. А у тебя, Роберт, хоть когда-то хватит смелости этой самой сделать так, чтобы оно перестало быть просто цацкой, украшением, игрушкой с чертовым тайным, известным только нам двоим смыслом? А у меня отваги наберется реально оборвать все и больше никогда то кольцо не надевать, если пойму, что не бывать ничему, что ты обещаешь?

 Я и Роберт врозь. Я без Роберта. За ребрами защемило пронзительно и боль потекла вниз, сковывая холодом все нутро.

– Ого, Алиска, ты тормози! – засмеялась Наташка, и я только тогда осознала, что мой бокал опустел. – Че, хорошо пошло и еще по одной?

 Я с полминуты моргая пялилась на нее. Внезапно стала осознавать, что в голове пустеет, да и за ребрами жжет меньше, дышать будто бы легче. Что, милый, небось хорошо проводишь время в обществе законной супруги, попивая дорогущее шампанское или марочный коньячок на приеме? Ну так и я оторвусь! Я без тебя никуда, да? Без тебя вроде как и жизни вокруг нет? Да вот черта с два! У тебя же совершенно все не так.

– Запросто! – кивнула я однокласснице и нашла впервые силы улыбнуться.

– Вот это дело! – одобрила Максакова и помахала все той же официантке рукой, демонстрируя два пальца.

– Э-э-э, какие красавицы! – донесся чей-то развязный окрик сквозь музыку и гул голосов в зале. – Давайте к нам, девочки! Угостим от души.

 Обращался к нам какой-то шибздик явно кавказской внешности, сверкая золотыми зубами и не обращая внимание на косые взгляды людей за разделяющим нас столом. И был он не один, а с целой компанией таких же чернявых хоббитов, что зыркали на нас похабно-одобрительно, кивали, перехватывая мой взгляд и активно жестикулировали, сверкая множеством крупных перстней и толстыми браслетами-цепями, общаясь между собой и с парочкой вульгарных девиц. Эй, Федосеева, навешивать на людей сходу ярлыки – поганая практика.

– Не смотри вообще на них. – дернула меня за руку Наташка, – А то такие это за поощрение и разрешение подойти воспринимают. А потом попробуй отвяжись от них. Весь вечер пересрут.

 Нам снова принесли пиво, причем стол неприятных кавказцев официантка подчеркнуто обошла по широкой дуге. Один из них поднялся, продолжая вякать нечто по его мнению наверняка способное покорить нас и похоже вознамерился подойти сам.

– Мне так кажется им поощрения и разрешения не нужны. – пробормотала я, снова хорошо прикладываясь к пиву.

Не то, чтобы меня напугала перспектива возможных приставаний, отшивать мне парней случалось частенько, просто не хотелось возвращения едва начавшего отпускать негатива.

– О-о-о! Алиска! Ты только посмотри! – как-то придушенно и с примесью экзальтации прошипела бывшая однокашница, наклоняясь ко мне через стол и хватая крепко за руку.

 Причем сама уставилась как раз туда, куда не велела смотреть мне во избежании неприятностей. Я покосилась через плечо и увидела здоровенного белобрысого качка, что эдаким монументом встал за спиной одного из приставал, сложив мускулистые ручищи на груди. С каменным или даже мрачно-угрожающим выражением лица он пялился на сразу занервничавших кавказцев. Они заерзали, принялись фальшиво-радушно предлагать ему присоединиться, он что-то ответил. Могу поспорить, крайне нелицеприятное, учитывая, что лица у всех стали откровенно враждебными.

– Алиска, это же Крапива! – пялясь на этого нового персонажа влажными глазами влюбленной коровы прошептала Наташка.

– Кто? – не поняв, переспросила я.

– Антон Крапивин! Ну ты чего? Он учился в нашей школе, только на четыре года старше.

 Я пригляделась внимательнее, припоминая таки долговязого смазливого блондина старшеклассника с волнистой длинной челкой. Кроме роста и прически ничего не вспомнилось, разве что он еще вроде вечно с девчонкой одной ходил, как будто их прилепили друг к другу. Им замечания постоянно делали за обжимания по углам и поцелуи взасос. Однако, ничего себе теленочек на комбикорме для культуристов вымахал, ни за что бы не узнала.

– …они с Зимой, другом его лучшим, зал тренажерный у нас на районе держат. – продолжала восхищенно вещать Максакова.

 Оно и видно, что зал. Видимо, нечасто его покидает причем, судя по комплекции.

– Мамочки, какой же он офигенный! – прошептала Наташка.

– Зал?

– Чего?

– Говорю – зал офигенный? – уточнила я.

– Ты чего? Глаза разуй! Антон конечно. Зима, друг его тоже такой же, у меня аж в коленках жидко и в животе жарко, как их вижу, но он чуток жутковатый. Пацаны наши говорят – он бешеный реально, а последнее время так совсем. А Антошечка такой прям…мммм… Божечки, как он на этих зыркает, я сейчас уписаюсь кипятком!

 Я посмотрела на полузнакомого качка уже внимательнее, пытаясь совместить ее “мммм” и “зыркает” и чуть не передернулась от откровенно агрессивного выражения его физиономии, с которым он что-то цедил сквозь зубы кавказцам. Повернулась к Максаковой и настойчиво пододвинула ей ее же полный бокал. И она, не отводя от предмета своего обожания все такого же одурманенного взгляда , в коем явственно отражался тараканий фестиваль фейерверков в ее мозгу, замахнула его залпом.

– А-а-а, он на нас посмотрел, Алиска! – пропищала внезапная безумица, не понимая очевидно, что стиснула мою руку уже до боли. – Я прямо дышать не могу! Как думаешь, он нас заметил или просто случайно глянул?

– Вот как-то пофиг, – пробормотала, пытаясь выкрутить кисть из захвата пока до синяков не дошло.

– Мама моя родная, он смотрит-смотрит-смотрит!

– Наташ, угомонись! – я все же освободилась от ее судорожного захвата и глянула на предмет ее экзальтации нездоровой еще раз.

 Но ни самого объекта по прозвищу Крапива, ни всей компании его оппонентов за столом не оказалось. Пришлось развернуться на стуле, чтобы увидеть их уже у входных дверей. Как раз в этот момент белобрысый здоровяк схватил одного из низкорослых гостей с юга за шиворот, как шкодливого котенка, приподнял над полом. Кавказец быстро побагровел и явно стал задыхаться, дрыгал ногами, но никто и не подумал вмешаться, даже его стремительно покидающие заведение спутники. А накачанный боевик, явно наслаждаясь собственным превосходством в силе, что-то прорычал в лицо борющегося за новый вдох человека, а потом взял и практически швырнул того в сторону двери.

– Сдохнуть можно, как же он крут! – прокомментировала сие позорное действие Максакова.

 Господи, неужели все так и будут сидеть, молчать и одобрять тем самым беспардонное поведение этого охамевшего вкрай неандертальца? Все понимаю, парни с Кавказа может и вели себя немного шумно, но это манера у них такая. Разве национальный поведенческий колорит это повод гнать их вон, как собак каких-то беспризорных, да еще и руки распускать?

– Наташа, ты не перепила часом? – насупилась я. – Что крутого в его поведении?

– Все! – безапелляционно отрезала она и снова запищала: – Алиска-Алиска, он походу к нам идет! Правда к нам! Ой, все, сейчас помирать стану!

 Она что-то там еще шептала с придыханием все тише по мере приближения агрессивного нахала, я же развернулась и уставилась на него, стараясь донести и взглядом и выражением лица, что ему тут не рады.

Глава 4

 Охеренная. Вот какой оказалась рыжуля при ближайшем рассмотрении. Думаю, почти каждый парень у себя в башке сортирует всех попадающихся на глаза девчонок. Это как-то на автомате происходит, эдакий процесс в режиме нон-стоп, часто даже помимо основного хода мыслей и никак не мешающий общению в реале.

 “Ябвдул”, “данивжизнь”, “сойдет с голодухи”, “супер трахабельно”, “я столько не выпью”, “безполезняк”, “вотпрямхочу”… Короче, у каждого свои определения, да и типажи им соответствующие. Причем, что одному “данивжизнь”, другому покажется “вотпрямхочу”.

 И это нормально, мы же все разные, мозги у всех на разное заточены и, считаю, девчонкам на такую нашу пацанскую сортировку грех обижаться. Потому как, в курсе я, что нас они тоже на раз классифицируют, разбирая по группам типа “козел конченный”, “чмошник ниочемошный”, “кобель блудливый”, “нищеброд вечный”, “мамкина сыночка-корзиночка” , “душнила безнадёжный”, и так далее… Вот, кстати, чего-то навскидку не припоминается, есть ли у баб для нас хоть какие-то достойные определения, да и похер сейчас на это.

 Просто, для полной ясности —”охеренная” это не одна из категорий в мужицкой системе сортировки. Вообще вне всех категорий. Это… ну, бл*, событие скорее, вроде заставшего тебя в чистом, сука, поле урагана. От такого надо или разворачиваться и валить со всех ног или тебе конкретно п*здец наступает. Такая женщина, если ты на подлете не увернулся – катастрофа для мужика, из которой если и выберешься, то однозначно не без тяжелых потерь и очень сильно вряд ли, что по своей инициативе.

 Для меня такой Маринка была. Кто бы что там не думал и не болтал про первую любовь, что почти никогда долго не длиться, но я сам бы ее никогда не бросил. Да, бл*довал, ну вот натура у меня такая конченная, че тут поделаешь. Давали – брал, предлагали – не отказывался, но это никогда ничего не значило и мой курс всегда был однозначным – обратно к ней под бок. Потому что Маринка была охеренной для меня. Моей. Пока не ушла, располовинив мне сердце и годы ушли на то, чтобы срастить его обратно и научить себя считать все, что у нас было – прошлым. Срастил, научился, зажил без печалей. И тут – херакс!

 На меня в упор смотрела такая же девушка. Не поддающаяся никакой классификации. Откуда знаю, что она такая? Знаю и все.  И я промухал тот момент, когда можно было увернуться, не долетев. Я стоял перед столиком и буквально ощущал, как влипаю-влипаю и это трындец какая катастрофа в уже необратимой стадии развития.

– П… привет, Антош! – раздался чей-то неуверенный голос за пределами тоннеля от меня к рыжуле. – Присоединишься к нам?

 Ах да, моя девушка-событие не одна же! Перевел взгляд на ее как-то ошалело лыбящуюся подружку.

– С удовольствием, если только это не наглость с моей стороны. – попытался натянуть лыбу, которая скроет мое состояние охренея.

– Надо же, а тебя волнуют такие мелочи? – совершенно недружелюбно произнесла девушка-катастрофа.

– Нет-нет, мы с Алиской очень рады тебе. – буквально запрыгала на месте блонди, стрельнув в подружку предостерегающим взглядом.

 Алиса значит. Лиска-Алиска.

– Говори за себя. – процедила сквозь зубы рыжуля и походу хотела встать из-за стола, но тут к нам гурьбой подскочили Машка, Марат, еще какая-то девчонка в форме официантки. Еще и Полторашка прицепом.