Подавив панику, Даал перенес свой вес вперед, чтобы отправить Пиллара в крутое пике, но его напарник уже и без того валился вниз – то ли из чувства самосохранения, то ли подсознательно отреагировав на невысказанное желание Даала ускользнуть.

Озеро стремительно налетало на них. Птицы с хриплыми криками, теряя перья, панически рассыпались по сторонам. Огромные стрелы со стальными наконечниками решетили воду.

Когда Пиллар проносился над озером, кончики его крыльев порой задевали поверхность воды, поднимая брызги. Даал отводил его подальше от кораблей, хотя знал, что Пиллар не нуждается в каких-либо понуканиях. Острая боль по-прежнему жгла невредимое плечо Даала, отражая рану, нанесенную его скакуну.

Вместе, объединенные целью и сердцем, они мчались над озером, спасаясь от врага.

Оглянувшись, Даал увидел, что три корабля подворачивают в его сторону. Их горелки полыхнули ярче, когда противник бросился в погоню.

Он пригнулся пониже, мысленно представляя себе, что требуется от его напарника, и Пиллар опять отреагировал. Оказавшись вне досягаемости смертоносных баллист, рааш’ке замедлил полет, сбиваясь с ритма и покачиваясь в воздухе. Крылья шлепнули по воде, разбрызгивая ее по сторонам.

«Не останавливайся…»

Даал вызвал в голове одну картину из Приюта, зная, что Пиллар наверняка тоже это видит – как воробей-зимородок спасается от ледяного ястреба-крийи. Такая мелкая добыча частенько притворялась раненой, подпрыгивая и крутясь, чтобы отвести опасность от своего гнезда в скалах.

Пиллар повторял это сейчас, то снижаясь, то опять набирая высоту, рыская вправо-влево и беспорядочно маша крыльями. И все же, когда они убрались от озера и направились к пескам, их курс пролег строго на север – туда, куда направлялся «Огненный дракон».

Как и воробей, Даал надеялся сбить охотников с толку. Хотя, в отличие от птахи, не притворялся.

Он покосился влево.

Из крыла Пиллара вовсю струилась кровь, разлетаясь по ветру и оставляя четкий след на песке. Они оба были уже обессилены, и их полет не мог продлиться долго.

Даал осознавал эту мрачную реальность и понимал, что это значит.

В конце концов воробей угодит в когти ястреба.

Глава 18

Эсме Сахн взбиралась по веревочной лестнице, направляясь к следующему ярусу осыпающихся руин. Ладони у нее были скользкими от песка и пота, но бешеный стук сердца заставил ее еще больше ускориться. Наконец она всего на два вдоха приостановилась, глядя вверх.

Казалось, будто голубое небо по-прежнему чуть ли не в целой лиге от нее, ослепительно-яркое в полутьме, окутывающей эти глубины. Изломанные уровни некрополей над головой образовывали запутанный лабиринт из растрескавшихся стен, наклонных плит и кирпичных осыпей, крепко притиснутых друг к другу песчаниковыми утесами Стологорья и соединенных замысловатым переплетением лестниц, дощатых мостиков и перекрученных тросов. К последним нередко крепились ржавые шахтерские вагонетки, чтобы доставать собранные сокровища из глубоких разработок.

При виде того, как вверх со скрежетом ползет тележка, доверху нагруженная старыми кирпичами и какими-то искореженными железками, извлеченными из недр, Эсме уже подумывала перепрыгнуть через трещину и поехать на этой тележке наверх, но та двигалась слишком медленно.

А снизу между тем доносились сердитые голоса, побуждающие ее поспешить.

Она позволила себе еще немного отдохнуть, прежде чем двинуться дальше. Уткнувшись лбом в перекладину лестницы, прошептала молитву богу Мессику, благословляющему бесстрашных, если они заслуживают его благосклонности, пожалев при этом, что у нее сейчас нет пескокрыса, чтобы принести его в жертву этому слепому богу – сжечь приношение, чтобы то достигло его носа, – но у нее все равно не было на это ни времени, ни сил.

Какой-то царапающий звук заставил ее опустить взгляд.

Звук исходил от ее спутника.

– Давай-ка быстрей, Крикит! – недовольно поторопила она молодого молага.

Все восемь суставчатых лап Крикита под ней впивались своими загнутыми, как когти, шипами в малейшие трещины в крошащемся растворе, битом кирпиче и осыпающемся песчанике. Черная хитиновая пластина броней прикрывала ему спину – по краям зазубренная, как пила, и такая же ребристая вдоль спины. Там висел тяжелый кожаный мешок, содержащий лопаты, кирки, щетки и топоры Эсме.

Молодой пескокраб нетерпеливо пощелкивал двумя большими клешнями, размахивая ими и словно подгоняя ее вперед. Шесть черных глаз на вытянувшихся в струнку стебельках усиливали этот призыв, поблескивая в тусклом свете, проникающем в эти глубины.

– Я знаю, Крикит, – прошептала Эсме, опять начав подниматься по лестнице.

Она не могла рисковать, что ее поймают, – только не с тем сокровищем, что висело у нее сейчас на ремнях поперек спины. Эсме не осмелилась позволить даже Крикиту нести его, хотя полностью доверяла юному молагу. Она стала растить его, когда он был чуть больше дыни и только что вылупился из яйца.

«Это было четыре года назад».

С тех пор Крикит успел вырасти до размеров теленка – его спина теперь доставала Эсме до пояса. И все же он был всего лишь подростком. Взрослые пескокрабы были в три раза выше ее роста. А в самых отдаленных уголках Пустоземья, где обитали ее кочевые племена, древние крабы, как говорили, вырастали до размеров скалистых холмов.

Хотя не то чтобы Эсме когда-либо видела такое существо.

«Но, клянусь всеми чанаринскими богами, однажды обязательно увижу!»

С этим желанием в сердце она стала подниматься быстрее, проворно перебирая перекладины и почти не раскачивая лестницу. Крикит двигался рядом с ней, время от времени что-то щебеча.

Тут до нее донесся резкий крик:

– Я вижу ее!

Поморщившись, Эсме соскочила с лестницы на узенькую приступку из песчаника, на которой начинался дощатый мостик, после чего помчалась по нему, преследуемая Крикитом и слыша постукивание и побрякивание найденного глубоко внизу сокровища у себя за спиной. За этот единственный артефакт она могла бы выручить столько денег, что это позволило бы ей вернуться обратно в Пустоземье.

«Я не могу просто отдать его этим разорителям!»

Эсме проклинала себя за то, что была такой беспечной, что не заметила еще одного собирателя, прячущегося в тени. Но находка было слишком ошеломляющей и полностью завладела ее вниманием. Все остальное словно померкло, когда она извлекла это сокровище из его песчаной могилы, а после этого потратила слишком много времени на то, чтобы аккуратно очистить его бронзовую поверхность от грязи и патины.

«Нужно было действовать разумней».

За последние четыре года Эсме уже не раз теряла свои трофеи из-за разорителей – тех, кто грабил собирателей. В глубинах Сихка любая неосторожность могла привести к гибели, а то и к чему похуже. Слишком часто она натыкалась на изуродованные трупы тех, кто пытался сопротивляться или упорно молчал, отказываясь выдать местонахождение участка, неожиданно оказавшегося плодородным.

«Я не могу позволить, чтобы это случилось со мной, – только не сейчас, когда я так близко…»

Добравшись до конца моста, Эсме стала подниматься по следующей лестнице и, оглянувшись, увидела мелькание теней на пыльном ярусе внизу. Преследователи продолжали настигать ее.

И в этот момент за плечом у нее тускло блеснула бронза – находка показалась из-под грубошерстного одеяла, в которое она ее завернула. Должно быть, во время стремительного бегства артефакт вытряхнулся из него, словно отказываясь быть спрятанным вновь.

Из-под одеяла торчали металлические пальцы.

У нее не было времени заново закрепить находку. Эсме представила себе то, что еще оставалось прикрытым одеялом. Это была отлитая из бронзы рука, лишенная тела, настолько искусно изготовленная, что даже мелкие волоски на ней выглядели как настоящие. Заглянув внутрь оторванного плеча, она увидела блеск каких-то кристаллов, похожих на аметистовое вкрапление в скале.

Эсме понятия не имела, что именно выкопала из песка, знала лишь, что это нечто совсем древнее – скорее всего, из времен Великой Десятины, которую в Венце называли Забытым Веком. За такое сокровище гильдейские, присматривающие за некрополями, наверняка выложили бы кругленькую сумму.

«Достаточно монет, чтобы найти моего брата».

Вот и все, что имело сейчас значение.

Добравшись до последней перекладины лестницы, она запрыгнула на каменную плиту, которая образовывала песчаный скат, ведущий вверх, и подняла взгляд, чувствуя, как глаза щиплет от пота. Просвет неба над головой расширился, став уже по-настоящему ослепительным.

И все же путь ей предстоял еще долгий.

Подавив отчаяние, Эсме полезла вверх по склону плиты, нацелившись на следующую лестницу и слыша позади крики и брань. Она могла поклясться, что даже чувствует вонь, исходящую от этих охотников, которую доносил легкий ветерок. От них несло дерьмом, мочой и яростью.

Крикит последовал было за ней, но когтеобразные шипы на концах его ног не удержались на поверхности плиты, сглаженной за столетия кожаными сандалиями. Юный молаг соскользнул назад.

– Нет… – простонала Эсме.

За свои восемнадцать лет она потеряла слишком многое и отказывалась расставаться с чем-то еще.

Соскользнув вниз по камню, Эсме схватила Крикита за клешню и притянула его ближе.

– Держись как следует!

Глаза Крикита замотались в панике на своих стебельках, а затем в твердой решимости замерли. Протянув вторую клешню, он уцепился ею за пояс.

Эсме знала, что молаги, которых многие считали простыми вьючными животными, на самом деле могли быть гораздо сообразительней, скрывая за своей броней недюжинную проницательность. Она жалела этих более крупных крабов, сломленных временем и нередко порабощенных обуздывающим напевом. Торговцы и погонщики обычно отсекали им клешни – и ради собственной безопасности, и чтобы лишить крабов возможности вернуться в пески.

Эсме никогда не могла смириться с такой жестокостью.

Она двинулась вверх по плите. Тащить Крикита у нее не хватало силенок, но ее тело служило якорем, позволяющим ее другу сохранять равновесие и не отставать от нее.

Вместе они добрались до верха, а затем опять разделились. Эсме запрыгнула на следующую лестницу, в то время как Крикит взобрался на соседнюю стену и стал карабкаться по ней.

Позади них раздались крики охотников – в которых теперь звучали торжествующие нотки.

Эсме уставилась вверх, отказываясь признать свое поражение.

«Только не это – только не опять…»

* * *

Эсме в отчаянии опустилась на колени среди пепла, оставшегося от чанаринских повозок. От нескольких еще оставались обугленные остовы. Песок был усыпан обломками. Дымная пелена окутывала все вокруг, словно пытаясь скрыть эту жуткую картину от богов.

Те, кто выжил после набега работорговцев – всего около дюжины, – принялись медленно перевьючивать уцелевших молагов. Остальные крабы лежали вокруг, убитые копьями и топорами.

Эсме отказывалась двигаться с места.

Перед ее коленями возвышалась пирамида из камней, отмечавшая могилы ее отца и матери. Она попыталась отогнать страшные воспоминания.

Нападение было внезапным – работорговцы вырвались из ущелья верхом на лошадях. Ее отец затащил Эсме и ее брата под их семейную повозку. Но тут один из работорговцев, проскакав мимо и раскрутив веревку с петлей, набросил ее их матери на шею. Отец попытался спасти ее, с криком бросившись за ней по песку, но лишь получил удар копьем в живот. Однако даже это его усилие оказалось совершенно напрасным. Их мать, придушенная петлей и пытаясь освободиться, сломала себе шею.

Затем, столь же быстро, как и началось, нападение закончилось.

Неожиданно появившийся отряд чанаринов прогнал негодяев – однако не раньше, чем двадцать человек из ее клана были угнаны прочь, захваченные работорговцами.