И мы пошли вместе. Я, прочитавшая весь список рекомендуемой литературы, с готовыми ответами на вопросы о любимых писателях и их творчестве. И она – со своими наивными глазищами. Даже карандаш с собой не взяла, одалживала у меня. И знаете что? Я провалилась на первом же экзамене. А она прошла! Моим карандашом она набросала какую-то ерунду, в которой приемная комиссия углядела потенциал… Потом она так и рассказывала всем: «Вообще-то, я и не хотела поступать, пришла за компанию с подружкой». И все восхищались, какая она талантливая. Но я не бросила это дело. Через год я все же поступила. На платное отделение. Не добрала баллов. И мы учились в одном институте, только она оказалась на год старше, то есть обошла меня на этот год. Постоянно видела ее. Она и не думала от меня отстать. Ей нравилось со мной дружить. Рассказывала мне про все свои приключения, она спала с преподавателем по литературе. Ему было лет семьдесят.

– К чему вы ведете? Я прошу вас сократить этот рассказ до двух предложений. Иначе я арестую вас за неуважение к следствию.

– Я со вчерашнего дня сочиняю историю от первого лица. Пробую писать обычной прозой, как у всех. Я бы очень хотела быть такой, как все. Набросала кое-что, вот, проверяю на вас.

– Черт! Вы серьезно?

Ряхин

Полный мужчина с красным лицом маленькими неуверенными шажками подошел к стулу, оперся рукой о спинку, сел, и стул громко скрипнул. «Футболка мала ему размера на четыре, сейчас разойдется по швам», – подумал Илья Борисович. В глазах Ряхина стояли слезы. Он положил лицо на руки.

– Что с вами? – забеспокоился Илья Борисович.

– Со мной все… – Ряхин поднял большой палец вверх.

– Воды?

– Я предпочитаю более содержательные жидкости, – хрипло сказал Ряхин и уставился в стену позади Ильи Борисовича.

Илья Борисович даже оглянулся, чтобы проверить, не стоит ли кто-то у него за спиной.

– Перебрали вчера?

– Нет, – лаконично ответил Ряхин.

– Так. Ряхин Родион Игнатьевич. Пятьдесят пять лет. Прописаны в Москве. Проживаете в Москве?

– Да. Я родился и вырос в… – Ряхин ненадолго задумался и продолжил: – В Москве.

– Что вы делали эти два дня здесь, в Лесково?

– Не могу… вспомнить. И надо ли?

– Надо, – уверенно сказал Илья Борисович. – Для следствия. Вы понимаете, что убит человек?

– Человек? Да разве ж это человек? – внезапно взревел Ряхин и громко стукнул по столу. – Лживая тварь ваш Артур Хренович! Собаке собачья смерть!

– Вы бы осторожнее были со словами-то! Кого-нибудь подозреваете?

– Да я бы его вот этими… своими бы руками, – Ряхин тяжело встал и медленно изобразил, как бы он удушил Артура.

– Сядьте, – вздохнул Илья Борисович, – прекратите. Вы ведете себя не очень умно.

– А я уже заслуженный и больной, – нагло протянул Ряхин. – Поэтому могу и без вашего позволения говорить то, что я думаю! Я! И если я говорю, что этот высокомерный, бездарный…

– Остановитесь! Успокойтесь. Отвечайте по существу, – Илья Борисович разозлился и вспотел еще больше. – Принесите кто-нибудь воды! – крикнул он в сторону двери, но никто не откликнулся.

– Куда уж мне… По существу. Я лежал там один. И никто не подошел, никто не спросил, никто ничего не сделал. Если бы не Федя, я бы просто сдох там. Им не нужны эти деньги. У них силы, молодость. У них вся жизнь… впереди. А я мог бы напоследок повидать мир. Я бы написал свою самую лучшую книгу. Он уничтожил все. Ненавижу таких, как он. В этих серых аккуратных костюмах. Знаете, сколько я их повидал? Этих Артуров? Питчинги, хуитчинги. Вламываются в твою гнилую жизнь, дают тебе надежду, выворачиваешься перед ними наизнанку. И ничего. Пусто. Потому что они бездари. Им нужны мои идеи… он ведь так и сказал: отдайте нам свои идеи!.. У нас в кино нет смысла, отдайте нам ваш смысл. А вот тебе, – Ряхин поднес к лицу Ильи Борисовича здоровенный кукиш.

– Федор! Доспехов! – крикнул Илья Борисович.

В двери тут же появилась голова Доспехова.

– Родион Игнатьевич, все в порядке? – Доспехов обеспокоенно смотрел на Ряхина и как будто не замечал кулака, который все еще торчал прямо перед носом у Ильи Борисовича.

– Я вынужден буду применить силу, – тихо сказал Илья Борисович.

– Ни в коем случае, – Доспехов подошел к Ряхину и обнял его за плечи, – Родион Игнатьевич себя не очень хорошо чувствует. Он прекрасный человек и большой талант. Вы не читали «Скатерть-самобранку»? А вы почитайте! Родион Игнатьевич… вы…

– Федя, брось. Я не прав. Он-то тут при чем? – Ряхин опустил кулак и постучал им себе по голове. – Это я дурак. Опять повелся. Они ведь книг не читают! У них на это времени нет. Артур мне говорит – какая у вас идея в книге? Надо выделить одну идею. Да если бы она у меня была одна, разве стоило ради нее целую книгу писать?

– Федор, он может отвечать на вопросы? В состоянии то есть? – спросил Илья Борисович.

И Ряхин тут же всполошился:

– Да проспал я почти все время. Бухал и спал. И опять бухал. Чтобы всего этого не видеть. На первой же встрече он мне про идею сказал. Я и сорвался. Год не пил. И все… к чертям.

– Илья Борисович, думаю, тут все ясно. Родион никак не мог. Даже если бы захотел… Он не тот, кого вы ищите!

– Пожалуй, не поспоришь, – Илья Борисович вышел из комнаты и вернулся с бутылкой воды. – Давайте следующего.

– Может быть, перерыв? Время обеда!

– Аппетита нет.

Бойцова

– Понимаете, у меня машина сломалась.

– Бойцова Ксения Николаевна? Полных лет?..

– Тридцать три. Ладно, тридцать восемь. Я не скрываю возраст, нет. Просто все семинары для молодых писателей до тридцати пяти. А я не могу так просто от них отказаться.

Полная рыжая женщина с совершенно детским лицом не выглядела ни на тридцать три, ни на тридцать восемь. Илья Борисович не смог бы определить ее возраст, если бы у него в руках не было ее паспорта.

– Это к делу не относится. Отвечайте правду, все равно я все выясню. Вам тридцать восемь лет, зарегистрированы в городе Алапаевске.

– Да, я оттуда, но живу в Москве, конечно. Писатель не может жить в другом городе.

– Почему?

– Все мероприятия здесь. Вообще, все здесь. Если живешь не в Москве, считай тебя и нет. А Алапаевск – это такой совсем маленький город, правда, у нас там недавно открыли модельную библиотеку. Такую современную, с белыми стенами и новыми книгами. Но туда в основном погреться приходят.

– Давайте ближе к делу. Вы говорите, сломалась машина…

– Ага, опять сломалась.

– Это как-то относится к…

– Я пытаюсь объяснить, что я делала эти два дня. Вы же сами спросили. Я нервничала из-за машины. Знаете, как дорого чинить подвеску? Особенно на старой машине. А я не могу без транспорта. Мне нужно ребенка на кружок по танцам возить. Бальным. У него талант, понимаете. Ему без танцев нельзя. Туда без машины сорок минут ехать, а так – десять. И мы бы не успевали. А я одна. И машине больше тридцати лет.

– Тридцать три?

– Скорее тридцать восемь. Но я понимаю вашу иронию. Я в марте осталась без работы. Психанула. На меня кричать начали. На меня там всегда кричали. Обычно я молчала, а тут не выдержала. И просто ушла. И даже последнюю зарплату не забрала. Просто чтобы никого там больше не видеть. И тут я поняла, что мне надо с ребенком как-то жить на мою финансовую подушку. А подушка прямо очень маленькая, можно сказать, что ее и нет.

– Почему вы не вышли на новую работу?

– Там, где на меня кричали, была работа не каждый день, я могла ребенка на танцы возить. А если выходить на новую, там уже каждый день придется.

– А няня?

– Что вы, какая няня. Я же литературный работник. Библиотечный. Няня попросит столько денег, сколько мне не заработать. Понимаю, вы спросите, зачем я себе такую работу выбрала. Так я больше ничего не умею. Иногда подкидывают что-то редакторское. Подработку. Вот недавно делали сборник. Мне заказали, я собирала, редактировала два месяца. Правки вносила, какие-то ночные совещания по зуму. А потом, когда сдала работу, мне сказали, что сборник этот благотворительный, для детей с нарушением слуха. И поэтому оплата не предполагается.

– В таких случаях надо договор заключать заранее!

– Это конечно. Надо.

– Ксения, так вы, значит, переживали из-за машины…

– Да, все время. Я думала, на какие деньги буду ее чинить. Это же сразу тысяч сорок, а то и все семьдесят. Я в машинах не разбираюсь, меня в автосервисе всегда обманывают. Они прямо говорят мне цену, и сами же сразу смеются. А у меня сейчас бюджет до копейки… Вся еда – самая дешевая, шампунь экономлю, на мероприятия только голову мою. Литературные. Не смотрите на меня так! А вы думали, все живут как короли? Нет, по-разному люди живут.

– А книжки ваши продаются?

– Продаются. Я же детское пишу. Книжки хорошо продаются, только я права отдаю по фиксированной цене. То есть роялти не получаю. Чтобы сразу что-то получить и на это жить, понимаете?

– Нет.

– Я пытаюсь сказать, что, даже когда мои книжки продаются очень хорошо, деньги за них получает издательство. Так что… Мне иногда статьи заказывают, иногда на встречи в школы хожу. За деньги. Но мне обычно неловко спрашивать про гонорар. Так что обычно мне за встречи не платят. Они говорят: «Это же для вас пиар». Вот и все заработки. А тут целая подвеска сломалась. Вот поэтому я не очень помню, что было. Я приехала только на второй день. Вчера. Не знала, с кем оставить ребенка. Не получилось договориться на два дня. Приезжаю, а тут какие-то графики, аудитория, схемки… Этот… Антон Агаме…

– Артур!

– Ну да. И этот второй. Который рассказывал, что мы тоже как они. Что мы производим контент. Я начала что-то понимать, только когда другие писатели заговорили об условиях финансовой независимости. Про сто тысяч в месяц. Что можно просто сидеть и писать книги. А тебе дают деньги на жизнь. Вот тогда я представила себе, какой могла бы быть моя жизнь! Понимаете, я сейчас на сто тысяч живу полгода. Зря вы улыбаетесь. Да, так тоже можно. Если экономно. А тут я себе представила все эти хорошие шампуни, которые можно не экономить, подарки ребенку, даже рестораны. И такси. Если машина сломалась, просто вызываешь такси – и проблема решена! Вот о таком я мечтала. Поэтому я этот день не помню, вся была в мечтах.

– Но почему вы вдруг решили, что вам дадут денег?

– Потому что он сказал, что что-то предложит… Потому что я верю в мечту. То есть в то, что мечта, если она настоящая, обязательно сбудется, понимаете? Все говорят, что это потому, что я пишу для детей. И слишком приблизилась к своей читательской аудитории. Пусть так. Хотите печенье? – Бойцова достала из кармана надкусанное печенье и протянула следователю.

– Не нужно печенья. Что было потом? Вечером?

– Потом все просто закончилось и нам сказали, что на следующее утро надо ехать домой. И я опять начала нервничать из-за машины и из-за Кирюши, я его у подруги оставила, а подруга его в школу отвести забыла. Ну вот так.

– У вас есть с собой какие-то вещи. То есть какой-то багаж?

– Все здесь, – Бойцова протянула через стол объемную цветную сумку на длинной ручке.

– Разрешите взглянуть?

– Конечно.

Сумка была забита перекусами, печеньем в упаковках и без, слипшимися леденцами, булочками… Илья Борисович достал пакетик с каким-то мутным содержимым.

– Это для детей? – Илья Борисович разглядывал резиновые фигурки, наподобие тех, с которыми малыши купаются в ванне.

– Нет, это моя коллекция. Игрушки-антистресс. Чтобы успокоиться. Вот это веселые зубастики. Они помогают, когда просто немного нервничаешь, это желейные червячки-«растягушки», их нужно тянуть. Это мялка, – она достала маленькое розовое сердечко и сильно сдавила пальцами, – на каждый день. А акула – для сложных случаев.

Илья Борисович сжал акулу, из ее пасти показалась резиновая нога.

Солярский

– Вам надо было сразу меня вызвать! Скажите, каким способом убили Артура? – перед Ильей Борисовичем изящно присел подтянутый мужчина лет сорока.

Это был первый за день человек, который, если не считать Доспехова, сразу показался приятным. Чистая рубашка, чистые волосы, аккуратный галстук, жилетка и приветливая улыбка на лице. Илья Борисович улыбнулся Солярскому.

– Вы первый, кто спросил о способе. Вас зовут…

– Юрий. Коллега, я постараюсь вам помочь.

– Вы работаете в полиции? – Илья Борисович с надеждой посмотрел в глаза опрятному Солярскому.

– Нет, хотя, наверное, мог бы. Я пишу детективы. Вы читаете детективы?

– Когда-то любил… Француза. Симеона.