Одним декабрьским днем Карсон начало трясти: у нее понизилась температура, и по рекомендации ветеринара ее поместили в инкубатор. Вечером того же дня в умиротворяющем тепле инкубатора Карсон заснула и больше не проснулась.

Рон и Карен были благодарны, что Карсон умерла во сне и не страдала. Но их все равно переполняло горе. Уилла же сразу почувствовала себя не в своей тарелке и потеряла покой. Флоу предполагали, что позже реакция кошки усилится, но они не были готовы к тому, что произошло.

«Через два или три дня, – говорит Карен, – Уилла начала вести себя странно. Она постоянно искала Карсон и издавала поразительные звуки, которых мы от нее никогда раньше не слышали. Я вообще ни разу не слышала, чтобы какое-то животное так кричало. В ирландских произведениях я читала об обычае оплакивать покойников с причитаниями – именно этим словом можно было описать поведение кошки. Уилла без устали искала сестру и вдруг затягивала этот ужасный…» Голос Карен дрожит, но вскоре она продолгает: «Когда Уилла забиралась ко мне на колени, это прекращалось. Она горевала. Но теперь ей становится легче, прямо как человеку».

Действительно ли Уилла выражала скорбь? Может быть, ее поведение выражало беспокойство из-за перемены в привычной жизни? В статье для журнала Modern Dog («Современная собака») (хотя в ней говорится о собаках, но это справедливо и по отношению к кошкам) Стэнли Корен как раз комментирует эти вопросы: «Исследователи поведения животных до сих пор не могут определить, горюют ли собаки по умершим любимым или просто волнуются из-за нарушения привычного образа жизни».

Скептики в один голос кричат «Антропоморфизм!», указывая на легкомысленное желание любителей животных приписывать им человеческие качества.

У них есть свои доводы: прежде чем слепо принимать на веру существование горя или любви у животных (или любого другого сложного эмоционального переживания), мы должны принять во внимание другие, более приземленные варианты объяснения ситуации. В случае Уиллы и Карсон подобные истории не раз происходили за их долгую совместную жизнь. Известно, что после операции по удалению когтей Карсон кричала и звала Уиллу, несмотря на то что она была одна совсем недолго.

Но реакция Уиллы на смерть Карсон была на порядок сильнее, чем все, что происходило с ней прежде. Карен убеждена, что кошка инстинктивно поняла, что сестра больше не вернется. Отчасти ее могли спровоцировать горюющие Рон и Карен, так как она их видела и слышала, что всему причина Карсон. Еще это можно объяснить сознательным желанием сестер каждый день соприкасаться телами друг с другом. Не мог ли этот телесный контакт привести к пониманию трагедии на физическом уровне? Может быть, тот факт, что Уилла не может больше согреваться о тело сестры, помог ей осознать безвозвратность утраты?

Я хочу подчеркнуть, что горе животных не зависит от осмысленного отношения к смерти. На этом утверждении основываются мои рассказы и главная мысль всей книги. Люди предвидят – иногда с ужасом, иногда с одобрением – приближение смерти, и, пройдя определенный рубеж в детстве, мы начинаем понимать, что значит умереть. Может, у других животных тоже есть понимание непоправимой завершенности, которую Карен видит у Уиллы. Но как я уже говорила, мое определение горя связано не с мыслительными способностями, а с чувствами. Горе появляется из-за привязанности, заботы и, может быть, даже любви – из-за уверенности в том, что присутствие другой особи необходимо как воздух.

Когда время Карсон пришло, Уилла это почувствовала. Карен не знала, чем еще помочь одинокой Уилле, кроме как проявлением большей ласки и заботы. Она даже думала о том, чтобы взять другую взрослую кошку и таким образом вернуть в дом утраченную сиамскую симметрию. Но она знала одну простую истину: любимых заменить невозможно.

В книге ХIХ века «Естественные истории», сборнике эссе о животных, писатель Жюль Ренар рассказывает о быке по имени Кастор. Однажды утром Кастор вышел из хлева и, как обычно, направился к парной упряжи. «Пока горничная спала с метлой в руках, он щипал траву и поджидал Поллукса», своего давнего приятеля.

Но что-то случилось. Что именно, Ренар не говорит. Собака нервно лаяла, рабочие на ферме бегали и кричали. Кастор почувствовал рядом «извивание, удары… негодование». Он поднял голову и увидел рядом не Поллукса, а другого быка. «Кастор скучал по другу, – пишет Ренар, – и, глядя на встревоженного незнакомого быка рядом, перестал жевать».

Сколько чувства вложил Ренар в этот сдержанный пассаж. Кастору не нравится присутствие другого быка; он знает Поллукса и скучает по нему. Животные ценят друг друга как личность. Сестры ценят друг друга.

В конце концов Рон и Карен взяли себе молодую кошечку Эми, роскошную русскую голубую с симпатичным «медальоном» из белой шерсти на грудке. Ее сдал в приют заводчик чистопородных русских голубых – эти несколько белых волосков считались выбраковкой и влияли на цену. (Тот факт, что заводчик отказался от Эми, только укрепил мою уверенность в необходимости брать животных из приютов и других подобных организаций. Наши шесть кошек взяты из приюта.) Когда Карен пришла в приют в поисках нового компаньона для Уиллы, Эми забралась к ней на колени и принялась урчать. В тот день Эми выбрала Карен, и Карен выбрала Эми.

Карен несла Эми домой к Уилле и надеялась, что сможет найти подтверждение открытию, которое обнаружили ученые, исследовавшие поведение животных: когда социальное животное получает эмоциональную травму, ему очень помогает забота о младшем компаньоне. Это стало очевидным после анализа «сепарационных экспериментов» Гарри Харлоу, которые он совместно с коллегами проводил в шестидесятых годах. Они пытались понять природу связи между матерью и младенцем у обезьян и изучить последствия ее исчезновения.

Ученые выяснили, что изоляции, которые длились от шести месяцев до года, приводили молодых макаков-резусов в состояние психологической нестабильности. Без общения и утешения, исходящего от матери или других особей, обезьяны раскачивались вперед-назад, обхватывали себя руками и в целом вели себя как приматы в глубокой депрессии. Мне очень больно читать описание этих экспериментов, поскольку обезьянам пришлось отчаянно страдать ради получения доказательства, что с позиции времени кажется совершенно очевидным.

При знакомстве с другими обезьянами, которые воспитывались в нормальных условиях, нестабильные особи не знали, как себя вести. Из-за скудного социального опыта им не удавалось подавать правильные сигналы своим собратьям, чтобы завязать позитивное взаимодействие. Но когда их оставляли в обществе с нормальными обезьянками-малышами, эти ущербные, сломленные, не знавшие материнской заботы животные начинали чувствовать себя лучше. Молодые особи, как обнаружили ученые, выполняли роль терапевтов. В своем классическом труде 1971 года Харлой и Стефен Суоми упоминают, что «шестимесячные изолированные особи в обществе трехмесячных нормальных обезьян добивались практически полного социального восстановления».

Эксперимент с обезьянами наглядно демонстрирует терапевтические свойства общения, даже в состоянии эмоциональной подавленности, с молодыми особями, которые не представляют опасности. Конечно, Уилла не была социально изолированной, поэтому аналогия с экспериментом с обезьянами носит ограниченный характер. Но задумка в целом была похожа. Когда Эми впервые принесли домой, Уилла начала громко протестовать. Она издавала звуки, совершенно не похожие на плач по Карсон. Это было скорее рычание маленького рассерженного льва. Уилла дала ясно понять: она не потерпит на своей территории незнакомую кошку, какой бы молодой и безвредной она ни была.

Однако вскоре Уилла начала активнее интересоваться тем, что происходит вокруг, чего не наблюдалось уже много месяцев. Она стремилась находиться в одном помещении с новенькой. «Уилле было о чем подумать», – улыбаясь, сказала мне Карен. Хотя Уилла не оказала радушного приема Эми, присутствие новой кошки помогло ей выйти из подавленного состояния и избавиться от легкой эмоциональной отстраненности, в которой она пребывала со дня смерти Карсон.

Вначале Уилла и Эми, даже находясь в одной комнате, соблюдали дистанцию. И только в одном случае они могли терпеть непосредственную близость друг друга: когда им хотелось побыть рядом с Карен. Когда Карен отдыхала на диване или ложилась в кровать, кошки укладывались по разным сторонам – любимый человек служил для них надежным барьером. Так продолжалось около полугода. И вот однажды осенью Карен заснула на диване, пока Уилла лежала, свернувшись калачиком рядом с ней. Спустя час Карен проснулась и увидела, что Уилла по-прежнему на месте – рядом с ее бедром, – а Эми лежит возле, у плеча. Кошки касались друг друга шерстью. «И, – как подчеркнула Карен, – никто не издавал жутких воплей!»

Отношения Уиллы и Эми вышли на новый уровень. Однажды Эми вылизала Уиллу с головы до кончика хвоста. Уилла, конечно, не урчала от удовольствия, но все равно позволила возникнуть этой тесной связи. Потом кошки начали вместе есть из одной миски. Отношения Уиллы и Эми были не настолько близкими, как у Уиллы с сестрой за долгие годы совместной жизни. Они никогда не сплетались в один клубочек и не прижимались друг к другу, как крылья бабочки. Уилла выбрала себе новое любимое место для сна, на которое она редко обращала внимание, пока была жива Карсон. Ей нравилось лежать между подушек Рона и Карен, повернувшись мордочкой к деревянному изголовью кровати. Как-то Карен заметила, что Эми изучала это место, как будто стараясь понять, что в нем привлекает Уиллу, но Эми никогда не позволяла себе там спать.

Но напоминание о прежней крепкой дружбе сестер все же осталось. Когда Уилла спит на кровати или пуфике (там, где она раньше всегда спала с сестрой), она по-прежнему ложится в позу, напоминающую половинку луны. Глядя на эту картину, Карен всегда переполняется чувствами, потому что картинка выглядит неполной: вторая половинка луны напоминает ей о Карсон. «Поза Уиллы остается незавершенной», – считает хозяйка.

Карен уверена, что физическое и эмоциональное состояние Уиллы с появлением Эми улучшилось. Она поправилась, начала усерднее следить за шерстью и веселее смотреть на жизнь. Хранит ли Уилла воспоминания о Карсон? Видит ли во сне, как они с сестрой делили теплый пуфик у камина? Эти чертоги кошачьего разума пока недоступны ученым.

В 2011 году я начала писать еженедельные заметки по антропологии и поведению животных для блога Национальной общественной радиостанции «13,7», посвященного темам науки и культуры. Рассуждая о проявлении горя у животных, я коротко пересказала историю Уиллы и Карсон, и в ответ читатели рассказали мне о своем опыте наблюдения за горюющими животными.

История Кейт Б. очень напоминает ситуацию Уиллы и Карсон. В течение пятнадцати лет у родителей Кейт жили два сиамских кота-брата, Найлс и Максвелл. Найлс заболел раком поджелудочной железы, и когда пришло время его усыпить, Максвелл отправился к ветеринару вместе с братом. Вскоре Максвелл остался дома один. Его окружали любимые вещи, но брата с ним не было.

«Следующие несколько месяцев, – вспоминает Кейт, – Максвелл ходил по дому и неистово мяукал, призывая брата». Так вышло, что котик смог прожить всего несколько месяцев. За это время ему становилось лучше только в присутствии трех молодых кошек, которых Кейт к нему привозила. Он сильно к ним привязался. Сейчас, когда Кейт привозит этих кошек в родительский дом, они начинают искать Максвелла и одна из них спит там, где он любил отдыхать.

Родственные связи, которые мы наблюдали у сестер Уиллы и Карсон и братьев Найлса и Максвелла, обладают большой силой, и когда они разрываются, рождается печаль. Кошки оплакивают утрату компаньона, даже если их не связывают кровные узы. Чанна Пасториус рассказала о дружбе коричневого полосатого кота Бориса, которого она взяла из приюта, и котенка Фритца, которого с улицы принес сын. Коты играли и спали, переплетая передние лапки. В восемь лет у Бориса обнаружили почечную недостаточность, но благодаря заботе ветеринаров, любви и ласке близких он смог прожить еще два с половиной года.