– Ты что такое городишь? – Варенька отпрянула от девушки, прижимая ладони к горящим не то от стыда, не то от гнева щекам. – И мне его жаль, но теперь-то ничего не поделать, судьба у него такая.

– Его судьба со мной жить, детишек растить, – воскликнула страдалица, заламывая руки, – а ты, ты, гадина, завидовала, вот и извела его, поди!

Варя открыла было рот, но тут же захлопнула и, бросив на Митю, ставшего невольным свидетелем этой сцены, взгляд, полный отчаянья, бросилась прочь.

Люба же, враз потухнув, прижалась к холодной каменой стене и медленно сползла на пол, начиная подвывать, как побитый зверек:

– Лягу подле милого, лягу подле мертвого. Станет нам могила пуховой периной, станет одеялом земля. Только ты, Семушка, да я, ты да я.

– Что же вы, Люба, все наладится, вам еще жить да жить. – Маг присел подле девушки и, взяв ее за руку, холодную на ощупь, попытался успокоить так, как учил наставник, вытягивая горе по крупицам.

Подчиняясь магии, горничная разжала пальцы, и Митя шумно втянул воздух, увидев, что так крепко сжимала девушка.

– Смерть за мной идет, – доверилась ему Люба, не замечая потери, – Семена уже прибрала, а теперь мой черед.

В коридоре шумели призванные Варей домочадцы, и Митя не стал дожидаться развязки. Чувствуя себя посторонним в чужом горе, он, подхватив то, что выронила Люба, взял одежду и поспешил покинуть жилище аптекаря. Чем мог, помог, а дальше уж медицина пусть решает.

Однако, прежде чем уйти, слегка сдвинул занавеску с зеркала. Мало ли.

Игнат Исаакович курил на крылечке. Белесые круги дыма поднимались прочь от его трубки и таяли, уносимые осенним сквозняком. Увидав наставника, Митя нахохлился. Он понимал, что предстоит разговор, однако сейчас то, что лежало у него в кармане, превосходило по важности Митин же прогул.

– А представь, что я тебя заставил в коридоре весь день ждать? – вместо приветствия начал шеф. – Вот вижу по твоему лицу, что тебе не терпится что-то рассказать и это очень важно, ну ты так считаешь, а я ушел. Да вот оставил тебя на казенной скамье сидеть и убежал по своим делам. Они-то куда важнее, чем твои.

– Но у меня правда важное! – не сдержался Митя.

– Откуда знаешь? – перебил его наставник. – Кто решил, что у тебя важней, чем у часовщика или, скажем, школяра?

– Я. Потому что так и есть, – не сдавался Митя.

– Решил он, – фыркнул Игнат, – ладно уж, идем внутрь, соизволю пропустить тебя без очереди. – Он постучал вишневым чубуком о перила, дунул в чашу и, удостоверившись, что трубка пуста, шагнул внутрь.

Митя плелся за ним побитой собакой. Утешало одно: то, что он сейчас покажет наставнику, вернет его расположение к провинившемуся ученику.

Департамент пустовал. Видимо, Игнат Исаакович сам принял всех просителей.

– Входи и показывай, – велел шеф, пропуская Митю вперед и указывая пальцем на стол, посередине которого красовался серебряный поднос. Отполированный до блеска, он должен был отражать в себе потолочную лепнину. Однако ни виньеток, ни гипсовых цветов в серебристой глади не виднелось.

Морщась, стажер вытащил из кармана свою находку и, не сдерживая неприязни, бросил ее в центр подноса.

Переплетенные черные, красные, оранжевые и темно-зеленые нити, похожие на потрепанный котенком клубок, шмякнулись на зеркальную поверхность.

Пару секунд ничего не происходило, а затем нити начали шевелиться. Они толкались и пульсировали, точно пытаясь найти свою жертву. Словно подергивая щупальцами, комок попытался выбраться на стол, однако ловушка не позволила ему этого. Нитки взметнулись вверх хаотично, колыша в воздухе.

Игнат, поначалу смотревший спокойно, с интересом подался вперед, отодвинув в сторону Митю.

Разглядывая находку ученика, он цокал языком и хмурился.

– Ну что, ведь важно? – не сдержавшись, спросил Митя, которого так и распирало от гордости.

– Да уж, занятная диковина, – Игнат прищурился, – ведьмин клубень, на такой что угодно нашептать можно. Хочешь – суету, хочешь – немощь, а пожелаешь – смерть. Где взял-то? – Шеф оглянулся на стажера.

– У Любы, невесты механика Семена, – отчитался Митя.

– Интересно, – протянул наставник и щелкнул пальцами по краю подноса. Мелкая рябь прошлась по отполированной поверхности, и клубень заволновался. Заметался, заюлил на месте, затем замер и, внезапно полыхнув синим пламенем, обратился в кучку пепла.

– Вот это да, – прошептал пораженный Митя.

– Дела, – согласился шеф. – У нас тут, Митенька, еще одна ведьма завелась, – он глубоко вздохнул, – а мы ее появление прошляпили.

До поздней ночи Митя и Игнат Исаакович листали архивы, смотрели бланки проверок и проглядывали ежегодные отчеты. По всему выходило, что новоявленных магов за последний десяток лет в городке не выявлено.

– А может вот, – Митя ткнул пальцем в пожелтевший от времени документ, – девица двенадцати лет, склонна к ведьмовству. Ежегодная комиссия выявила случайно. Являлась дочкой прачки при академии. Сколько ж ей лет сейчас должно быть? – Митя прищурился, прикидывая возраст.

– Дай сюда. – Шеф отобрал дело, бросил беглый взгляд и кинул его в коробку с уже проверенными. – Померла та девчонка.

– Как померла? – удивился Митя, припоминая, что магов простая зараза не берет.

– А так, мать ее как узнала, что дочка – Зеркальщица, так и отравила свое же чадо крысиным ядом. Мол, лучше в могилу, чем Ордену отдавать.

– Темная женщина, – заворчал Митя, сочувствуя давно почившему ребенку.

– И тогда, и сейчас находились те, кому мы хуже черта в юбке, так что не ворчи, а ищи лучше.

– Да пусто тут, – Митя оттолкнул от себя последний ящик, – все проглядел, никого нет. Может, заезжие?

– А что, – Игнат встрепенулся, – может, и так, цыган на ярмарке в ближайшие дни не было? И надо б узнать, где Люба клубень подобрала.

– Так я расспрошу. – Стажер резво вскочил.

– Э, нет, – Игнат кривенько усмехнулся, – я за тебя горожан принял, а ты, мил друг, теперича порядок тут наведи.

– Шеф, – начал было Митя, но, поймав похолодевший взгляд наставника, сник и молча начал складывать раскиданные по всему полу бумаги по коробкам.

Уже ближе к концу уборки Митя решил еще раз проглядеть дело дочки прачки, однако найти его не смог, видно, сунул в один из ящиков, а вытаскивать все по новой не хотелось. Погасив газовую лампу, стажер, зевая, покинул департамент и, ежась от пронзительного ветра, поднявшегося к ночи, побрел домой по опустевшим улочкам провинциального городка.

В промерзлой комнатушке, которую он снимал у купчихи Меньшовой, Митя, не снимая сюртука, сел за стол и, раскрыв сверток с нехитрой снедью, принялся ужинать.

Подсохший ломоть не лез в горло, а вареное яйцо, которое юноша жевал вприкуску с вялой четвертушкой лука, казалось безвкусным. Все мысли Мити сейчас занимала Варенька. Пока он брел домой, то все вспоминал, как она огорчилась, как расстроилась, когда обезумевшая от горя и злой волшбы Люба обвиняла ее в жестокосердии.

Если б самого Митю кто обвинил в том, что он другому желает смерти, так, пожалуй, и он бы огорчился, а тут хрупкая барышня. Как она там сейчас? Грустит ли или музицирует, прогоняя тоску, а может, спит и думать позабыла про дневную неурядицу.

Чувствуя, что не успокоится, пока не узнает ответ на свой вопрос, Митя вытащил из шкафа настольное зеркало. Убрав опустевшую тарелку, он установил его перед собой и, собравшись с духом, коснулся силой блестящей поверхности.

Осознание, что сей миг он нарушает одну из заповедей Зеркальщика, щекотало нервы. Но утешив себя, что это во благо, Митя продолжил сеанс.

Зеркало послушно пошло рябью, и вот уже не свое отражение видел Митя, а ту самую гостиную, в которой давеча принимала его Варенька.

Комната пустовала. Глубокие тени залегли по углам, скрыв от взора и напольную вазу, и книги в шкафу. Разве что склянки чуть поблескивали на своих полках да белела пролитым молоком скатерть на круглом столе.

– Ну вот, и нет тут никого, – пробормотал Ми-тя и уже хотел было прервать связь, как послышался скрип.

В гостиную вошла Варенька. Огонек свечи, которую она держала в руке, лихорадочно дрожал, предавая милому лицу незнакомые черты. Варя утерла щеки ладошкой, и Митя сразу понял, она плачет. Сердце так и жалось от боли. Ему захотелось кинуться к ней, обнять, утешить, чтоб никто не посмел больше обижать столь чудное создание.

Однако пока он размышлял, Варенька поставила на стол свечу, затем выдвинула стул и зачем-то встала на него ногами.

Из той зеркальной щеколды, через которую глядел Митя, ему было не видно, для чего все эти действия. Однако внутри у Мити все похолодело. Ему вдруг вспомнилась коммутаторная. Опрокинутый стул. Черная туфелька, сиротливо лежащая рядом, и Анна, дергающаяся в петле, точно червь на крючке у рыбака.

И пусть с Анной все обошлось и сейчас она уехала к тетке, но вдруг и Варенька решилась свести счеты с жизнью, не перенеся грубых слов?

– Нет она не станет, она не такая, она сильная, – зашептал сам себе Митя, и словно в подтверждение его слов Варенька спустилась с коробочкой в руках, села за стол и что-то высыпала перед собою.

И тут страшная догадка пронзила сознание Зеркальщика. Конечно, к чему ей мастерить петлю, когда она дочь аптекаря и там в комнате хранятся пилюли, от которых можно уснуть навеки.

Все встало на свои места, и Митя понял, что больше не может сидеть здесь и глядеть, как погибает милый его сердцу человек.

Зеркальщик метнулся вперед и в тот же миг очутился подле Вареньки.

– Не делайте этого! – крикнул он, бросаясь к девушке и хватая ее за руку. – Подумайте о папеньке!

Варя, испуганная внезапным появлением Мити, вскрикнула. Она завертела головой, не понимая, как он тут оказался, и маг уже готов был все объяснить, но она разгадала раньше.

– Вы! – зашипела Варя, по-кошачьи щуря глаза. – Вы один из них! Вы – Зеркальщик!

Митя смутился. Понимая, что нарушил сразу две заповеди кодекса, он лишь виновато кивал головой.

– Как вы посмели проникнуть в мой дом, убирайтесь прочь, немедленно! – требовала Варя, воинственно сжимая кулаки.

Митя понял, что пропал. Но все же он решил, что должен попробовать объясниться.

– Вы вправе меня гнать, – затараторил он, – но я лишь хотел вас спасти, я боялся, что вы примете пилюлю, что вы…

– Пилюлю? – Варя осеклась и вдруг расхохоталась. – Вы решили, что я хочу умереть? С чего вдруг?

– Люба, она вас обидела, она… – Митя мямлил, все больше теряя уверенность. – Простите меня, – почти прошептал он.

– Отпустите мою руку и подите прочь, – потребовала девушка доселе незнакомым, злым голосом.

Митя послушно разжал пальцы и попятился к зеркалу.

– Ну уж нет, уходите по-людски, – скривилась Варенька, глядя на стажера с отвращением.

Митя молча кивнул и шагнул назад, однако внезапно запнулся, нелепо взмахнул руками и наверняка упал бы, если бы Варенька не ухватила его за рукав. При этом ладонь девушки раскрылась, и на пол выпал пестрый комок ниток.

– Вы?! – Маг поперхнулся словами, не в силах закончить фразу, но Варя и не ждала этого. Она не стала удивленно морщить лоб и, прижимая руки к груди, вскрикивать: ах, что это, я не знаю! Нет. Вместо этого она отскочила назад и грациозно, как лань, прыгнула в зеркало, подхватив юбки.

Митя много раз видел, как Игнат Исаакович переходит через зеркала, но сейчас опешил. Вместо того чтобы кинуться в погоню, он поднял с пола шевелящийся клубок, затем подошел к столу и открыл шкатулку. Под резной крышкой, точно черви, копошились нити, желая одного – услужить хозяйке, найти жертву. Митю замутило, и он, захлопнув коробку, обернулся к зеркалу, собираясь считать след.

Именно в этот момент блестящее полотно пошло трещинами и, скорбно звякнув, осыпалось на пол тысячей осколков.