Тайны дубовой аллеи (страница 12)
Красться Веттели умел. Уж чем-чем, а этим полезным навыком он за годы войны овладел в совершенстве, даже придирчивая фея была вынуждена это признать. Неслышно ступая по бурой листве – ни одна веточка не хрустнула, ни один сучок не затрещал, он добрался до небольшого пруда, вырытого в дальнем углу парка кем-то из бывших владельцев Гринторпа не то для своей возлюбленной из народа Гуаррагед Аннон, не то для тритонов, которых он разводил в качестве хобби, – на этот счет среди местных жителей не было единого мнения. С тех пор минуло больше пятисот лет, и о рукотворном происхождении водоема уже ничто не напоминало, он идеально вписался в природный ландшафт этой части парка. Немного топкий берег порос тростником. Вода, веками настаивающаяся на опавших листьях, казалась черной, как крепкий чай. По поверхности ее светлыми пятнами плавала выцветшая ряска, со дна торчали живописные коряги, напоминающие маленьких чудовищ. «Есть смысл поискать здесь мореный дуб, – отметил про себя Веттели. – Хорошо бы найти и вырезать для Эмили черного зверька. Ей понравится».
– Кстати, об Эмили! – Гвиневра опять подглядывала в чужие мысли. – Почему ты сегодня один? Где твоя женщина?
– Она прививает ученикам оспу, – поспешил объяснить Веттели, пока фея не обиделась.
– Да ты что! С ума сойти! – Маленькая наездница подпрыгнула на его плече. – Значит, она у тебя ведьма? Странно, как же я проглядела? И потом, мне казалось, что времена, когда беззаконные ведьмы наводили ужасные моровые поветрия на города и веси, давно миновали! Чем же нашей милой Эмили так не угодили бедные малютки, что она вознамерилась их уморить? Ей не хватило того мертвеца на опушке, захотелось новых жертв? – В голосе феи звучал один лишь неподдельный интерес и ни капли осуждения.
– Нет! – запротестовал Веттели. – Ты неправильно поняла. Она не заражает их оспой, а, наоборот, делает так, чтобы они никогда ею не заразились. Это называется «прививка».
– А-а, – протянула фея, как ему показалось, немного разочарованно. – Чего только не придумают эти люди! Век живи, век учись… В любом случае жаль, что сегодня она не с нами. Могла бы пригодиться… конечно, если она девственница. Она девственница, ты не спрашивал?
От такого вопроса Веттели поперхнулся, поэтому ответить смог не сразу.
– Разумеется, нет! Кто же об этом спрашивает?
– Я спрашиваю, – равнодушно пожало плечами лесное создание. – Хочешь, и тебя спрошу.
– Не надо, не хочу, – поспешил отказаться Веттели. Он не желал вспоминать никакие из сторон войны и уж тем более обсуждать с кем-то столь личные моменты жизни.
Фея покровительственно похлопала его ладошкой по плечу, обещала великодушно:
– Ладно, не спрошу, не бойся. Я и так все знаю.
Можно подумать, от этого ему стало легче!
Следовало бы радикально поменять тему, но любопытство взяло верх: зачем фее посреди осеннего леса (эту часть парка можно было полным основанием считать именно лесом) вдруг понадобилась девственница?
Гвиневра напустила на себя таинственный вид, загадочно прошипела прямо в ухо:
– Единорог! Скоро он придет к водопою! И только девственница сможет его изловить! Нам с тобой он не дастся, не надейся!
Час от часу не легче.
– Да зачем же нам его ловить? Что с ним потом делать?
Фея нервно заерзала:
– Хочешь сказать, тебе в хозяйстве не нужен единорог? Ты уверен?
– Убежден! – Веттели постарался, чтобы голос звучал как можно тверже. – У меня и стойла для него нет, и вообще…
– Ну, может, оно и к лучшему, – не стала спорить Гвиневра. – Тогда будем просто любоваться. Тем более что девственницы у нас под рукой все равно нет… Садись во-он в ту ложбинку, под куст, и замри, иначе как бы он не проткнул тебя рогом. По осени они всегда в дурном настроении.
Ждать пришлось не дольше пяти минут, потом он появился. Не пришел – именно появился, соткался из белого искристого тумана, повисшего над черной гладью пруда.
…В Такхемете водились каркаданны – близкие родичи настоящих единорогов. В них не было ровным счетом ничего романтического: крупное, рыжеватое копытное животное с кривым рогом во лбу и неуживчивым нравом. Судя по останкам костей, найденных на раскопках в песках и выставленных в Ганизском музее, в древние времена эти звери были так огромны и сильны, что легко могли поднять на рог слона. Современные же выродились, измельчали до размеров буйвола и были одомашнены арабами. Поэтому если бы кто-то еще час назад спросил бы Веттели, видел ли он когда-нибудь единорогов, тот бы с чистой совестью ответил: «Конечно, кто же их не видел? Обычное дело!» Только теперь он понял, сколь велика разница между «обычным делом» и тем великолепным созданием, что предстало перед ним во всей своей ослепительно-белой, сияющей красе.
Единорог был мощным и изящным одновременно, его шерсть искрилась, как иней, грива и хвост ниспадали почти до земли красивыми волнами, витой рог казался вырезанным из янтаря или сердолика, тревожно подрагивали аккуратные уши, нервно переступали не по-лошадиному раздвоенные антрацитовые копыта, фиалковый глаз косил озорно и зло.
Веттели сидел, затаившись, вздохнуть не смел из страха спугнуть чуткое животное. А бояться надо было другого: застигнутые врасплох единороги бывают очень свирепы и опасны. И еще у них очень острый нюх, особенно на порох. Неважно, сколько времени прошло – день, месяц, год, – порох они учуют. Конечно, маленькая лесная фея из гринторпской глуши не могла предупредить об этом своего спутника. Откуда ей было знать, что такое порох?
Единорог шел, низко пригнув голову к земле. По-бычьи раздувались ноздри, из них шел пар. Глаза налились алым. Рог был нацелен на врага.
Веттели умел оценивать опасность и находить возможные способы ее избежать. Он ясно видел: теперь такой возможности нет. От заросшей орешником лощинки до ближайшего дуба было пять шагов – не добежишь.
– Гвиневра! Можешь меня уменьшить до своего роста?
– Ай! Не успею, не успею! Он уже идет!
Он шел, наступал неотвратимо, как сама смерть. «Наверное, это и есть расплата за грехи войны, – спокойно, отстраненно думал Веттели, не отводя взгляда от янтарного рога. – Торжество справедливости, так и должно быть. Спасибо добрым богам, что напоследок подарили мне месяц чудесной жизни… Ах, как же символично – быть убитым единорогом в туманном осеннем лесу… Жаль только, если Эмили огорчится».
Справедливость не восторжествовала, Эмили огорчаться не пришлось.
Всего шаг отделял зачарованного зверя от его жертвы, Веттели уже чувствовал его горячее дыхание. Единорог чуть приподнял голову, прицеливаясь для удара… и вдруг отпрянул в ужасе, будто ужаленный змеей. С жалобным ржанием поднялся на дыбы, развернулся, едва не задев Веттели белым боком, и галопом помчался прочь, рассыпаясь на искры, растворяясь в тумане на скаку.
Веттели долго смотрел ему вслед. Облегчения не было – лишь недоумение. Он чувствовал себя едва ли не обманутым.
– Ты видел, видел?! – Фея возбужденно запрыгала у него на плече. – Убежал! Он тебя испугался! Испугался! Знаешь почему? Потому что ты не человек! Ты – кто-то злой и опасный, я тогда сразу поняла!
Вот тут Веттели наконец почувствовал, как душу холодной липкой паутиной опутывает страх. Вдруг вспомнились история из книги и жуткий сон о раздвоении личности. «Ты кто-то злой и опасный»! Кто же он такой, что от него даже единороги шарахаются? Наверное, он заметно изменился в лице, потому что Гвиневра сочла нужным его утешить. Встала на цыпочки, дотянулась до лица, чмокнула в щеку около уха:
– Ну что ты, не расстраивайся, милый! Я же все равно тебя люблю, какой уж есть.
Может быть, фея знала какое-то волшебство? К тому моменту, как они вернулись в школу, от испуга его не осталось и следа, и вечером он описывал Эмили происшествие в самых веселых красках.
С нового года работы у Веттели заметно прибавилось.
Профессор Инджерсолл, наглядно убедившись в героическом прошлом своего нового сотрудника, решил, что его бесценный воинский опыт даром пропадать не должен. Пора его уже наконец передавать подрастающему поколению, как было запланировано вначале. И в ноябрьском расписании Веттели не без грусти обнаружил, что к естествознанию прибавились часы военного дела для двух старших курсов.
Морочить себе голову он пока не стал: собирался начать со строевой подготовки – с нее и начал. Казалось бы, что может быть проще? Но солдаты никогда не задают вопроса «зачем это нужно?». Про себя, конечно, думают, но вслух сказать не осмеливаются, делают, что велено, и помалкивают. А школьники – те задают. И им надо отвечать по возможности умно и без грубостей.
Если кто-то из солдат все же решился бы задать ему такой вопрос, он ответил бы прямо: строевая муштра нужна затем, чтобы у вас не было времени пить и шляться по бабам, чтобы вы научились знать свое место, чтобы отвыкли думать, а привыкли исполнять приказы и, когда придет пора подыхать, делали это так же четко и слаженно, как поворот кругом или перестроение в шеренги. Так он бы им сказал, и это в значительной мере было бы правдой. Но для учеников подобный ответ не годился, пришлось выразиться иначе: строевая подготовка повышает воинскую дисциплину и слаженность действий солдат, учит без лишних раздумий выполнять команды.