– Так точно… в смысле, да, мисс Фессенден, – покорно согласился он по армейской привычке с медициной не спорить и вопросов не задавать, хотя никакой нужды в постельном режиме не видел. Досадно было тратить впустую три дня. С другой стороны, она обещала зайти еще раз… От этой мысли на душе сделалось необыкновенно радостно.

Теперь она уже не скрывала смех.

– Ау! Вы и дальше намерены лежать, как замороженный? Отомрите! Уже можно шевелиться! Наденьте рубашку, в комнате прохладно. И пледом укройтесь… Вставать как раз необязательно, я сама прекрасно найду дорогу до двери. А у вас тут мило, чувствуется индивидуальность. – Она с одобрением огляделась, заметила маску, которую он повесил над кроватью. – О, а это кто такой? Выглядит жутковато.

– Это какой-то восточный бог или специальный дух, предназначенный, чтобы хранить от невзгод, – пояснил Веттели, натягивая на голые плечи колючий плед.

– Вот как? Тогда передайте ему от меня, что с работой он справляется плоховато!

…Она ушла, а он так и остался лежать на спине неподвижно и думать о том, что надо же было уродиться таким непроходимым ослом! Страшно представить, что мисс Фессенден про него подумала.

Он был очень, очень недоволен собой. От этого и ужин, доставленный школьной прислугой прямо в комнату, показался безвкусным, и сама прислуга, молодая, приятная на лицо, но немного слишком пышнотелая особа в белом передничке, никакого интереса не вызвала, хотя улыбалась весьма кокетливо. Напрасно бедняжка старалась. В тот миг, когда Норберт Веттели увидел на пороге своей комнаты мисс Эмили Фессенден, все остальные женщины перестали для него существовать.

…Должно быть, сказались волнения последних дней и наступила реакция: наутро Веттели сам не испытывал ни малейшего желания не только вставать, но даже просыпаться. Так и продремал весь день в обнимку со сборником готических рассказов, оставшимся от прежнего жильца. В них были призраки, гомункулусы, вампиры, родовые проклятия, опасные эксперименты по разделению личности и многое другое. Несколько сюжетов Веттели счел занимательными, остальные были откровенной безвкусицей. Неудивительно, что они навевали сон.

Мисс Фессенден, как и накануне, появилась незадолго до ужина. К этому времени Веттели как раз успел выспаться и сумел поддержать учтивую беседу о погоде. Когда же выяснилось, что обещанная инъекция будет всего-навсего в руку, а не в то деликатное место, которое совсем не хочется демонстрировать малознакомым женщинам, он настолько воспрянул духом, что по собственной инициативе похвалил местный пейзаж и осмелился спросить у мисс Фессенден, откуда она родом. Оказалось, из Ицена. Ицен он тоже похвалил. На самом деле ничего сколь-нибудь примечательного в этом городке не было, но если там рождаются такие очаровательные девушки, он определенно заслуживает самого уважительного отношения. Так подумал Веттели про себя, и только когда мисс Фессенден ушла, сообразил, что вторую часть надо было сказать вслух – вышел бы комплимент. Опять он промахнулся!

И это было только начало – вот что ужасно.

Ночью ему снилась какая-то ерунда. Будто бы одно его тело, нормальное, осталось лежать в комнате, под пледом, – он ясно видел себя со стороны. Второе же, мало того что толком неодетое, нечесаное и небритое со сна, было настолько страшным, что зеркало в ванной треснуло, едва успев отразить его бледный, как у мертвеца лик с черными провалами глаз. Жуткое тело выругалось по-такхеметски, плюнуло в зеркало и пошло разгуливать по школьным коридорам. Выбило три стекла, нарисовало углем на стене гадкую рожу, каталось по перилам, стреляло из окон по летучим мышам, а под конец вообще кого-то убило, профессионально метнув нож точно в глаз.

Ошарашенный собственным безобразным поведением и преисполненный сострадания к мышам, Веттели проснулся и сразу сообразил, в чем причина кошмара – начитался на ночь. Один из готических рассказов был действительно интересным, вдобавок претендовал на документальность. История эта якобы произошла совсем недавно в столице. Один из тамошних докторов ради эксперимента разделил свою личность и внешность надвое, и темное его начало, оказавшись на свободе, предавалось всяческим порокам до тех пор, пока не совершило самоубийство из страха быть повешенным за то, что прикончило какого-то малознакомого господина.

Посмеявшись над тем, как нелепо его сознание интерпретировало литературный сюжет, Веттели перевернулся на другой бок и спокойно продрых до самого утра.

А утром в ванне его ждал неприятный сюрприз – поперек зеркала пролегла трещина. «Зеркало разбить – к покойнику. Первый сон на новом месте – в руку», – прозвучал в голове голос няни Пегги, большой любительницы примет. Стало не по себе, хоть и не верил он в приметы.

Прислуга принесла завтрак, и он, сам себе удивляясь, очень, очень осторожно попытался узнать, не случилось ли чего необычного в школе? Вроде бы ночью ему послышался звон битого стекла, выстрелы и крики.

– Не, сэр, все в порядке, – заверила та. – Приснилось вам, поди-ка. У моей сестры муж тоже как пришел с войны, так и орал по ночам, все кошмары одолевали. Сестра его в город к колдуну свезла – все как рукой сняло. Вам бы, сэр, тоже к колдуну сходить.

– Схожу, – пообещал Веттели и вновь посмеялся над собой: надо же настолько смешать сон с реальностью! А трещина наверняка появилась на зеркале давно, просто он ее в первый день не заметил. Он же не девушка, чтобы глядеться в зеркала.

Вторые сутки постельного режима дались Веттели уже не так легко. Он дочитал все готические рассказы, перечитал «Короля Ллейра», полчаса провел на подоконнике, любуясь хваленым местным пейзажем, а после обеда к нему заглянул Токслей. Но все равно день тянулся и тянулся, хотелось новых впечатлений. И когда ближе к вечеру пришла мисс Фессенден со своим саквояжиком, он не выдержал и взмолился:

– Пожалуйста, можно мне завтра прогуляться по парку? Я так устал лежать…

Она смерила его строгим и внимательным медицинским взглядом, потом весело рассмеялась и сказала скорее утвердительно, чем вопросительно:

– Хотите увидеть фей.

– Да! – мужественно признался капитан.

– Ну что ж, подышать свежим воздухом вам тоже будет полезно.

«Ах, но ведь мне совсем незнакома здешняя округа! Не были бы вы столь любезны, не согласились бы составить мне компанию?» – вот что он должен был ей сказать. Может быть, она согласилась бы. Может быть, она сама этого ждала.

– Спасибо, мэм, – вместо этого с чувством поблагодарил он и попрощался. Момент был упущен бездарно и безвозвратно. Представится ли второй?

Этот парк не был посажен людьми. Он возник задолго до их прихода и был частью Великого леса Броселианд, покрывавшего в доисторические времена едва ли не четверть континента и все Острова, тогда еще не принадлежавшие людям. Его мощные дубы, длинноствольные буки и раскидистые грабы были прямыми потомками тех дерев, что видели кровавые битвы фоморов с племенами богини Дану и благородные поединки рыцарей-сидов, слышали пение первых кельтских друидов, могущественных, как сами боги…

Великий лес отступил под ударами топоров, давая место пашням, пастбищам и городам. Лишь малые его частицы уцелели, приспособились к новым обитателям Островов, стали домашними, почти ручными. Но каждая из этих частиц и по сей день хранит под своей сенью древние тайны Великого леса, доступные очень немногим из тех, кто воображает себя его хозяином.

Откуда ему в голову пришла такая мысль? Норберт брел по тропинке, нарочно громко шурша опавшей листвой, собирал красивые стебельки, и вдруг будто нашептал кто-то невидимый. В воздухе разлилась странная синь, и стихли все звуки, даже сухие листья перестали шуршать, как намокшие под дождем.

А потом он заметил ее. Она сидела на самой макушке маленькой каменной совы, удобно устроившись между ушами. У нее не было ни стрекозьих крылышек, ни высокого остроконечного колпака, и одета она была не в шелк и вуаль, а в какую-то бесформенную хламидку, выкроенную из желтых кленовых листов и подпоясанную белым шнурком от спортивной туфли. Рыжие волосы были всклокочены, острые ушки подергивались, как у встревоженной лошади. Ко всему прочему она ела ягоду рябины, вгрызалась в нее, как в яблоко, и весь подбородок был перепачкан горьким оранжевым соком. В общем, сказочной красавицей это растрепанное существо не назвал бы никто.

И все-таки она была самой настоящей феей, Веттели сразу это понял и ни на миг не усомнился. Он замер на месте, боясь даже дышать, чтоб не спугнуть.

Но существо оказалось не из пугливых. Оно лихо отшвырнуло огрызок ягоды, вытерло свое маленькое остренькое личико тыльной стороной ладони и сказало очень буднично, будто нарочно его здесь поджидало:

– А! Пришел!

– Пришел, – подтвердил Веттели. А что еще ему оставалось?

Фея по-собачьи повела носом, к чему-то принюхиваясь. Сморщилась, чихнула и велела:

– Уходи. Ты плохой. От тебя пахнет кровью и смертью.

– Нет, я хороший, – возразил Веттели. Звучало глуповато, но уходить он не хотел. – Просто я был на войне.

Она небрежно махнула рукой:

– А, война… Я знаю войну, я помню. Это когда люди в железных одеждах машут железными палками, а потом хоронят своих мертвых где попало. Фу!..

«Люди в железных одеждах»! Ого! Речь явно о рыцарях, закованных в латы. Сколько же лет живет на свете это эфирное создание?

– …Но ты врешь. Войны нет уже давно. Еще не родился дед твоего прадеда, когда она кончилась.

– Это здесь ее нет. Война была за морем.

Фея энергично кивнула:

– Да, где-то далеко война была. Я видела, как над холмами кружили перитоны.

Стало грустно. Еще в детстве от няни Норберт слышал рассказы об этих странных созданиях. Выглядят они как звери с рогами и орлиными крыльями. Но тень отбрасывают человеческую, ведь в них вселяется дух солдата или моряка, недавно погибшего вдали от дома и прилетевшего в последний раз взглянуть на родные края.

– Ну и хорошо! – бессердечно подытожила фея. – Пусть ваши мертвые валяются за морями. Не люблю! Тут, на опушке, вчера нашли одного. Паренек из деревни на сук напоролся – шуму было! Констебли, коронеры – одно беспокойство… Так о чем это я? Ладно, оставайся, поговорим. Я Гвиневра. Только не подумай, будто таково мое настоящее имя. Родные зовут меня совсем иначе, а это я взяла нарочно, для людей, в память об одной знакомой даме. Между прочим, тебе удобно так со мной разговаривать? А то могу увеличиться до твоего роста. Или тебя уменьшить…

– Не стоит! Мне очень удобно, честное слово! – поспешил заверить собеседник.

– Ну и славно, значит, не будем тратить на это время, оно нынче дорого. Итак, я Гвиневра. А ты Норберт Реджинальд Веттели. Очень мило с твоей стороны. Будем знакомы!

Что мило? И откуда только она узнала, ведь сам он представиться так и не успел.

– Мило, что ты пришел меня навестить, – пояснила Гвиневра, читая его мысли, как раскрытую книгу. – Не понимаю, зачем тебе это? Ну, сижу на сове, ем рябину – что здесь интересного? А все ходят и смотрят, ходят и смотрят… Откуда у вашего народа такое нездоровое пристрастие – подглядывать за нами?

Веттели смутился, такой постановки вопроса он не ожидал.

– Не знаю. Просто из-за нас, людей, мир так изменился в последние столетия… Вас осталось так мало…

– Мало? – Гвиневра с пренебрежением фыркнула. – Вот еще выдумал! Вы, люди, склонны преувеличивать собственное значение. Нас ровно столько, сколько было всегда. Просто не все могут нас видеть. Ты – можешь, потому что среди твоих предков был кто-то из старшего народа. А другим не дано. Если, конечно, мы сами им не покажемся. Но это развлечение на любителя, а таковых среди нас, по счастью, немного.

Вот так они себя, оказывается, называют! Не «маленький народец», а «старший народ»! Наверное, это справедливо.

– Среди моих предков были феи? – потрясенно уточнил Веттели.