Я настолько поражена, что даже не скрываю этого.

– Ты купишь мне тампоны?

С его ртом происходит нечто странное. Он что, пытается сдержать улыбку?

– Нет. Я пошлю Кирана.

– Только не Кирана.

– Почему нет?

– Мне нужно его задобрить.

– Зачем?

– Ничто не задевает гордость мужчины сильнее, чем показаться слабым перед друзьями. Не хочу опозорить его еще больше…

Деклан снова наклоняет голову так, как делает всегда, когда по-настоящему смотрит на меня. Его глаза пронизывают. Изучают. Понимают.

Это меня смущает.

– Мне нужно, чтобы он в меня влюбился и вытащил отсюда, понятно? Господи!

Он посмеивается и качает головой.

– Ладно.

Затем он глубоко вздыхает и проводит рукой по волосам, словно собирается с силами. Выпрямившись и пригладив рукой галстук, расправляет плечи и разминает челюсть.

Я понимаю, что ему не хочется уходить отсюда.

Не потому, что хочет остаться со мной, а потому, что кто бы или что бы ни ждало его снаружи, он этого боится.

Когда он собирается уходить, у меня случайно вырывается:

– Эй. Гангстер.

Он разворачивается и слабо улыбается.

– Что, подруга?

– Все получится.

Он слегка хмурится в недоумении.

– Ты меня слышал. Какие бы у тебя ни были дела, все будет отлично. Просто сделай глубокий вдох и помни, кто ты такой.

Он с ошарашенным видом тихо повторяет:

– Помни?..

– Я всегда говорю себе это, когда в чем-либо не уверена. Помни, кто ты такой.

Я вижу, что он не хочет спрашивать, но любопытство берет верх.

– И кто же ты?

– Одна-единственная, каких не было раньше и никогда не будет. Такая же, как ты. Одним словом – неповторимая.

У него открывается рот. Он молча смотрит на меня несколько долгих секунд.

– Тебя часто роняли головой в детстве, да? В этом же дело?

Я не могу не улыбнуться глубине его потрясения.

– Нет. Не роняли. Но я была средним ребенком, поэтому на меня в основном не обращали внимания. Но я научилась быть собственной группой поддержки, и знаешь что? Чем больше ты пытаешься поверить в себя, тем больше на самом деле веришь. Ментальное самовнушение очень важно. Нужно оставаться позитивным. Просто выходишь, говоришь: «Все получится» – и веришь в это. И порядок.

А вот теперь он, кажется, разозлен.

– Ты произносишь мотивационную речь?

– Кажется, тебе это нужно.

– Ты совсем отъехавшая, – без всякого выражения констатирует он.

– Спасибо.

Моя улыбка еще больше его раздражает, и «взгляд-способный-расплавить-сталь» возвращается. Что-то бормоча себе под нос, он разворачивается, дергает дверь и громко захлопывает ее за собой.

8
Деклан

Не проходит и десяти минут, как появляется первое сообщение.

Извини, что так тебя взбесила.

Когда я не отвечаю, она посылает следующее:

Ладно, «извини» было чересчур. Вот список того, что нужно.

Список оказывается таким длинным, что я уже жалею, что дал ей телефон. В него входят специфические предметы одежды, косметики, гигиены, а еще еда. Органическая еда, если быть точнее. В том числе экзотические штуки, названия которых я даже не знаю: рамбутан^[3], черимойя^[4], агава. Плюс четыре разных вида салата.

После паузы максимум в пять минут сообщения сыплются снова, причем с перерывами в несколько секунд.

Натали уже знает, что я в порядке? Я волнуюсь за нее.

Шон жив? Я не видела, как он выходил из лимузина. За него я тоже волнуюсь.

Почему у тебя в спальне нет телевизора?

Костюмы делает не только Армани, ты в курсе?

Помни: все получится.

В итоге мне приходится отключить звук, потому что все странно на меня посматривают. Я толплюсь в комнате с тридцатью ирландскими бандитами, пришедшими выразить уважение, а мой телефон разрывается так, будто я перевозбужденная девочка-подросток.

Я пишу ей:

«ТЫ СО МНОЙ НЕ РАЗГОВАРИВАЕШЬ, ПОМНИШЬ?»

Она отвечает эмодзи со средним пальцем.

Поверить не могу, что это – моя чертова жизнь.

9
Слоан

Через полчаса после ухода Деклана появляется Киран с подносом еды. Ставит его на кофейный столик и разворачивается к двери.

– Киран?

Он замирает на полпути. Не поворачивается. Только раздраженно вздыхает.

– Я просто хотела спросить, как самочувствие.

Следует пауза, а потом он с сильным ирландским акцентом переспрашивает:

– Чего, еще раз?

– Я по поводу носа. Все в порядке?

Он поворачивается, но только чтобы бросить через плечо злобный взгляд.

– Хватит фуфло толкать.

Фу. Какой красочный образ.

– Не знаю, как это переводится, но, догадываюсь, не очень лестно.

– Точняк.

– Эм. Да?

– А у тебя немножко шариков не хватает, да?

Очевидно, нам предстоит изучить всю красочную палитру загадочного ирландского сленга, прежде чем я получу внятный ответ. Надо как-то продвинуть беседу вперед.

– Крем с арникой поможет с синяками. И помни, лед – наш друг.

Он глядит на меня так, будто пытается решить: запихать меня вперед руками в измельчитель отходов или переехать на внедорожнике?

Когда я одариваю его неотразимой улыбкой, он что-то бормочет себе под нос и уходит.

Проверяю захлопнувшуюся за ним дверь, но она заперта. Не повезло.

На принесенном им подносе лежит гора еды, которая привела бы в восторг любого пятнадцатилетнего пацана. Тут бутылка колы, пачка М&M’s с арахисом, большая упаковка вяленого мяса, гигантская – чипсов «Лэйс», а еще банка соуса ранч.

Теперь я понимаю, откуда перемены настроения Деклана. У него же сахар скачет после каждого приема пищи!

А еще – о ужас! – я вижу на подносе сэндвич с белым хлебом, вареной колбасой и кусочком американского сыра, который продается в индивидуальных упаковках и с легкостью сохранит вкусовые качества даже после следующего ледникового периода благодаря всем консервантам, загнанным под его блестящую, кислотно-оранжевую кожу.

Извлекаю из сэндвича колбасу и нюхаю ее. Особого запаха не чувствуется, потому что она покрыта щедрым слоем майонеза. Я вытираю майонез одной из салфеток на подносе, а потом немножко откусываю мясо.

Оно такое соленое, что мои лодыжки, кажется, сразу начинают распухать. Почему это вообще считается едой?

Я выплевываю колбасу. А потом пишу Деклану очередное сообщение.

Если ты пытаешься меня отравить – работает.

Он не ответил ни на одно из предыдущих, так что в этот раз я тоже ничего не жду. Но через несколько секунд приходит ответ:

Наконец-то хорошие новости.

С улыбкой пишу в ответ:

О, ты отыскал свое чувство юмора! А твоего пропавшего обаяния с ним случайно не было?

Его следующее сообщение прилетает с такой скоростью, что я не понимаю, как он успел его написать.

Пожалуйста, не мешай мне тебя игнорировать.

Я смеюсь в голос.

Неплохо, старикан. Кстати, сколько тебе лет?

С другими людьми – сорок два. С тобой такое чувство, что сто сорок два.

Он старше, чем выглядит. Улыбаясь экрану, я шепчу:

– Ай! Обидно.

Размышляю, стоит ли писать что-то в ответ, но решаю оставить последнее слово за ним. Может, в следующий раз он станет благосклоннее.

Маловероятно, но попробовать стоит.

В шкафчике под раковинами в его громадной ванной я нахожу аспирин, неоспорин, перекись водорода и бинты. Запиваю две таблетки аспирина водой из раковины и принимаю душ. Предварительно заперев дверь ванной, разумеется.

Выйдя из душа, я просушиваю волосы полотенцем, снова надеваю трусы и рубашку Деклана, а потом приседаю на ободок унитаза, чтобы обработать ступни. Дезинфицирую их перекисью, наношу антибактериальный крем и леплю пластырь на пару самых глубоких порезов.

А потом, поскольку делать мне нечего и даже телевизор посмотреть нельзя, я решаю еще немного поспать.

Я уже проверила все его шкафы. Ничего личного в своем личном пространстве он не хранит, что любопытно. Ни фото, ни книг, ни украшений, ни записей. Ни один предмет в спальне не может ничего сообщить о хозяине. Только одежда, аккуратно развешанная по шкафам и педантично сложенная в ящиках, свидетельствует, что это пространство занимает мужчина. Все остальное – нейтрально.

Пусто.

Он может исчезнуть без следа в любой момент, и никто даже не поймет, что он тут был.

Впрочем, в этом и смысл.

Но во мне это возбуждает интерес. К нему и его биографии, и к причинам, которые могут заставить человека устранять следы своего присутствия в собственном доме. Может, у него лежит куча семейных фото в гостиной, но почему-то я в этом сомневаюсь.

И почему-то сомневаюсь, что у него вообще есть семья.

Кроме мафии, разумеется. Не считая его братьев по оружию, Деклан очень похож на одинокого волка.

Мне особо не от чего отталкиваться, но обычно меня не подводит интуиция насчет людей. И если она подсказывает правильно, то мужчина, под чьей крышей я сейчас нахожусь, хранит больше секретов, чем должен иметь человек в его положении.

Подозреваю, в его метафорическом шкафу не просто хранится скелет. Там у него целое кладбище.

Откинув уголок темного шелкового покрывала, забираюсь под одеяло и съеживаюсь, устраиваясь поудобнее. Затем несколько минут лежу неподвижно, так что автоматические лампочки тускнеют. Я погружаюсь в сон под урчание собственного желудка.

Но в какой-то момент меня будит дыхание рядом со мной.

Даже не открывая глаз, понимаю, что это Деклан. Аромат перечной мяты выдает его с потрохами, как и испускаемый им жар. Температура тела этого мужчины постоянно выкручена на максимум.

Через секунду он произносит тягучим от усталости голосом:

– Комната для гостей занята. Диван тоже. А я не могу спать сидя.

– Я тебя не прогоняю.

Какое-то время мы молчим, пока он не произносит:

– Ты не поела.

– Я не хочу заработать диабет.

Я слышу ерзанье на соседской подушке и открываю глаза. Он лежит на спине и смотрит на меня, повернув голову.

Он полностью одет, снял только пиджак и ботинки. Его подбородок потемнел от щетины. Голубые глаза прикрывают отяжелевшие веки. Он очень, очень красив.

– Тебя не беспокоит, что ты проснулась со мной в одной постели?

Я зеваю.

– Я тебе не нравлюсь. Ты мне не нравишься. Вероятность внезапного порыва страсти стремится к нулю.

– Люди постоянно занимаются сексом, не нравясь друг другу.

– Можешь не выпендриваться! Я не пытаюсь подвергнуть сомнению твою мужественность. Уверена, у тебя может случиться порыв страсти, и я ничего не смогу с этим поделать, но я знаю, что такого не будет. К тому же ты дал мне слово, что не тронешь меня. Поэтому у меня нет причин волноваться.

Я разумно обхожу вниманием сегодняшнюю прелюдию в гардеробе. Кто-то вообще понял, какого черта там произошло? Точно не я.

Он поворачивает голову и смотрит в потолок. Затем какое-то время молчит и вдруг произносит:

– Ты ненормальная.

– Спасибо.

– Господи! Ты принимаешь каждое оскорбление за комплимент. У тебя самомнение словно чугунное.

– Покрепче чугунного.

– Я серьезно, как ты можешь быть такой равнодушной ко всему? Единственный раз, когда ты слегка оживилась, – это когда я запихнул галстук тебе в рот. Но в ту же секунду, как я его вытащил, ты поблагодарила меня и продолжила… быть собой.

Он начинает правда заводиться. Вот это да.

– Я просто делаю все, что в моих силах, а остальное принимаю так как есть.

После этого повисает долгая тишина. Она, вообще-то, очень громкая – громкая и гулкая, отдающая недоверием.

– Ты… Ты только что процитировала Эпиктета?

– Ты знаешь стоиков?