– Не «извините»? – Он выгибает левую бровь. – Уже лучше!

– Я, наверное, достала вас своими извинениями. – Щеки вспыхивают, а губы разъезжаются в улыбку.

– Это было… необычно.

Рауде берет меня за подбородок и заставляет поднять голову. Несколько мгновений мы смотрим друг на друга. Подмечаю тонкие морщинки в уголках глаз, едва заметный шрам над левой бровью и пару седых волос среди черных как смоль, вьющихся прядей.

– Егор… Он сказал, что из вашей группы скоро уйдет солистка. Клянусь, я не знала об этом заранее. – Признание само срывается с губ. – И то прослушивание… Я не просила о нем. Музыканты уговорили спеть, а я не смогла отказать. Если бы догадывалась, что в зале есть кто-то еще, ни за что не стала бы… – Не договорив, замолкаю.

Не знаю, почему мне важно, чтобы Леонас поверил. Больше всего на свете я хочу услышать: «Хорошо», «Знаю» или что-нибудь еще. Согласна даже на кивок. Только ему, кажется, все равно.

– Я просто убиралась в этом доме, – шепчу, так и не получив ответ, – и случайно познакомилась с вашим племянником. Ничего больше. – Облизываю губы. – Совсем ничего.

Опустив голову, я медленно встаю.

– Это все не так красиво, как может показаться, – внезапно произносит Рауде. – Мой племянник слишком много на себя взял.

– Он, наверное, хотел как лучше… Но у меня учеба, родители и работа.

– Умница. Хорошим девушкам не место в шоу-бизнесе. Там настоящая грязь, от нее не отмоешься.

От фразы о хорошей девушке за ребрами начинает колоть.

– Я и не прошусь…

Неделю обижалась на этого непостижимого мужчину из-за слов о посредственности. Старалась доказать себе, что меня не волнует мнение великого продюсера. А на деле…

Выходит, он заботился?

Хотел уберечь меня?

Вот так грубо и жестко… почти как в нашу первую встречу, когда, запретив работать, отправил ужинать.

– У тебя все мысли транслируются на лице крупным шрифтом. В курсе?

Впервые за все время нашего знакомства я вижу улыбку Леонаса. Безумно красивую, дерзкую, делающую этого бога музыкального мира молодым и человечным.

– Вы же не прочли там ничего постыдного? – Ума не приложу, откуда берется смелость.

– Тебе лучше не знать, что я прочел. – Словно потерял ко мне интерес, Рауде поворачивается к роялю. – А сейчас поезжай туда, где ты живешь. Такси оплачено в любой конец города. Нужно будет лишь разбудить водителя, за три часа ожидания он, наверное, уснул.

– Вы вызвали для меня… – Мозг отказывается переваривать очередное открытие. – Еще тогда… – В горле ком. – Когда мы с Егором ушли…

Кажется, теперь горят не только щеки, но и все, что спрятано под халатом.

– Золушка, твоя карета скоро превратится в тыкву.

Леонас наигрывает новую мелодию – ту самую песню, с которой я вчера начала свой мини-концерт.

В мыслях несутся строчки:

«Не такая, как все, я мечтал о тебе,
О твоей чистоте, загибаясь на дне.
Покорялся судьбе, растворялся в толпе,
И не верил опять, что могу…»

– Я ухожу… Да, – хриплю, задыхаясь от эмоций. – Только нужно забрать вещи. Они на первом этаже, в гостевой спальне.

Я ставлю запрет на обдумывание и воспоминания. Вначале выбраться отсюда. Выспаться. Прийти в себя.

– Не советую туда заходить.

– Там мой телефон…

– Твои подруги его привезут. Егор проспится и обо всем позаботится. Обещаю.

Глава 19. Горизонты

Несмотря на насыщенную ночь, после возвращения в хостел я сразу же засыпаю. Сон спасает и от ненужных мыслей, и от встречи с соседками.

Когда просыпаюсь, за окном солнце, в комнате тишина, а на моей тумбочке записка, написанная красивым почерком Сони:

«Мы привезли твои вещи. Они в красном пакете на столе. К завтраку не жди. Уехали возвращать одежду».

Четыре коротких предложения, и внизу два раза: «Прости» и «Прости». Без пояснений и имен.

Вряд ли прежняя тюменская я поняла бы хоть что-то. Пару недель назад еще жива была вера в людей. Нынешняя я сразу догадываюсь о причине двух «прости» и странной рекомендации Рауде не заходить за вещами в гостевую спальню.

Похоже, после моего отказа Егор нашел с кем провести ночь. И явно не с женами друзей.

На самом деле это так себе новости. Он был первым парнем, который водил меня на свидания и ухаживал. Наверное, правильной реакцией на такую скорую измену была бы обида. Но вопреки здравому смыслу есть только облегчение.

За мной больше никаких долгов. Никто не сможет предъявить ни одну претензию. А у девчонок была своя ночь в замке с принцем.

На этой радостной мысли я заканчиваю утреннюю рефлексию и всего на пару мгновений разрешаю себе вспомнить Рауде. А потом, подкрепившись парочкой бутербродов, еду на работу.

В первом доме уборка проходит как по маслу. Никто не мешает. Нет необходимости бегать в ближайший магазин за чистящим средством или пакетами для мусора. К тому же вместо линяющего песика на красивом диване сладко спит кот модной лысой породы.

Довольная началом дня, я почти не зеваю, когда приезжаю во второй дом. Однако здесь удача отворачивается от меня на все сто восемьдесят градусов.

– А эта замарашка что здесь делает?! – возмущается хозяин дома. – На хрена ты ей открыла? – натягивая штаны на огромный зад, обращается он к красивой девушке с длинными белоснежными волосами и еще более длинными ногами.

– Милый, не я вызвала прислугу. – Она бросает ленивый взгляд в мою сторону и начинает обуваться.

– Лика, да какая разница, кто вызвал?! Сказала бы свалить! – рычит мужчина.

Нас разделяет метров пять, но они будто не замечают меня. Для них я как предмет интерьера или фикус.

– Да, конечно. Чтобы твоя жена стала выяснять, кто и почему отослал ее уборщицу? – фыркает Лика, и наконец становится понятно, откуда такое «радушие».

– А с прислугой, ты считаешь, лучше?! Мозг включать не пробовала?!

– Она поломойка, дорогой. Не сыщик и не адвокат.

– Ты специально! – Хозяин дома переходит на крик. – Решила раздобыть свидетельницу?

– Извините, – решаю вклиниться. – Я могу уйти и прийти чуть позже. Будем считать, что меня вообще здесь не было.

– Видишь, какая сообразительная девочка! – тычет в меня пальцем красотка. – Никаких проблем. Будет молчать, как рыбка.

– Если бы еще ты была такой сообразительной. – Мужчина застегивает ширинку и сразу же берет в руки мобильный телефон. Нервно что-то в нем проверяет.

– Дорогой, ну что ты так завелся? – Лика обнимает любовника со спины.

– Ты меня уже второй раз подставляешь. – Будто не хочет даже прикосновений, он резко толкает ее в сторону.

– Это просто случайности.

– Перед этими «случайностями» ты спрашивала о разводе. – Мясистая мужская ладонь ложится на тонкое запястье Лики.

– Ты от паранойи совсем обалдел? Жену будешь за руки хватать!

– Даже так?

– Мне больно!

– Будем считать, что ты наговорилась.

Не церемонясь, хозяин дома выводит любовницу за дверь и швыряет ей под ноги маленькую дамскую сумочку. Затем он поворачивается ко мне.

– Я уйду сама. Не нужно. – Подняв руки, пячусь к двери.

От шока сердце бухает в груди как ненормальное, а на душе скребется целая стая диких кошек. За две недели работы со мной не случалось ничего подобного. Похоже, черная полоса, начавшаяся вчера вечером, не желает заканчиваться.

– Чтобы ноги твоей здесь больше не было, – брызжа слюной, командует мужчина. – Нажалуешься жене, закопаю!

Мы одного роста, но когда он приближается, я ощущаю себя маленькой букашкой, беспомощным муравьем, над которым зависла огромная человеческая нога.

– Я и слова не скажу. – Чуть не падаю, зацепившись пяткой за порог.

– Не скажешь. – Хлопает дверь. – Пошли все вон! – доносится из-за нее истерический вопль.

* * *

Последняя, несостоявшаяся уборка выбивает почву из-под ног. Я боюсь рассказывать о случившемся Валентине и не надеюсь ни на какую оплату. От расстройства в университет приезжаю на два часа раньше.

Учеба в этот день тоже не клеится. Лекции слушаю вполуха, на семинаре отмалчиваюсь и считаю минуты до последнего на сегодня звонка.

Не радует даже автобус, в кои-то веки пришедший по расписанию. К возвращению в хостел стресс и бессонная ночь все-таки нагоняют. Мышцы щек болят от постоянного зевания, а веки такие тяжелые, что я с трудом удерживаю глаза открытыми.

В таком состоянии думать получается лишь о кровати и восьми часах беспробудного сна. Однако стоит присесть на матрас, раздается звонок от Валентины.

– Прости, геолог, – первое, что она произносит.

Это третье «прости» за день.

– Что-то случилось? – спрашиваю я севшим голосом.

– Начальница запретила отправлять тебя на уборки и потребовала вычесть сегодняшний день из твоего графика.

– Что?

– Иногда такое случается, девочка. Я тут, к сожалению, бессильна. – Валентина темнит.

– Это… из-за второго дома? Хозяин потребовал?

Ничего не понимаю. Он ведь выгнал меня. Припугнул, чтобы молчала. Зачем еще и увольнять?

– Не знаю я, что там у вас случилось… Вернее, догадываюсь. Дело обычное. И все же работать с тобой мы больше не можем.

– Но другие клиенты… они ведь никогда не жаловались. – От усталости не получается даже заплакать.

– Девочка… – Слышен тяжелый вздох.

– Он меня в чем-то обвинил?

– Сказал, что ты украла его запонки, – нехотя признается Валентина. – Золотые, мать их. С какими-то камнями.

– Это… ложь…

– Поверь, я в этом не сомневаюсь. Иногда эти гондоны так врут, что прибить хочется. Только деваться никуда. Они клиенты, и они всегда правы.

Глава 20. Гайки

Когда слегла бабушка, мы с мамой почувствовали, как на нас обеих надвигается целая лавина хлопот. Чтобы выплыть, я хваталась за любую подработку, которую можно было найти студентке, и ухаживала за бабушкой. А мама взяла еще одну ставку на работе.

Казалось, мы вот-вот выберемся, но проклятый китайский вирус внезапно свалил отца. С его болезнью надежда на прежнюю жизнь покрылась трещинами и рухнула.

Все это было совсем недавно. И вот сейчас я опять чувствую нечто похожее – приближение новой лавины, причем более разрушительной, чем прежняя.

Эти ощущения мешают уснуть ночью, преследуют днем, пока я просматриваю объявления о работе и рассылаю резюме. Сбивают с мыслей во время учебы. Легче не становится даже вечером. А когда решаюсь позвонить родителям, лавина срывается и несет меня под откос.

– Привет, моя любимая девочка. – Голос мамы звучит подозрительно тихо.

– Привет. Скажи, что у вас все в порядке.

Не хочу верить своим предчувствиям. Мне просто необходима хоть какая-то надежда на то, что я все выдумала или устала.

– Милая… – Мама закашливается.

– Ты здорова? – Вжимаюсь лопатками в бетонную стену за спиной.

– Я? Да. Нормально. Так, аллергия какая-то.

– У тебя никогда не было аллергии. – Не нравится мне эта ее ложь.

– Я не молодею.

– Мам, тебе всего сорок два! Пожалуйста, не нужно приписывать себя к числу немощных старушек.

– Иногда кажется, что я еще большая развалина, чем они, – смеется мама.

– Значит, все же что-то случилось…

За девятнадцать лет я научилась считывать ее эмоции на расстоянии по любым фразам. Сейчас внутренний датчик трещит как дозиметр возле атомного реактора.

– Мы с папой решили продать квартиру. Нужно будет, чтобы ты дала согласие, – словно нехотя, скороговоркой произносит мама.

– Продать?! Зачем?!

– Нас сейчас трое. Бабушка лежачая. Куда нам трехкомнатная? Поместимся и двушке. Меньше затрат, да и дом можно будет выбрать возле поликлиники, чтобы папе было ближе ходить на процедуры.