– Да что -то голова… Погода меняется может, – глухо вздыхает мама, жмурясь и массируя висок, – С самого утра мучаюсь.

– Так может не надо тогда тебе ехать со мной в универ? – с сомнением смотрю на нее, – Я на такси спокойно доберусь. А ты лучше полежи.

– Все в порядке, не настолько все плохо. Я отвезу, – возражает мама чисто из-за своего упрямства, вечно посещающего ее очень не вовремя.

– Нет, Вик, и правда, у тебя даже испарина на висках, – хмурится Назар Егорович, приглядываясь, – Оставайся лучше дома. А Малина…– Караев-старший переводит на меня задумчивый взгляд, прикидывая в уме варианты.

И я мгновенно тонко и тревожно звеню внутри, потому что самый очевидный из этих вариантов одновременно и самый напрягающий для меня. Ведь…

– Да я отвезу, – не отрывая взгляда от экрана своего телефона, сам предлагает Эмиль, опередив отца.

14. Малина

Эмиль подгоняет свой серо-синий, блестящий будто только что из салона, мустанг к центральному входу отцовского дома.

Я, стоя на крыльце, с тревожным трепетом смотрю на хищную, вытянутую морду автомобиля, прежде чем подойти и сесть на переднее пассажирское. Я без понятия, как Эмиль водит, но в моем понимании на таких машинах просто невозможно плестись со скоростью 60 км/ч. Сколько там под капотом коней? Пятьсот?!

Вообще-то я ни разу не экстримал. Да и степень доверия к этому водителю у меня минимальная…Даже коленки начинают подгибаться из-за предстоящей поездки.

Караев -младший нетерпеливо давит на клаксон, а затем, перегнувшись с водительского сидения, распахивает мне дверь, поторапливая.

Обреченно вздохнув, я крепче вцепляюсь пальцами в лямку рюкзака и бреду к тачке. Неуклюже залезаю внутрь из-за низкой посадки. Юбка задирается чуть ли не до трусов, и я торопливо ее поправляю, краснея как помидор. А затем и вовсе скрываю ноги, положив на колени рюкзак. Вся моя возня занимает не больше пары секунд, но оголенную часть бедер выше гольф все равно жжет от липкого взгляда "братца".

Будто я специально юбку перед ним задрала… И он сделал себе очередную пометку на этот счет.

Это неприятно все. Очень. И неловко.

Откашливаюсь, стараясь убрать из горла сухой ком, а из головы смущающие мысли. Эмиль заметно сглатывает, отворачиваясь, и будто недовольно поджимает губы. Заводит тачку. Сидим в гробовом молчании. Даже музыка не играет.

– Ты же не гоняешь с пассажирами, да? – не сдержавшись, интересуюсь у Караева, когда защелкиваю свой ремень безопасности, а он заводит машину.

У Эмиля на это дергается уголок губ, обозначая кривую улыбку. Ответом же мне служит показательный рев мощного мотора и пробуксовка колес на старте.

Непроизвольно вздрагиваю и глубже впечатываюсь спиной в кожаное сидение, в котором почти лежу. Низкая посадка спортивной машины не оставляет другого выбора. Мученически прикрываю глаза – лучше бы я поехала на электросамокате…

– Боишься, “сестренка”? – интересуется Эмиль насмешливо и, мне кажется, что с нотками пренебрежения.

И резко тормозит у не успевших полностью открыться ворот так, что меня кидает вперед. Придурок!

Вернувшись в нормальное положение, зло прожигаю глазами его раздражающе идеальный профиль.

– Хм-м… Дай подумать… Наверно нет, – отзываюсь нараспев, – Ведь ты слишком себя любишь, чтобы попытаться убиться. А такая машина нужна чисто для понтов, да?

– Догадывался, что ты мыслишь шаблонно, но чтобы настолько, – издевательски тянет мне в тон.

Хмыкнув, отворачиваюсь к окну, не желая пререкаться ни о чем всю дорогу. Еще и сердце так странно, заполошно стучит, что я плохо собственные мысли слышу и вряд ли блесну остроумием. До универа не так уж и далеко. Молча дотерплю…

Внимание перетекает на обстановку в салоне. Запахи, ощущения, чужое навязчиво обволакивающее тепло…

Вдыхаю глубже украдкой. Дуб, можжевельник и разогретая кожа. Мужское такое, что немеет челюсть и немного кружится голова.

Мне непривычно и странно. Эмиль вроде бы не намного старше, но у меня полное ощущение, что я именно с мужчиной сейчас еду, близко, наедине, а не с очередным знакомым парнем.

– С чего ты решила, что я слишком себя люблю? – интересуется вдруг Караев, плавно выруливая на шоссе. После того, как он чуть не впечатал меня лбом в лобовое, тормознув у ворот, он ведет машину на удивление комфортно и спокойно, – Просто ляпнула или есть аргументы?

Я на секунду теряюсь, не зная, что ответить. Ведь аргумент у меня есть, и очень существенный – тот вечер, когда он сиганул ко мне на балкон и предложил сумку за минет. Такое мог вытворить только конченый самовлюблённый придурок, уверенный, что все вокруг ниже и хуже него. Да, я могла бы это сказать, но… Но напоминать не хочется.

Слишком пошло. И интимно. И щеки мои душно вспыхивают, стоит только вновь подумать об этом. Легче сделать вид, что ничего не было.

– Хочешь сказать, я ошибаюсь? – выкручиваюсь, отвечая вопросом на вопрос.

Эмиль чешет зубы языком, смотря на дорогу, а не на меня. Будто реально задумывается.

– Иногда мне хочется, чтобы ты была права. Многое бы стало проще… Наверно… – отвечает как-то непонятно.

– Ты о чем? – уточняю, хмурясь.

Но Эмиль так щурится молча, что я понимаю, что он не ответит, и тема закрыта.

Впрочем, он может быть и выдал бы что-то еще через несколько безмолвных минут, но у меня оживает телефон. На экране высвечивается лаконичное "Юра".

Непроизвольно начинаю улыбаться еще до того, как принимаю вызов и прикладываю мобильник к уху. У Юрки линейка должна была начаться раньше на целый час, и он по-любому звонит поделиться впечатлениями.

– Приветик, ну как?! – весело интересуюсь, правда при этом левую половину лица так странно стягивает, что я даже улыбаюсь криво.

Кошусь на Эмиля и мгновенно тухну от того, как тяжело он поглядывает на меня. Будто я делаю что-то жутко неприличное сейчас.

Что? В его машине нельзя разговаривать по телефону?!

Вопросительно выгибаю брови, ловя взгляд “братца” – он, скрипнув зубами, отворачивается. Но настроение мое все равно сразу скатывается на несколько пунктов ниже. Говорю тише и прикручиваю динамик. Мне теперь неловко болтать рядом с ним.

А Юрка захлебывается впечатлениями, рассказывая что-то про группу и про то, что уже успел сходить в профком и куда-то там вписаться. Слушаю фоном, словно в тумане. Остро чувствую, что прислушиваюсь к словам моего друга в машине не только я…

– Юр..кхм…не могу сейчас говорить. Да и я еще даже не на месте… Давай потом? – сдаюсь.

– Вы с мамой еще не доехали? Точно, у тебя же позже, – говорит Юра громко, а Эмиль рядом цокает языком, щурясь.

– Да, едем пока…– сообщаю Юре рассеянно, снова косясь на Эмиля, – Ну, все, целую. Я наберу.

– Давай, Малек! Люблю – прелюблю тебя! Удачи! – орет Юра в трубку и отключается.

– Малек, – тут же выплевывает Эмиль ядовито, копируя Юркины интонации, и резко стартует на светофоре, со злым ехидством интересуясь, – А что ж ты ему не сказала, что не с мамочкой едешь? Боишься, что мальчик твой дохленький приревнует, да?

15. Малина

– Что?! Он не…– я запальчиво начинаю было возражать, что Юра никакой мне не парень. Но, когда до меня доходит смысл каждого выплюнутого Эмилем слова, обрываю саму себя и концентрируюсь на другом, – С чего ты вообще взял, что он дохлый?! Он нормальный!

– Ну… Если для тебя нормально давать парню свои джинсы погонять, потому что у вас один размер, то да, – фыркает Эмиль, дернув бровью.

– Да ты вообще его никогда не видел!

И мне достается быстрый надменный взгляд, поймав который я замираю.

Догадка взрывается в голове и жаркой вспышкой разгоняет кровь еще до того момента, как я полностью осознаю ее смысл.

– Или… Стоп, ты что? Сталкерил за мной?! – взвиваюсь до высокой пронзительной ноты. Этот факт кажется настолько невероятным и не влезающим в мою картину мира, что челюсть отвисает, а глаза распахиваются на максимум.

– Пф-ф-ф…– у Эмиля будто тень проходит по лицу, и он, прежде чем нормально ответить, нервно дергано хмурится, что только убеждает меня в том, что я в попала в точку! – Нормально ты о себе возомнила, Малек. На хрена мне это надо?! – косится как на мусорный пакет, который забыл выкинуть, – Так, залез раз…Ты, в конце концов, живешь через стенку и подлизываешься к моим сестрам. Я должен был хоть примерно представлять… – заканчивает, бурча себе под нос и демонстративно смотря только на дорогу.

А кончики ушей бордовым горят словно сигнальные огни. Челюсти сжаты. И внутри меня словно прожигает все кислотой от ощущения, что он врет… Врет сейчас! Он следит за мной.

И я не понимаю, что именно чувствую по этому поводу. Но что-то очень сильное. Меня буквально разрывает.

– И что? Представил? – ядовито интересуюсь, – Как мне? Можно общаться с твоими сестрами?

У Эмиля кадык прокатывается по шее, прежде чем он отвечает.

– Пока можно, – глухо отрезает он и, выдержав паузу, зло выдает, будто не удержавшись, – А твой парень – задрот. До сих пор сложить не могу, как ты умудряешься посвящать ему такую ванильную пошлятину. Может у тебя второй есть, м? Тайный? – снова вскользь режет меня взглядом.

– К- какую еще пошлятину?! – бормочу, заранее краснея до корней волос.

Потому что… Боже, не может быть, чтобы он слышал…Я же всегда пою, когда его нет. Или… Не всегда?

– Ну как же… Как там…– скалится Эмиль, наоборот входя в веселый раж, пока я тут обтекаю, вжимаясь в пассажирское сидение.

И…черт… Начинает петь.

Фальшиво, не поставленным басом, но зато не путая слова.

Вдох на двоих, Тепло твоих губ. Я ничего не слышу. Только касание Жадное рук И улетаю все выше. (Стихи Валентины)

О, нет…У меня вся кровь отливает от конечностей, делая их влажными и холодными, и больно пульсирует где-то за ребрами.

Это только мое, я не хотела, чтобы кто-то слышал! Уж точно не он!

Я так мечтаю… Я же могу помечтать!

Глаза жжет слезами беспомощной обиды от того, что Эмиль, оказывается, в какой-то раз ночевал дома, когда я подбирала мотив под свои стихи, уверенная, что совершенно одна.

Есть вещи, которые очень личные. Я хочу сама выбирать, кому их показывать, а кому нет. Он еще и с таким пренебрежением об этом говорит. Будто ему противно. Ранит.

– Ты подслушивал, – сиплю, растирая горло, которое будто тонким стальным обручем сдавило.

– Нет. Я пытался заснуть, а ты мяукала за стенкой, будто на улице март, – насмешливо отбивает Эмиль.

– Мог бы меня остановить, если так не нравилось.

На это, поджав губы, молчит.

Скажи он сейчас, что хотя бы было не так уж плохо, и я бы может даже примирилась как-то с этой ситуацией.

Но Эмиль молчит, добавляя ко всему прочему мне еще и неуверенности в своем робком творчестве, и стыд…Мне становится так плохо, что видеть его не могу. Отворачиваюсь к окну, прижимаясь поближе к двери.

– Следишь за мной, подслушиваешь, высмеиваешь. Да пошел ты, придурок, – тихо, обреченно бормочу.

– Тебя послушать, так я целыми днями только о тебе и думаю, – с сарказмом.

– Отлично. Вот и не думай. И вообще никогда даже близко не подходи.

– Ахах. Ок, – смеется. Смешно ему. Даже будто бы с облегчением.

Никак не реагирую. В повисшей муторной тишине лезу во все свои соцсети и наглухо закрываю страницы. Эмиль скашивает взгляд на экран моего телефона и никак не комментирует. Лишь в салоне словно становится жарче от того, как часто и зло он начинает дышать. Конечно, отбирают у него игрушку для троллинга. Наверно же так весело было меня обсмеивать. Еще и может и друзьям посылал менее удачные фотки. Не удивлюсь.

Эмиль включает электронную музыку, когда откладываю телефон, все сделав. Какое-то жесткое техно бьет по ушам из колонок. Мне не нравится, но я молчу. Я вообще ему больше слова не скажу. Пошел он.