– Учитель Жуань-цзы говорил мне, что император отдал Зеркало глубин клану Шэ в знак скорби о погибшей наложнице. Разве мыслимо отбирать то, что было подарено?! – Цзиньюань вскочил и заговорил быстрее, не давая отцу впасть в гнев. – Государь! Ваши подданные взывают о помощи! Лучшие мастера Цзянху собираются взять штурмом Агатовую гору, чтобы раз и навсегда уничтожить демонов! Если мы не поможем им, мерзкие твари продолжат разорять Цзянху! А когда они покончат с мастерами, за кого они примутся?!

– Молчать! – прогремел император, и Цзиньюань немедленно опустился на колени. Он исподтишка взглянул на матушку-императрицу, она же ответила ему лëгким кивком. Значит, отец всë же выслушает. Она как никто знала его сердце.

И действительно, отец упал в кресло, массируя седые виски.

– Я тебя разбаловал… – утомлëнно произнëс он. – Ты слишком дерзкий, слишком прямолинейный, вечно тебе нужно за кого-то заступаться. Почему тебе не брать пример со старшего брата? Он ревностно служит Западной Шу и своему императору, всегда почтителен и обходителен. И даже твой Второй брат, хоть и удалился от дел, всё равно никогда мне не перечил!

– Но народ… – Цзиньюань заметил, что матушка делает ему знак рукой, и умолк, хотя слова так и рвались наружу.

– Школа Серебряного Ручья и школа Горного Ветра принадлежат к священным. Знаешь ты, что это значит, или мне придëтся учить тебя тому, чему Жуань-цзы не удосужился?!

Цзиньюань промолчал.

– Триста лет назад соратники императора Юйчжэна поклялись на его священном мече, что они и их потомки будут защищать владения людей от демонов. Мы вечно благодарны им за это. Но каждый исполняет свой долг и свои обязанности! Твоя обязанность – сохранять войско готовым к битвам и следить, чтобы на южных границах было спокойно. А моя обязанность как отца – наказать тебя за потерю людей, самовольную отлучку и растрату сокровищ. Возвращайся в своë поместье и не смей выходить, пока не напишешь сочинение о том, каков долг правителя и что такое сыновняя почтительность! А теперь – вон!

Цзиньюань похолодел. Он хотел крикнуть, что времени нет, что так поступать несправедливо, но тут вмешалась матушка.

– Ваше величество, неразумный сын вбежал к вам, не причесавшись и не переменив платье. Он даже не поел с дороги. Позвольте мне сперва поухаживать за ним, как подобает матери.

Отец махнул рукой.

– Это ты его разбаловала. Ты всё время жалеешь его, потому что он сирота без матери. Хоть наряди его как куклу, мне всë равно. Он наказан с завтрашнего утра!

Цзиньюань вновь низко поклонился.

– Сын почтительно принимает наказание. Позвольте откланяться.

Отец на него даже не взглянул.

* * *

Матушка велела служанкам позаботиться о нëм, а сама немедля вернулась к отцу.

Цзиньюань послушно принял ванну с цветочными лепестками, вытерпел все умащения маслами, брызганья духами и растирания душистыми полотенцами, но настроение от этого не улучшилось.

В словесных поединках он никогда не побеждал, но никогда ещë поражение не было таким болезненным.

Служанку, принявшуюся нежно разминать его плечи, он прогнал. Другой, которая слишком долго причëсывала его и слишком громко хвалила его волосы, приказал возиться побыстрее.

В конце концов они всë поняли и, оставив для него ужин, исчезли.

Но и кусок ему не шëл в горло.

– Это несправедливо! – вскричал он, в гневе отбросив палочки.

– Цзиньюань, – мягко ответила матушка-императрица, как раз вошедшая с блюдом меловых шариков в кунжуте.

Цзиньюань немедленно сник. Одного еë слова, сказанного этим ласковым, но повелительным тоном, достаточно было, чтобы утихомирить его гнев.

– Простите, матушка.

– Цзиньюань, – она села напротив и придвинула ему блюдо. – Когда умирала наложница Фэй, я пообещала ей всегда заботиться о тебе.

– Вы заботитесь обо мне как родная мать! Я уверен, матушке на Небесах не в чем вас упрекнуть!

– Я не знаю. – Императрица опустила голову, зазвенели рубиновые цветы на золотых шпильках. – Когда я вижу, как ты ссоришься с отцом, моë сердце разрывается. Ты всегда был таким хорошим мальчиком!

У Цзиньюаня тоже заболело сердце, он ненавидел расстраивать матушку!

– Вы не заслужили такого дурного сына! – Он схватил еë руку. – Забудьте обо мне и любите только брата Цзиньлэ! Он куда больше заслужил это, чем я!

– Ах, дитя… как же я могу тебя не любить? Ведь сердцу не прикажешь! – Императрица погладила его по щеке. Даже под слоем белил и румян на еë прекрасном лице видны были морщинки, появившиеся от беспокойства. Чем больше он расстраивает матушку, тем быстрее она старится! Разве так можно!

Цзиньюань решил отвлечь еë.

– Сердцу не прикажешь… Скажите, матушка, каковы признаки любви? Как понять, что встретил единственную?

Этот предмет, кажется, был ей более приятен.

– Ты поймëшь, что и минуты не можешь провести без неë, что жизнь готов отдать. Даже смерть будет для тебя легка и радостна, если ты будешь знать, что вы воссоединитесь на мосту Найхэ! Но ещë радостнее будет жить вместе с нею. – Она улыбнулась. – Меня выдали за Сына Неба, и больше всего я боялась, что не смогу стать хорошей женой мужчине, которого не люблю… но Небо послало мне счастье. Твой отец был так хорош собой и обходителен, что моë сердце немедленно покорилось ему.

– А могу я полюбить ту… которая будет не слишком обходительна? Если она будет проста манерами, способна ли она внушить любовь?

– О… – Матушка прищурилась, улыбаясь. – Порой простота – признак искренности. Манерам можно научиться, главное – чтобы еë чувства были неподдельны.

– Но как это узнать?! – Цзиньюань даже приподнялся с места. Что, если барышня Шэ равнодушна к нему, всего лишь вежлива… В то, что она может заигрывать специально, он не верил.

– Какой бы открытой она ни была, беседа с тобой всегда еë смутит. А уж если она плакала, провожая тебя…

– Нет… она не плакала, – задумчиво сказал Цзиньюань и понял, что проговорился.

– Дитя, – матушка сжала его ладонь. – Я знаю, что ты добросердечен и неравнодушен к чужой беде. Но может ли быть, что дело не только в справедливости? Что… ты волнуешься за кого-то особенного?

Краска бросилась в лицо Цзиньюаня.

– Разве… разве одно мешает другому?! Я не такой легкомысленный! Пусть я больше никогда еë не увижу, мне всë равно! Лишь бы справедливость была восстановлена и Агатовая гора повержена!

Матушка задумчиво покивала.

– Я верю, дитя. Скажи мне, чем эта девушка так привлекла тебя? Ведь не только же красотой.

– Она спасла мне жизнь, – просто ответил Цзиньюань. – Я ещë не встречал девушки умнее и отважнее. Но… неизвестно, что она думает обо мне.

Он помрачнел. Зато ясно, что она подумает теперь: слабак и лжец! Наказанный ребëнок, а не мужчина!

– Что же, однажды вы с ней встретитесь вновь, – ласково сказала матушка. – Но сперва поешь как следует и отдохни!

Цзиньюань попробовал несколько блюд, но даже не почувствовал вкуса. В конце концов он отложил палочки.

– Простите, матушка, но мне нужно откланяться. Я обещал Бай Лици зайти к нему на чай.

Матушка согласно кивнула.

– Бай Лици мудрый человек, он не бросит тебя в беде. Иди, он подскажет, как помочь твоему горю, а я поговорю с твоим отцом, возможно, мне удастся смягчить его сердце.

Цзиньюань горячо поблагодарил её. На душе у него стало легче.

Ободрëнный поддержкой, он попросил у матушки сладостей и уже в сумерках явился в покои Бай Лици в сопровождении служанок с подносами.

Советник Бай писал что-то в своëм кабинете и был явно смущëн таким вниманием. Даже во дворце он занял жилище изящное, но скромное и обходился малым, как привык. За десять лет придворной жизни он не поддался искушению богатством и почестями. Лишь один подарок он принял – небольшую усадьбу с видом на горы, куда то и дело удалялся поправить здоровье.

Усадьбу подарил ему наследный принц после того, как Бай Лици раскрыл заговор Четвёртого принца и его намерение убить императора.

От этого дара Бай Лици не имел права отказаться.

«Как я мог оставить Сына Неба в должниках? Это было бы оскорбительно», – говорил он, но все знали, как он доволен подарком.

Вот и теперь он долго отказывался от угощений, ссылаясь на слабый желудок, и принял только половину, под предлогом того, что всë это должен съесть принц.

Когда все формальности были соблюдены и Бай Лици сам заварил чай, Цзиньюань наконец поведал ему во всех подробностях о встрече с отцом, и скупо – об ужине с матушкой.

– Вы учëный, советник Бай! Прошу, напишите сочинение за меня, или я сбегу! – закончил он, сверкая глазами.

Бай Лици покачал головой.

– Боюсь, я не смогу этого сделать. – Изящным движением узкой ладони он отогнал мошку от лампы. – Посудите сами, если сочинение будет слишком хорошим, император поймëт, что вам кто-то помогал.

– А если недостаточно хорошим, моë наказание продлится. Но что мне делать?! Вдруг матушка скажет отцу, что я просто влюблëнный дурак?

– А это правда, ваше высочество? – Бай Лици налил ему чаю и передал чашку. На мгновение их пальцы соприкоснулись, и Цзиньюань удивился, какие холодные у него руки. Словно у мертвеца.

– Конечно нет! – смущëнно ответил он. – Для меня важнее жизни людей, а моë собственное счастье тут ни при чëм!

– Раз так… тогда я поговорю об этом с наследным принцем.

Цзиньюань представил, что скажет разумный, осторожный брат, и снова впал в уныние.

– Зачем старшему брату меня поддерживать, если отец может и на него рассердиться?

– Это дело многогранно как алмаз. Есть грань благородства: ваше желание служить народу, грань чувственности: ваше желание угодить возлюбленной. Грань осторожности: желание императора предоставить всë священным школам. Но я вижу также грань морали и грань выгоды.

Цзиньюань нахмурил брови.

– Там, где выгода, всегда обман!

Бай Лици улыбнулся и отбросил волосы с плеча.

– Позвольте вашему слуге объясниться. Грань морали такова: демоны Агатовой горы осквернили гробницу императора Юйчжэна. Если император считает себя его родственником и потомком, как он может допускать такое обращение с могилой предка?

– Действительно… – Цзиньюань подосадовал, что сам не додумался сказать об этом. – Это было ужасное зрелище. Я боюсь представить, что стало с телом императора… Возможно ли найти его?

– Не думаю. Но очищение гробницы предка от скверны – священный долг потомков. Рядом с гранью морали – грань выгоды. За помощь священным школам Западная Шу может потребовать свою долю из сокровищницы демонов. Я слышал, что тот самый священный меч Юйчжэна, Полуденное Солнце, покоится в гробнице. По легенде, он мог сжигать врага дотла, как солнце, прогоняющее тень. Разве не справедливо, что потомки Юйчжэна получат его обратно?

– Пожалуй…

Бай Лици наклонился вперëд. Его глаза блестели, сейчас он выглядел не хрупким больным, а азартным охотником, напавшим на след косули.

– Так ответьте, мой принц, чем плоха такая выгода?

– Пожалуй… ничем, – сдался Цзиньюань.

– Да, и я так считаю. К тому же вы – один из самых умелых воинов императорской армии, значит, вам и носить этот прекрасный меч! – Бай Лици сжал руки перед грудью. – Я представляю, как величественны и прекрасны вы будете на коне, перепоясанный таким оружием!

Его восторг немного смутил Цзиньюаня.

– Это будет большая честь для меня… – пробормотал он.

– Значит, решено. – Советник подлил ему ещë чаю. – Завтра наследный принц попросит аудиенции у императора и изложит ему свои соображения. Вы же ожидайте в своей усадьбе, читайте философов, наймите учителя, покажите, что вы усердно трудитесь, размышляя о сыновней почтительности и долге.

Цзиньюань представил как он, опытный командир, ищет учителя, и ему стало стыдно.

– Советник Бай, может быть, вы захотите быть моим учителем? Ведь мы давние друзья, перед вами мне не стыдно показать своë невежество.