От неожиданности Выпь заорал и тут же захлебнулся, судорожно прянул вверх, к таким теперь вожделенным корням. Нечто сильно толкнуло его в спину, буквально выбрасывая на поверхность. Выпь судорожно вцепился руками в корни, зашелся кашлем – так, что в глазах потемнело.

Слепо дергаясь, не отдышавшись толком, он потянул тело наверх, прочь от воды, от жадной глубины Провала.

– Да не суетись ты! Шутка это была, ну?

Выпь с трудом повернул голову, встретился глазами с Юга – целым и невредимым, мокрым с головы до ног.

Юга глухо посмеивался, щурил глаза; в черных волосах вспыхивали твари.

– Ты еще и плавать не умеешь, пастух?

– Да пошел ты, – еле двигая губами, произнес Выпь и внезапно заорал так, что дрогнула вода: – Да пошел ты!

От такого голоса, злости самой высокой пробы шугались и смирялись овдо в лютый гон.

Юга отшатнулся, вжимаясь спиной в стенку Провала. Широко раскрыл глаза, скулы у него побелели, а в воду часто, дробно закапала кровь – будто Выпь в переносицу ему вломил. Юга мазнул пальцами над губой, растерянно слизал красное с подушечек. Веселья как не бывало. Юга смотрел загнанным зверем. Собрался, сжался, словно для смертного боя готовился.

Выпь вдавил рот в ладонь, запрещая себе пользовать голос. Отвернулся. Зажмурился, растирая гнев, как гадкую тварь Провала.

Ему сделалось невыносимо стыдно.

– Эй, – его неловко хлопнули по ноге, – прости, а?

Выпь кивнул, не оборачиваясь.

– И ты меня. Ты меня тоже прости. Не хотел.

Юга помолчал и задумчиво протянул:

– Зато воды набрали… Полные штаны.

И еще набрали – в баклаги, и Юга отловил самых здоровых душек на случай, если до века не встретится больше ни одного Провала.

Покидая теплую земляную пасть, Выпь испытал острое чувство счастья. Косился на спутника. Юга благоразумно помалкивал, но, кажется, большой вины за собой не чувствовал.

Выпь вздохнул. Было ли у него право укорять спутника? В самом деле, мог ли Юга знать, что угрюмый нелюдимый пастух боится глубины Провалов?

Облюдок все прижимал тонкими пальцами висок, будто у него ныла голова – как на плохую погоду, сильный ветер. Никак не унималась кровь, пачкала кожу и рубашку.

Выпь отвернулся: совесть его грызла.

Когда вернулись, Серебрянка еще спала, с головой замотавшись в плащ.

Юга окинул ее взглядом, протянул:

– Тебе не кажется, что она за это веко подросла как-то?

Выпь пожал плечами. Мокрая одежда противно липла к телу, а разнагишаться он стеснялся.

В отличие от Юга, который разделся в один мах ресниц – просто скинул штаны, рубашку, оставшись в тонком, мало что скрывающем исподнем и ярко-зеленых бусах. Расплел волосы, вытащил из прядей сдохшие душки и с блаженным вздохом откинулся на плаще.

Выпь не выдержал и прикрыл лицо ладонью, чтобы хоть как-то унять стыд и возмущение.

– А ты так и будешь в мокром сидеть? Раздевайся, под Пологом – ай, хорошо как…

– А если увидит кто?

– Кто? – фыркнул Юга. Лениво обернулся на живот, положил острый подбородок на сцепленные ладони, беззастенчиво рассматривая Выпь. Под тяжелыми мокрыми ресницами плавился черный жар. – Спиценоги? Есть им дело до тебя, как же. Или ты за Серебрянку переживаешь? Так расслабься, вкус я ей не испорчу, от мужиков не отверну…

– Ты бы волосы прикрыл хотя бы. Волосожора приманишь.

– Вот уж не твоя забота.

Повозился еще, поерзал – трава щипалась сквозь плащ даже – и задремал.

Выпь обождал, убедился, что спутники его крепко спят, и, озираясь, стащил и обувь, и штаны, и плотную рубашку. Выжал, отряхнул, кое-как растянул на траве. Сам устроил костер – захватил на такой случай из Дома малую веточку огня в походном коробке. Пожевал зерен коча, привычно гоня дремотную одурь. И все равно, глядя в огонь, незаметно для себя забылся. Очнулся от близкого шороха высохшей травы.

– Ну и чего ломался? Вполне ладный, жилистый, загореть бы тебе чуть – и первый парень на становье. – Горячие пальцы походя мазнули по хребту, отчего с Выпь слетел последний сон. – Да, и не сутулься, ты же статный да высокий, это я как много и многих повидавший говорю.

– Ага, только замолчи. – Смущенный и сонный, Выпь суетливо напялил почти просохшие одежды.

Юга поцокал языком, насмешливо сощурился.

Из-под плаща выбралась Серебрянка, и Юга перевел взгляд.

– Скажи, я был прав: она и вправду вытянулась. За один-то переход, неплохо.

– Привет. – Серебрянка подсела к огню, кашлянула в кулак. – Можно мне попить?

– Держи. – Выпь протянул ей баклагу.

Серебрянка сделала несколько жадных глотков. Поблагодарила, продолжая недоверчиво ощупывать глазами Полог. Нерешительно осведомилась:

– А эта вот штука, она всегда зонтег Хома закрывает?

– Зон… чего закрывает?

– Ну, небо. Облака. Зонтег. Солнце, луну, Хомы там… всякие… Лут?

Под непонимающими взглядами Серебрянка вовсе смешалась.

Юга выразительно дернул бровью.

– Это Полог, – глухо обронил Выпь, – он всегда был.

– Ладно. – Серебрянка посмотрела на свои руки, сжала пальцы в кулак. – Мы идем?

* * *

Шли тем же порядком, что и допрежде. Долгие переходы здесь были не приняты. Отдохнувшая Серебрянка вертела головой по сторонам, поочередно закидывала спутников глупыми вопросами. Парни поняли, что ни о спиценогах, ни о пыльниках, ни о Провалах, ни о тровантах она не знала.

– Но почему нельзя начертать карту? – упорно допытывалась у Выпь.

Тот оказался не в пример терпеливее скорого на слова-подзатыльники, злоязыкого облюдка. Его примучивать можно было безбоязненно и безболезненно.

– Потому. Пространство – оно дикое. Бездомашнее. Границ нет. Главное при тебе – знать, куда хочешь попасть. Цель в уме держать. Тогда тебя непременно выведет.

– То есть если я без цели гулять буду, то вовсе никуда никогда не приду?

– Ага.

– Чушь какая…

– Оттого группами люди ходят, мелкая, – вставил Юга. – Когда много человек одну цель в голове держат, направление быстрее дается.

– А как же тракт ваш?

– То тракт, – терпеливо пояснил Выпь, не отвлекаясь на раздраженное пофыркивание Юга. – Он смирный, выученный. Как положили, так и лежит.

Серебрянка в ошеломлении качала лысой головой.

– Откуда ты только взялась такая несмышленая, ай? – поинтересовался Юга, когда уже к веку они пробирались карминным полем.

Девчонка ответила значительно позже, когда тот же Юга увлеченно отстаивал перед Выпь право не прятать струящиеся волосы под глухой тканью от волосожора.

– Мне надо к Сухому Морю, – сказала Серебрянка, уставив на Выпь синие, как утопленник, глазища.

– Рад за тебя, а что ты там делать собираешься? – бросил Юга.

– У меня там родные. – Серебрянка потупилась.

– Что, у самого-самого Моря?

– За Морем, вообще-то. Надморье, – еле слышно ответила она. – И выше. И дальше.

– Как же ты одна здесь оказалась? – первым поборол удивление Юга.

Она неопределенно пожала плечами. Снова без ответа.

Недалеко, близко заверещали тахи. Высокие голоса скакунов привольно раскатились над причесанной ветром равниной, замылись за круглые спины карминов.

Путники встали как вкопанные.

– Нагнали, – спокойно отметил Выпь, сжимая кулаки.

– В стадо, живо! – Юга первым рванул к карминам – бесстрастным тучным глыбам.

Людей пасущиеся особые будто не заметили, пустили к себе. Их ничего не волновало под Пологом, ничто не могло испугать или удивить. Но вот кого они не жаловали, того и раздавить могли, в мокрое пятно раскатать…

Путники сбились за теплым боком крупного кармина, тесно прижались друг к другу.

– Это тот, от кого ты бежал? – спросила Серебрянка самым невинным голосом.

Юга шлепнул ее по макушке. Выпь одернул его:

– Не обижай ее. От кого ты бежал?

– А может, это по твою голову, а? – с вызовом процедил Юга, осторожно высовываясь из-за справного тела кармина.

По равнине шли тахи – легкие, красивые, стремительные. Гладкие их круглые ноги наворачивали дорогу, всадники сидели как влитые, под краснозаревным Пологом мягко блестели шлемы и нашивки.

– Определенно, это за мной.

– Да кто?

– Вердо.

– Вердо? – не поверил Выпь. – Но они же все в Городцах…

– Так-то да, – кисло усмехнулся Юга.

– А по факту – нет, – снова не удержалась Серебрянка.

– Прячься!

Нырнули дружно обратно, да поздно: их успели приметить.

Тахи дружно, не ломая строй, развернулись. Один из всадников выдвинулся вперед, прочие раскинулись по правую и левую сторону.

Юга застонал от досады:

– Ай, он и руки свои приволок…

Выпь глянул за спину, решительно проговорил:

– Надо глубже забраться. Тахи не пойдут, не любят карминов. А кармины не любят вердо.

Осторожно, перебежками двинулись в стадо, хоронясь за большими нагретыми тушами. Подлетевшие к черте карминов тахи фыркали, перебирали ногами, люди беспокойно тянулись в седлах, высматривая беглецов.

– Юга! – внезапно позвал тот, что возглавлял погоню. Стащил наголовник и оказался узколицым, с рыжим гребнем волос. – Юга, я знаю, что это ты!

– Знает он, как же, – прошептал Юга, плотнее вжимаясь в бок кармина.

– Не вынуждай меня, сукин ты сын! – продолжал человек, и в голосе его едва уловимо скользнула змей-трава. – Сам выволакивайся, или я тебя за волосы выдерну, как морковку с грядки, не?!

– Я гляжу, все ему неймется, рыжему, – высказался Юга, морща нос. – Но что за морковка такая, любопытно…

Человек, разгоряченный погоней и близостью добычи, распалялся все больше и больше.

– Юга! Йу-у-уга-а-а!

– Эк его взяло. – Юга от этого действа остро улыбался, будто было что приятное в чужой бессильной муке.

Выпь глянул на спутника, спросил:

– К нему не выйдешь?

– Чтобы он мне башку снес, а после сам удавился? Ай, благодарим покорно.

– Ю-ю-юга-а-а!

– И не отвяжется же теперь. – В голосе Юга усталость мешалась с удовольствием, как от трудной, но честно проделанной работы.

Выпь вздохнул. Он не знал и не спрашивал, чем облюдок успел подсуропить вердо. Но прятаться всю жизнь они не могли тоже.

Сказал:

– Я пугну тахи. Вы уши закройте.

Серебрянка сразу поняла, кивнула и плотно прикрыла ладонями уши, еще и зажмурилась. Юга недоверчиво скривил темные, по-девичьи пухлые губы:

– Или ты один всю кодлу пугать собрался?

– Ай, один, – передразнил Выпь, – не зря же меня Выпь люди нарекли. Уши прикрой.

Юга выразительно закатил глаза, но послушался.

Сам Выпь в придумке не сильно уверен был. То есть людей да особых стращать ему и раньше приходилось, но вот беда: Серебрянку и Юга задеть не хотел.

Прокрался, подобрался как можно ближе к преследователям, благо таилось в обманчивом сизоватом предтемье замечательно.

Облизнул пересохшие губы.

И.

Запел.

Человек заткнулся резко, с первым же звуком, будто напоровшись горлом на спицу. Истово завизжали пугливые тахи, заплясали – люди их еле удержать сдюжили, а когда Выпь, выждав мало, запел по-новому – совсем головы потеряли, прочь кинулись.

Вердо рыжий дольше прочих продержался, все вертелся, старался Выпь углядеть. Напрасный труд: с местностью сливаться пастух был горазд. Наконец махнул рукой упрямец, плюнул с досады да за своими умчал.

…Спутники глядели внимательно, но, как отметил для себя Выпь, без лютого ужаса.

– Вот, значит, как ты в полный голос разговариваешь, – протянул Юга без привычной усмешки. – Если б заместо того мужика ты меня кликал – окочурился я бы, точно.

– Точно. – Выпь тяжело кивнул. Обернулся к Серебрянке. – Ты как? Голова не болит?

– Не, все хорошо. – Серебрянка улыбнулась. – А здорово ты пел, аж земля тряслась!

– Ну, это, скорее, тахи под его песню в пляс пошли, – ухмыльнулся Юга.