– Ну тогда я вам томлённую гречу с биточками по фирменному рецепту нашего шеф–повара принесу, – пискнула я и умчалась на кухню.

Замахав на любопытных девчонок руками, быстро рассказала повару, что от него требуется. Когда я вернулась с заказом, Ванька подошел, поставил на стол кружку медовухи и коротко бросил:

– За счёт заведения.

Остаток первого рабочего дня подавальщицы Катерины прошел более спокойно. Как и остальные три дня. А вот в воскресенье начались чудеса.

В пятницу, субботу и воскресенье всегда бывал наплыв, и в тот день с самого утра одни посетители сменяли других, так что все столы в нашем заведении были заняты. Вечером ожидалось выступление какой–то группы, и уже в семь часов народу набилось до отказа, за столами сидели по шесть, а то и по восемь человек, к стойке невозможно было протиснуться. Те, кому места не досталось, стояли вдоль стен с кружками пива и медовухи. Я и еще три подавальщицы сбивались с ног, шалея от грохота музыки, воплей, улюлюканья и густого табачного дыма, от которого не спасали ветряки¹⁸.

Пробираясь с подносом к одному из столов, я обратила внимание на странного парня. Он стоял возле стены в компании двух девиц и не сводил с меня глаз. Поначалу я решила, что моя красота не осталась незамеченной, вот его так и разбирает. И записала парня в нахалы, как–никак явился он сюда не один. Однако попыток привлечь мое внимание он не делал. Просто наблюдал за мной весь вечер с наисерьезнейшим видом, и я мысленно махнула на него рукой: пусть пялится, если делать больше нечего. Однако нет–нет да и косилась в его сторону. Пил он умеренно, все больше молчал, но, когда я в очередной раз прошла мимо, заговорщицки мне кивнул, что выглядело довольно глупо.

Музыканты закончили выступление, и народ стал расходиться, а парень занял место возле стойки, по–прежнему не сводя с меня глаз. На его поведение обратила внимание не только я, Борька (а в тот день была его смена), улучив момент, шепнул мне:

– По–моему, у клиента чердак снесло.

Я лишь устало отмахнулась, не испытывая желания это обсуждать. Ушел парень одним из последних. Я в тот момент собирала посуду и столкнулась с ним около стойки, он сунул мне в карман фартука клочок бумаги и заявил:

– Если что, звони, – и добавил фразу, которая загадочности всему только прибавила, потому что ее я и вовсе не поняла. По мне, так просто тарабарщина какая–то. Я замерла в полном обалдении, пытаясь понять, что это на него нашло, а он торопливо покинул зал трактира, решив, видно, что сказанного более чем достаточно.

– Чего это он? – придя в себя, пробормотала, обращаясь к Борьке. Он с большим интересом наблюдал за происходящим и слова клиента, безусловно, слышал. Борька усмехнулся, но объяснить ничего не пожелал. Сделать это, кроме него, было некому, и я, приблизившись, спросила: – Это что он сейчас сказал?

– «Патрия о муэрто», – повторил Борька фразу, произнесенную незнакомцем. – Это на испанском.

– И чего?

– Родина или смерть, – хмыкнул он. – До чего ты темная, Катюха.

– А ты светлый? – разозлилась я. – Что это за недоумок?

– Не обращай внимания, – засмеялся он. – Половина из наших постоянных клиентов – блажные¹⁹. Но вполне безобидные.

– То, что блажные, я поняла. От меня–то ему чего надо?

– Думаю, то же, что и всем, – хохотнул он. – Понравилась, наверное. Захотел познакомиться.

– Да? – достала клочок бумаги из кармана, на нем был написан номер чарофона, ниже имя и фамилия – Мирослав Муромов, фамилия была подчеркнута.

– Чего он там написал? – спросил Борька с интересом. Я показала ему записку. – Ну… – он пожал плечами. – Позвони, может, он и объяснит, в чем дело.

– Больно надо мне блажным всяким звонить, – я скомкала бумажку и бросила ее в корзину с мусором.

– Ты пользуешься успехом, – заявил Борька, смеясь. – Только и разговоров о новой подавальщице.

– И чего во мне такого особенного? – насторожилась я.

– Не бери в голову, – сказал он серьезно. – Поболтают и успокоятся. Трактир этот открыл один тип еще пятьдесят лет назад. Был помешан на революционерах и всякое такое, нашему Степанычу трактир, можно сказать, по наследству достался. Чтобы не терять клиентов, он все здесь оставил, как было при прежнем хозяине. Трактиров в городе полно на каждом шагу, а такой, как у нас, один. Контингент здесь особый – революционеры новоявленные, – он засмеялся. – Большинство, правда, ходят сюда из любопытства.

– Революционеры? – ахнула я. – Настоящие?

Ужас–то какой! Вот же место я себе выбрала! Молодец, ничего не скажешь. Боги, да откуда же у нас на Руси мерзость–то такая. Мы ж чай не в Америках–то, да не в Европах, вот там да. Там у них такое частенько, и революции, и бунты. А всё, потому что головы людям задурили! Всё потому, что Веру и Богов забыли, немощными стали, покуда Боги тем, кто истинно в них не верит, силу свою и помощь не дают. Нет нигде, кроме Руси, мудрых волхвов и чародеев, нет осенённых милостью Богов.

Это было давно. Так давно, что стало преданием. А некоторые и вовсе считали это безумной ересью и сказками. Сказками о всесильных и прекрасных Богах, живших в благодатном краю. Они дружили, ругались, любили и даже иногда враждовали между собой, но жили. И росли Боги, и сила их тоже росла. И вот как земная твердь не могла уже нести эту непосильную ношу, решили милостивые Боги дать ей время окрепнуть и отдали часть силы они тому люду, кто обещал веровать в них, и пообещали помощь, защиту и поддержку тому люду, кто верует в них и живет на их земле. На Руси.

Не предали русичи своих Богов. Веровали. И не оставили Боги русичей милостью своей. Научился люд управлять силой, ниспосланной Богами, научился жить в гармонии с природой. Но не стали русичи уповать только на божью благодать, не поставили чары во главе. Уважение и хвала мудрым волхвам и чародеям, но не всесильная и безграничная власть. Нести мудрым волхвам и чародеям науку важную в души людские, да знания в умы. А коли сам человече придумает нужное да полезное, так не запирать полёт мысли людской. Не чинить препятствий. Помогать. Развивать. Учить.

Вести расходятся быстро, даже в те лета, когда не было чарофонов, спутников, и чаросвязи… Долетела молва и до тех королевств и стран, где всё это считали ересью и сказками… И потекли на Русь люди с головами светлыми, с мыслями умными, спасаясь от костров и палачей инквизиции. Бежал люд, спасая свои знания и жизни от веры странной, где были они рабами божьими. Бежали на Русь. Ибо не было рабства на Руси. Ибо мы дети Богов, созданные по образу и подобию их, а не твари божьи мы, и не рабы божьи мы… любой верующий русич – дитя Богов.

На что только не шли безбожники, дабы удержать люд в границах своих. Жгли, пороли, казнили, топили… но тем слаще были думы о «запретной Руси». И потекли тоненькие ручейки…

А ведь милости Богов всем хочется, даже безбожникам. И потянулись на Русь те, кто хотел обманом просочится на благодатную землю, кто и не думал о вере, кого манили мысли о злате да богатстве. А почему бы и нет?! У этих русичей, у них ещё есть. У них много. Они же глупые! Язычники! Верят в то, что они дети божьи. Смех, да и только. Ну так детей же надо воспитывать? Ведь так? Ну вот и хорошо. Мы и займёмся этим. И направим их странному королю, который зовёт себя Князем, посольство. И не просто посольство. А с письмами и грамотами, дарами и обещаниями. Глупые русичи обязательно поверят в то, что мы желаем им только «хорошего», и не поймут глупые язычники, что мы им предлагаем что–то в стиле «Мы вам утюг ненадолго погладить, а вы нам буженины постоянно и навсегда поесть…». Ну конечно же в письмах и грамотах всё было мудрёнее и красивше–то написано, но суть не изменилась.

Князь тогда долго смеялся. Аж икота разразила. А уж как волхвы да чародеи веселись. Неужто и впрямь безбожники верят и надеются, что «глупые русичи» будут им милости божьи раздавать? Возвращать «рабов», что научились на Руси «ереси поганой», дабы их предали очистительной молитве? Неужто настолько скудоумны? Ан нет. Не скудоумны. Хитры…

Пока послы плели паутины словесные, расползались по городам и весям их шпионы, в рясах черных, да одеждах богатых. Мол посмотрим, как живут русичи, а вдруг и мы так сможем? И вели они беседы душевные, предлагали злато да серебро. Обещали чародеям да чародейкам, волхвам да волховицам власть несметную, житиё–бытиё в замках и дворцах нерушимых, в неге и праздности. Да только смеялись над ними да словами их худоумными²⁰ русичи. Ну как можно–то предать Истинную Веру? Как оставить землю благодатную? Вы часом там челом не ушиблись? На кой нам замки да дворцы? Своих теремов хватает. На кой нам пить и есть на злате и серебре в неге и лености, коли нам столь ещё нового открыть предстоит? Человек же должен не быть скотиною? А–а–а… не скотиною. А кем? А–а–а–а… повелителем? А кем повелевать–то? Ах рабами глупыми! Ну так глупый всё ж не так сделает, самому переделывать надобно будет, и на кой тогда? В таком ключе и велись беседы. Нет, ну кто–то и соглашался на посулы, ибо не было желания самому трудится. Ибо, ну красиво ж пели–то!..

И как бы не пели гости заморские, и как бы не старались быть ликом светлы, да только мысли чёрные и злоба рвались наружу. Как эти «смерды–еретики» могут отмахиваться от их красивых слов и обещаний?! Как они смеют отказать?! Как смеют украдкой, а то и в лицо, смеяться?! Да мы научим их смирению! Мы научим их уму–разуму! Кнутами их! Отребье! В кандалы их! Сброд! Язычники! Сжечь всё!!!

Забылись «гости дорогие», что на Руси они, что не в Европах–то они, где люд простой, аки овцы идёт на заклание. Забылись, что ряса черная тут просто одёжка–дерюжка, что титулы громкие – просто слова. Забылись… Вот и пожаловали они в кандалах, да кнутами гонимые, прямиком на площадь, пред Княжьи очи. Ох и осерчал тогда Князь. Да что там Князь. Сами Боги осерчали.

Возвращались безбожники в королевства свои не так, как планировали. Ох не так. Не даром на Руси говорят: «Что худого у тебя на языке да в уме, то тебе в пазуху», ох не даром… Но русичи–то говорят, а Боги сразу вершат!

Да так всё просто у них и быстро получилось, только и отгремел голос Велеса – «Каков ты внутри, таков и снаружи. Покажи всем всю истину!» – как всё посольство зашлось в крике, падая на колени. И поднимались они на ноги, обезображенными каликами. Кто горбат, кто лицом чёрен, кто в чирьях, кто нем был, кто глух, кто с бельмом на один, а то и на оба глаза, а кто и вовсе с рогами козлиными и копытами, да ушами и хвостами ослиными … и всех, всех до единого Князь отправил по домам. Да не просто так, а с войском многотысячным. Ну, и что б не было недопонимания у собратьев правителей да королей, пару писем им, написал коротких. «Кто к нам с мечом, да худыми мыслями явится, тот в рыло и получит»! Уяснили?! Уяснили…

Но злобу да обиду затаили. И таят до сей поры. И стараются, и пытаются безбожники Русь поколебать, да смуту посеять, обманом ли, силой ли, да не получается. Не даётся им Русь. Воровали волхвов да чародеев. Да только не помогло им это. Не работают в неволе–то чары, не передаются–то знания и обряды. Объединялись они в походы военные, да только стоило на Русь им ступить, как мор нападал на войско тёмное. Тот служивый, что просто приказ выполнял, без злобы чёрной в душе, болел заразою разной. Кто же нёс в сердце и уме своём тьму на Русь, тотчас становились ущербными каликами. А те, что бесчинства творили на пути своём, «предавая очистительному огню еретиков–язычников», умирал в муках, что другим причинял…