– Сделай это ради Джастина, – шепчу я ей в ухо, опускаю руку ей чуть пониже спины и кручу нас.

– Какого еще Джастина?

– Тимберлейка, малыш.

Молли хихикает, но я знаю, что победил.

Она точно такая же, как была в школе. Я всегда интуитивно понимал ее тогда. Между нами мгновенно вспыхнула искра – не только в сексуальном плане, это была настоящая дружба, которая возникла естественно. Это как когда ты легко начинаешь разговаривать с человеком и можешь проговорить несколько часов.

Несмотря на длинный список моих подружек, у меня ни с кем не было такой связи. А ведь прошло столько лет.

В некотором роде я все еще скучаю по ней. По моей Моллс. Моей мисс Молли. Моей Марки Маркс.

– Моллс, – говорю я, притягивая ее еще поближе.

– Да? (Вроде она сказала «да», но NSYNC орут уж слишком громко.)

– Прости, если я тут на тебя наехал вначале. Надеюсь, что не испортил тебе этот вечер.

Она качает головой.

– Я это заслужила! – кричит она.

Не отрицаю.

– Рад тебя видеть! – ору я в ответ.

– Правда? – переспрашивают ее губы. Я ее не слышу, но мне плевать.

Теперь, после того как мы со всем разобрались, я хочу танцевать.

Я страстно уговариваю Молли еще потанцевать, а она отклоняется назад и смеется. Я пару раз кручу ее, не в такт музыке – просто для удовольствия.

К концу песни она тоже поет. Мы смотрим в глаза друг другу, а наши бедра теперь… Смею ли я это сказать?.. Трутся друг о друга.

Это забавно – и это возбуждает. Поэтому, когда следующей начинает звучать «Потряси своей задницей», Молли даже не пытается уйти и отстраниться. Вместо этого она начинает танцевать попой ко мне, потряхивая этой частью своего тела.

Это происходит? Она трется попой о мой пах и потряхивает своими невероятно длинными эротическими волосами, бьет ими меня по лицу?

Да, Ваша Честь. Она именно это и делает!

Когда песня заканчивается, мы оба взвинчены, поэтому я обнимаю ее за плечи и увожу с танцпола.

– Давай что-нибудь выпьем, – предлагаю я. – После моего последнего «Фламинго» прошло, по крайней мере, двадцать минут.

Мы машем официанту и хватаем стаканы со смертоносным, насыщенным кофеином алкоголем.

– Давай прогуляемся по пляжу, – предлагаю я.

Несомненно, я испытываю судьбу и могу спугнуть удачу. Я уже готовлюсь к тому, что она сейчас начнет извиняться и отправится к Элиссе стонать, что случайно получила удовольствие в моем обществе.

Но она кивает.

– Отличная мысль, – говорит Молли. – Там так хорошо и такой ароматный воздух.

Квинн, сидящая в другой части шатра, встречается со мной взглядом и неодобрительно прищуривается в стиле английской няни, которая застукала ребенка, в больших количествах поедающего торт. Они дружат с Молли – они вместе учились в колледже в Нью-Йорке, но она беспокоится обо мне и хочет меня защитить.

Это очень мило с ее стороны, но прямо сейчас мне не нужен герой, мне нужен поцелуй женщины, которая держит меня за руку и ведет к океану, и шепчет при этом:

– Пошли. Я хочу глотнуть свежего воздуха.

Надеюсь, что она имеет в виду «Я хочу тебя».

Крепко сжимаю ее руку, и мы идем прогулочным шагом по берегу, останавливаемся у причала.

– Помнишь, как мы здесь целовались? – спрашивает Молли.

Я пытаюсь сохранять хладнокровие и говорить спокойно.

– Да, очень хорошо помню. Очень раздражает, что про этот пляж узнали туристы. Теперь полтора часа уходит на то, чтобы добраться сюда из города. Такие пробки.

– Я знаю. Моя мама всегда хочет сюда поехать, когда я прилетаю, но это стало так неудобно.

– Ты часто приезжаешь? – спрашиваю я.

Я сам часто, но ни разу не столкнулся с Молли.

– Обычно раз в год, если не возникает какой-то необходимости, – отвечает она. – Я здесь бываю на Рождество, а мама приезжает в Лос-Анджелес на четвертое июля^[29].

Я помню, в какое Молли приходила возбуждение каждый год четвертого июля, когда мы учились в школе. Несмотря на то как плохо шли дела дома, ее мать всегда устраивала пикник на пляже для всех их родственников. Молли так радовалась этим пляжным вечеринкам и вела себя на них так уверенно, что ее едва ли можно было узнать. Я любил наблюдать за ней в те дни – счастливой и не озабоченной своими проблемами.

– Значит, больше никаких пикников на пляже? – спрашиваю я. Мне становится немного грустно от того, что этой традиции больше нет.

– На острове больше не разрешается разводить костры, – пожимает она плечами. – Да и мама сейчас много работает, переехала в лучшую часть острова, а у моих теть и дядей поубавилось энергии, и им не хочется приезжать сюда. Они же стареют, понимаешь? Да и пробки.

Жители Флориды яростно ненавидят пробки и запруженные дороги – частично потому, что в городе в разгар сезона теперь появляется очень много туристов и «перелетных птиц»^[30], не обладающих особым мастерством вождения. Следовательно, это штат с агрессивным поведением на дорогах.

Я рад, что теперь живу в Чикаго.

Но мне все равно нравится сюда возвращаться.

– Что происходит в Лос-Анджелесе четвертого июля? – спрашиваю я.

– О Боже, Сет! – восклицает она, и в ее голосе слышится что-то совсем для нее нехарактерное, похожее на возбуждение.

Я тоже возбужден, потому что она не называла меня по имени целых пятнадцать лет. Я буквально чувствую мурашки, пробегающие у меня по позвоночнику. Сет. Это звучит как «секс», только произнесенное чуть шепеляво.

– Там так красиво, – продолжает Молли. – Лучший праздник из всех, организуемых в городе, – все буквально сходят с ума, запускают фейерверки. Вся долина освещается этими великолепными огнями, когда стреляют из каньонов. Я не могу это описать. Конечно, немного страшно, потому что есть угроза пожара, и звуки эхом отдаются от гор, получаются акустические удары. Такое ощущение, что ты попадаешь под бомбежку, ты чувствуешь происходящее всем телом, но чувство это совершенно грандиозное и возвышенное.

Совершенно очевидно, что я возбуждаюсь при виде такой Молли, которой она бывает редко, – честной.

– Значит, ты евангелистка четвертого июля в Лос-Анджелесе, Молли Маркс?

– Наверное, да. Это волшебная ночь. Чистая магия! Тебе стоит как-нибудь приехать.

Похоже, она осознает, что только что сказала, одновременно со мной – и ахает, а у меня на лбу выступает пот.

– Я хотела сказать, что тебе нужно когда-нибудь приехать в Лос-Анджелес на четвертое… – быстро добавляет она.

– Да, я все понял, – заверяю я ее.

– Я не хочу показаться грубой, но было бы просто странно…

– Моллс, я все понял, – повторяю я, беру ее за плечи и начинаю говорить тише. – Ты не приглашаешь меня остановиться у тебя дома и отпраздновать Четвертое июля. Все нормально. Без обид. Я в любом случае предпочел бы приехать к тебе в гости на День благодарения^[31]. У меня получается невероятный пирог с тыквой.

Она расслабляется.

А затем мы стоим в лунном свете на роскошном пляже, я держу ее за плечи, она смотрит мне в глаза. Она такая красивая!

Я знаю, что должен сделать.

Это закон, а я – слуга закона.

Глава 7. Молли

Сет медленно склоняется ко мне.

Я медленно делаю шаг вперед и касаюсь своими губами его губ.

А затем наши тела вспоминают две тысячи второй год и словно оказываются в нем.

Сет точно знает, как нужно меня целовать. Или, возможно, он сам придумал этот способ, а я теперь воспринимаю его как стандарт и по нему сужу обо всех других поцелуях.

В любом случае он притягивает меня к себе, запускает руки мне в волосы и чуть дергает их так, что дергается и шея, – и все, я пропала.

Для такого чувствительного парня он всегда оказывался странно доминирующим «в постели» – если говорить буквально, то под причалами, на задних сиденьях автомобилей, в пустых гостевых спальнях на вечеринках в домах у друзей.

Грубое обращение всегда хорошо срабатывает в моем случае. Оно заставляет меня «присутствовать», как говорит мой психотерапевт.

Я до сегодняшнего дня ношу длинные волосы, чтобы мужчины могли их дергать так, как дергал Сет.

Я жадно бросаюсь на него, и вскоре мы уже падаем на песок. Он белый, как кости, мелкий, как сахарный, это песок барьерного острова, который сразу же покрывает тонким слоем нашу голую кожу и прилипает к одежде.

Нам плевать. Мы наслаждаемся друг другом.

– Подожди, – выдыхаю я, прерывая поцелуй, чтобы глотнуть немного воздуха.

Сет мгновенно прекращает делать то (невероятное, огромное удовольствие!), что вытворяет своими пальцами, забравшимися ко мне в трусики.

– Это противозаконно. А ты адвокат. Тебя могут лишить права адвокатской практики.

– Но оно того стоит, – хрипло произносит он.

Я сажусь на песке.

– Гостиница, – говорю я. – Нам нужно перебраться в гостиницу.

– Молли Маркс! – В его голосе слышатся все выпитые «Фламинго». – Ты приглашаешь меня в свой номер?

– Используй или потеряешь, Рубс.

Он вскакивает на ноги (потрясающая внутренняя сила) и протягивает мне руку, чтобы помочь мне встать.

– По моему виду похоже, что меня только что тискали на пляже? – спрашиваю я, пытаясь вытряхнуть песок из волос, изрядно спутавшихся после того, как их столько раз так приятно дергали.

– Да, – кивает Сет. – Но не беспокойся. Уже поздно. Все сейчас уже так сильно напились, что не заметят.

Мы проскальзываем в шатер и идем по периметру, держась в тени, подальше от бара, а затем вызываем Убер.

«Больше мне не выдержать», – пишу я сообщения Деззи и Элиссе, когда такси отъезжает. В некотором роде это ложь, но в некотором роде правда.

Мне больше не выдержать это сексуальное напряжение.

Мы целуемся на всем пути в город.

Глава 8. Сет

Вас не должно удивить, что я на самом деле получаю наслаждение от занятий любовью.

Пусть на меня кто-то нежно смотрит, на заднем плане играет что-то из «Шаде»^[32], пахнет массажным маслом – дайте мне все это, и я уже сексуально возбужден. (Насчет «Шаде» я пошутил^[33]. Давайте будем честны: я предпочитаю более интимные саундтреки с придыханием.)

Я знаю, что сентиментален, но мои предпочтения практичны. Способность заниматься сексом медленно, думая только о том, что происходит сейчас, и при этом не расхохотаться – это проверка на вшивость, на то, можешь ли ты влюбиться.

Но я не хочу заниматься любовью с Молли Маркс.

Сегодня вечером во мне бурлит сексуальная энергия подростка.

Во мне бурлит энергия двух девственников, которые наконец решили уединиться и сделать это.

Мы на этом как раз остановились пятнадцать лет назад, в тот вечер, когда она порвала со мной.

Но не будем об этом. Разбитое сердце не очень хорошо для мужской силы.

Поэтому нет.

Я не хочу зажигать свечи.

Я не хочу растягивать прелюдию и делать все неторопливо. Мой мужской орган уже готов прорваться сквозь штаны во время этой чертовски долгой поездки в такси к гостинице. Это и будет прелюдией.

Теперь я хочу оттрахать эту девчонку до потери чувств.

Стягиваю с нее платье, спускаю вниз трусы. Там у нее все влажное.

– Ты готова? – спрашиваю я, потому что согласие сексуально, даже когда ты заново переживаешь то отчаянное желание, которое испытывал в шестнадцать лет.

– Давай входи в меня скорее, – отвечает она и откуда-то достает презерватив.

Она просто прочитала мои мысли. Я вхожу в нее.

Хорошо…

Больше, чем хорошо.

Больше, чем хорошо, получается три раза перед тем, как мы отключаемся.