С рождением дочери все стало совсем печально. Зарплату задерживали, вещи для ребенка в Ангарске 1989 года купить было совершенно негде. Нужно было искать возможности подзаработать, и Михаил понятия не имел, как это сделать. Он привык приходить на работу, изображать трудовую активность, изыскивать способ уйти пораньше, чтобы поскорее оказаться в прокуренном салоне своей машины. Но теперь никто особенно не интересовался, как он изображает активность. На работе все были заняты в основном обсуждением того, где можно подработать и как можно заработать. Эти разговоры велись очень тихо и только при своих, но мысли о возможности найти подработку ни на секунду не покидали сотрудников отделения. Лена буквально умирала дома наедине с вечно плачущим ребенком. Казалось, младенец буквально высасывает из нее жизнь. Когда девочке исполнилось десять месяцев, молодая жена Михаила напоминала бесплотную серую тень. При любой возможности она искала повод выйти на улицу, пока Михаил был дома, но часто у нее даже на это не оставалось сил. Как только удалось пристроить дочку в ясли, Лена устроилась на работу.

– Да ты не дойдешь до своей работы, свалишься по дороге, – недовольно подтрунивал над ней Михаил, но жена буквально бредила мыслями о работе, о том, что можно будет на несколько часов забыть, как из тебя высасывают жизнь рутинные домашние заботы.

Михаил ошибался. Как бы сильно Лена ни уставала, всю ночь поднимаясь к ребенку, утром она буквально вылетала из дома. Михаил настаивал на том, чтобы подвозить ее на работу, но жена упорно убегала раньше, чем он просыпался.

– Я хочу иметь хоть немного свободы! – кричала Лена, когда Михаил звонил ей на работу, если она задерживалась.

– Отдыхай сколько угодно, просто скажи, во сколько за тобой заехать. Нельзя же одной ночью по улице ходить, – спокойно парировал он.

У их общих знакомых тоже случались подобные скандалы. Мужья обычно ненавидели подруг своих жен. Если бы их не было, то и жена, по их мнению, всегда бы дома с борщом ждала. В семье Попковых голос повышала только Лена, да и то очень редко. Михаил же спокойно и рассудительно ей отвечал. Ему действительно не нравилось, что жена вышла на работу, стала ярко краситься в угоду диковатой моде и сделала себе прическу, из-за которой ее волосы теперь напоминали гриву льва. Тем не менее он никогда не позволял себе прямо об этом сказать. Ограничивался только едкими замечаниями и неуклюжими шутками, от которых Лена чувствовала себя униженной и облитой грязью. С другой стороны, нельзя же на такое всерьез обижаться, мало ли кто и как шутит.

Их дочь потихоньку подрастала. Семейная жизнь шла своим чередом. А количество преступлений в Ангарске росло с каждым днем и с каждым часом. Недавно на улице бандиты устроили стрельбу, погиб ребенок, который случайно оказался не в то время и не в том месте. Впрочем, самым потрясающим было то, что уже на следующий день, никто, кроме родителей малыша, уже и не помнил о случившемся. По крайней мере, никто об этом не говорил ни в очередях, ни на кухнях. Было и было – что о грустном вспоминать? Ангарск должен был оставаться очень тихим и уютным местом. Во все времена, чтобы видеть город с этой позиции, требовалось закрывать глаза на многое: и на колючую проволоку, которой ограждали стройку, когда на ней трудились заключенные, и на многочисленные колонии поблизости, и на криминальные разборки, которые то и дело происходили на почве дележа близлежащих предприятий, и на глухой завод, где обогащали уран, и на пустоши рядом с ним. Сейчас же, чтобы поддерживать иллюзию привычного хода вещей, людям приходилось жить, постоянно зажмурившись. Как уточка Серая Шейка, они старались не замечать того, как мир вокруг меняется и как остается все меньше возможности продолжать плавать в своем пруду. Предприятия закрывались, переходили в частные и не вполне чистые руки, люди теряли работу и средства к существованию. Во многих копились гнев, обиды и злость, но в большинстве – апатия и равнодушие. Количество бытовых преступлений с недавнего времени стало расти с той же чудовищной скоростью, с какой множились банды по всей стране. Михаил надолго запомнил ту зимнюю ночь, когда он несколько часов подряд бегал по проклятой горке в поисках ребенка незадачливой женщины, которая выла белугой и рассказывала, что все в жизни только ради ребенка и делает, даже отчима дочке нашла хорошего. Девочку тогда удалось найти, впервые за долгое время вроде удалось сделать что-то хорошее. А что в итоге? Мир остался прежним, а от девочки только и осталось теперь, что игрушка, аккуратно закрепленная на приборной панели машины Михаила.

Летом 1992 года Попков поздно вечером возвращался с работы. В этот час Ангарск превращался в не самое красивое и безопасное место. Зимой на улице редко можно было встретить прохожих, а все изъяны зданий как будто были основательно припудрены снегом. Летом же становились видны разбитые стекла заброшенных домов, облупившаяся краска на стенах и вульгарно одетые женщины. В тот день было особенно тепло. Михаил закончил смену, сел в машину, привычно бросил взгляд на кланяющегося ему клоуна на приборной панели и медленно поехал по городу. С неудовольствием он отметил, что смирное вечернее спокойствие города повсюду нарушают. Он увидел пару пьяных компаний, подростков и даже коллег, шумно отмечавших чей-то день рождения в «стекляшке» неподалеку от отделения.

Михаил уже успел припарковаться возле одиноко стоящего двухэтажного дома, в котором они жили, когда вдруг увидел фиолетовую ветровку дочери. Девочка сидела на лавочке возле качелей, которые стояли метрах в двадцати от их дома, и что-то сосредоточенно чертила прутиком на земле. Было видно, что ей холодно, она несколько раз подносила руки к губам, чтобы согреть их дыханием. Михаил был в футболке и не ощущал холода. Чтобы так замерзнуть, нужно просидеть на улице по крайней мере пару часов.

– Тебя как мама одну отпустила гулять? – спросил он у дочери, усаживаясь на свободное место на лавочке. Катя вздрогнула, подняла глаза и только после этого расплылась в довольной улыбке, продолжив что-то сосредоточенно дорисовывать на земле.

– К маме в гости кто-то должен был прийти, она меня на улицу послала. Сказала, что сама меня заберет, когда освободится.

– И как давно она тебя гулять отправила? – с трудом подбирая слова, выдавил Михаил.

Девочка замерла и непонимающе уставилась на отца. Михаил немного смутился. Откуда ребенку знать? Часов у нее не было, не по солнцу же время отмерять.

– Ну что, пойдем домой? – задал он дочери риторический вопрос. Михаил прекрасно видел, как замерзла его дочь. Даже гном в желтой шапочке на фиолетовой ветровке с тонким синтепоном, казалось, скукожился от холода.

– Мама сказала, чтобы я ждала ее здесь, – замялась вдруг девочка.

«Она не хотела уходить с горки, все говорила, что мать за ней придет», – звучали в голове слова мужика, который полгода назад не дал замерзнуть ребенку, выгнанному на улицу нерадивой мамашей. Михаил скривился от брезгливости, но вовремя вспомнил о том, что за ним наблюдает дочь, и улыбнулся:

– Значит, будем ждать. Пошли в машину.

Полчаса они катались по окрестностям. Михаил чуть было не свернул на окружную дорогу, но вовремя вспомнил, что на этом пути им может встретиться нечто, не предназначенное для детских глаз, и развернулся обратно. Увидев, что в окне второго этажа горит свет, он разбудил дочь:

– Иди вперед, мама, наверное, уже тебя ищет, а я скоро подойду.

Попкову потребовалось еще полчаса, чтобы справиться с брезгливостью, которая, словно болото, затягивала его в свои цепкие объятия. Он знал, что такие волны ни к чему хорошему не приводят. Под влиянием этого липкого отвращения к миру он часто совершал ошибки, за которые потом себя корил. Сейчас нельзя было совершить ошибку, нельзя, чтобы все закончилось поиском отчима для его дочери, но как правильно разыграть эту партию, он не представлял.

В тот вечер Михаил старался вести себя точно так, как и всегда. Когда домашние улеглись спать, он прошел на кухню, взял со стола «Экспресс-газету», которую Лена обычно читала по дороге с работы, расстелил два больших листа на полу и вытряхнул на них содержимое мусорного ведра. На пол вывалились мокрые картофельные очистки, газета мигом потемнела. В нос ударил неприятный запах подгнивших овощей. Михаил взял с раковины тряпку и стал ею ворошить содержимое ведра. Через пару мгновений он уже нашел то, что искал. Использованный презерватив и маленькая мятая коробочка с изображением бесстыдно приоткрывшей рот девицы. Михаил упаковал находку так же, как иногда помогал упаковывать улики криминалисту. Остальной мусор он сложил обратно в ведро, листы газеты, правда, тоже пришлось отправить в отходы. Походив ночью по квартире, он заметил еще несколько «улик», но что с этим делать дальше, он не знал.

Он не застал нас. В деле все указано… Но он об этом узнал. Никого не заставал. Я лично был с ним знаком. У нас были дружеские отношения до того, как узнал. Мы работали в одном коллективе с Леной. А когда он узнал, у нас на работе произошла небольшая потасовка. В этот же день он заставил ее уволиться. В дальнейшем я ее видел случайно. Она работала в паспортном столе. Спрашивал: «Как дела? Живете?» Она говорила: «Живем». Ну и отличненько, замечательно. Случается. Не понимаю, почему этому придали такое значение.

Утром Михаил, ни слова не говоря, ушел на работу. Спустя пару часов проснулась Лена, у которой был сегодня выходной, и пошла на кухню готовить завтрак для дочери. Девочка в тот день пребывала в отличном настроении. Лена начала расспрашивать ее о том, как идут дела в детском саду и какие мультфильмы она уже успела посмотреть.

– Вчера катались на машине с папой, когда у тебя гости были, – как ни в чем не бывало упомянула девочка. Лена на секунду замерла, а затем стала в панике осматривать квартиру – так, как ее мог бы вчера осматривать муж. Ей на каждом углу встречались следы вчерашнего пребывания гостя. Весь день она места себе не находила. Сначала от страха, а затем – от злости. Когда с работы вернулся Михаил, Лена готова была его убить за то, что он с нею сотворил. Впрочем, муж и сейчас вел себя так же, как всегда.

– Ты напишешь заявление и уйдешь с работы, – сказал вдруг Михаил за ужином. – У нас в паспортном столе есть вакансия для тебя.

Лена испуганно посмотрела на Михаила, наткнулась на ничего не выражающий взгляд и, повинуясь какому-то древнему инстинкту, медленно кивнула. С тех пор в их доме стало очень тихо. Лена предпочитала больше не перечить мужу. Каждый день Михаил привозил ее на работу, а затем отвозил домой. Даже в те дни, когда у Михаила был выходной, он все равно к пяти вечера подъезжал к зданию, где размещался паспортный стол, и терпеливо ждал жену. По выходным они всей семьей частенько выбирались на природу, чтобы пожарить шашлыки и порыбачить. По вечерам смотрели боевики на видеокассетах. Все было точно так, как и во всех других счастливых семьях. Разве что в тишине. Михаил разговаривать не слишком любил, а Лена, любившая поболтать с подругами или коллегами, как будто теряла дар речи, наткнувшись на выжидательный взгляд мужа и его вежливую улыбку.

Со временем страх прошел, но появились отвращение и брезгливость. Ранее неведомое Лене чувство заливало ее всякий раз, когда в семье не хватало денег даже на самое необходимое, а такое случалось теперь регулярно. Зарплату задерживали, деньги обесценивались, а товары, которые теперь потихоньку стали появляться в магазинах, стоили каких-то космических денег. Чтобы хоть как-то свести концы с концами, Михаил теперь после работы стал заниматься частным извозом. В начале 1990-х в Ангарске это был далеко не самый приятный и безопасный вид заработка, но зачастую – единственно возможный. Не так уж много вариантов дополнительного дохода было у среднестатистического жителя маленького сибирского города. С основной работы уходить было страшно, а заработать до получки можно было, либо разгружая вагоны с товаром, либо работая таксистом. Частенько те, кого он ловил днем, становились его клиентами ночью.