Молодой человек молча кивнул, попрощался и ушел.

С молодой женой уже нельзя было так же беспечно продолжать копать могилы, нужно было подыскать приличное место с нормальной ставкой и графиком. Вариантов у Михаила было немного – примерно один. Во всяком случае, работа слесарем на заводе казалась самым правильным и очевидным. И как бы сильно Михаил ни ненавидел завод, ради семьи нужно было идти на жертвы. По крайней мере, об этом часто писали в книгах и рассказывали в кино. Тем не менее молодому человеку становилось не по себе от одной мысли о заводе. Обязательно будет какой-нибудь начальник смены, который зорко следит за тем, чтобы все сотрудники были при деле. Причем если старшина в армии не мог с ним особо ничего сделать, разве что наорать, то на заводе так не выйдет – могут и премии лишить, и уволить.

Так и случилось. На завод Попкова взяли с распростертыми объятиями, но работу свою он ненавидел всем сердцем. Он двенадцать часов подряд притворялся, что занят делом, хотя всю необходимую работу можно было выполнить за пару часов, а в остальное время читать книги, например. Начальнику смены это было непонятно. Если он видел сотрудника не при деле, он тут же придумывал задание поглупее и потяжелее. Чтобы не попадать на такие задания и не получать выговоры, нужно было изображать кипучую деятельность. Бессмысленность убивала сильнее всего. После работы Михаил был уже не в состоянии делать хоть что-то, но он не мог себе позволить показать свою слабость, поэтому всегда соглашался на предложение сходить куда-то или помочь с чем-то.

Зарплата слесаря на заводе была не слишком большой, но на жизнь хватало. Лена тоже работала, да и у бабушки пенсия была приличная. Жили они скромно, но лучше многих в Ангарске, даже лучше родителей Михаила. Возможно, именно поэтому мать стала избегать всякого общения с сыном.

Примерно через год после свадьбы Михаил и Елена даже смогли купить «Ниву», хотя это и было не просто, так как нужно было не только заплатить за машину, но и сделать подарки тем, кто смог продвинуть их в очереди на ее приобретение. Как и когда-то в армии, сев за руль, Михаил почувствовал себя счастливым. Дома его ждала жена, на работе приходилось общаться с коллегами, но за рулем он имел возможность побыть наедине с собой, и это было как раз то, чего ему так сильно не хватало.

В середине 1980-х начались серьезные перебои с поставками продуктов, а уж мебель или технику стало просто невозможно купить. О голоде речи, конечно, не шло, но за многим теперь приходилось ездить в соседние города или искать возможность купить что-то у перекупщиков. Михаил на выходных стал частенько ездить в такие продуктовые вояжи, так случилось и накануне 1987 года. Тем вечером он как раз спешил домой с кучей покупок к Новому году. В сумрачном снежном тумане выросла фигура гаишника. Он остановил машину, и Михаил чертыхнулся, тормозя: отдавать последнее, что осталось от зарплаты, ему категорически не хотелось.

– Документы, – безразлично попросил сотрудник ГАИ.

Михаил протянул водительские права, и гаишник начал их изучать.

– Миша? Который смеется?

– Гуинплен, – машинально отозвался Михаил.

– Мы учились вместе с тобой, помнишь меня? – уже совсем другим тоном продолжил инспектор, остановивший машину.

Михаил пригляделся и узнал в нем одноклассника, с которым они сидели за одной партой до восьмого класса. Они прошли на пост, где гаишник накрыл на скорую руку нехитрый стол и поставил бутылку, разговорились о том, как сложилась жизнь после школы. К алкоголю Михаил так и не притронулся, рассудив, что пить с гаишником на его рабочем месте не самая лучшая затея.

– На заводе тяжело, ни секунды свободной не дают, ни выдохнуть, ни продохнуть. Делаешь одно и то же и только успеваешь следить за тем, как тупеешь, – пожаловался Михаил.

– А сколько там зарплата? – поинтересовался одноклассник.

Михаил честно назвал ставку, и тут старый знакомый расплылся в улыбке.

– Иди к нам дежурным, ставка такая же, но большую часть времени никто не следит за тем, чем ты занят. Лишь бы бумаги правильно оформлял, да и все, – предложил бывший одноклассник Михаилу.

Оказалось, что зарплата на 10 рублей всего меньше, а график работы много удобнее. Поэтому я и устроился в милицию. В 1987 году. Пока в транспортной милиции работал – это еще был Советский Союз, – мне моя работа нравилась. Всегда можно было инициативу проявить и добиться результата.

4
Дежурный

1987–1994 годы

– Валентина Николаевна, что вы от меня хотите? Я не могу сотруднику выговор вынести за то, что он улыбается, – взвыл начальник отделения милиции Ангарска, когда разговор с грузной женщиной лет пятидесяти пошел на пятый круг. Ее квартиру обнесли накануне, и она примчалась подавать заявление. Дежурный Попков с привычной непроницаемой улыбкой на лице внимательно ее слушал и делал какие-то пометки у себя в бумагах. Потерпевшая была уверена, что ее начнут футболить от кабинета к кабинету, а тут Попков с издевательской вежливостью ее выслушивает – она и решила, что тот смеется над ней.

После этого случая над Михаилом еще неделю подтрунивали, а потом то ли сам Михаил сказал, то ли кто-то вспомнил о его старом прозвище Гуинплен. Конечно, Михаилу это льстило, хотя многие в отделении поначалу относились к нему настороженно.

Милиция переживала не лучшие времена. Приходили известия то об одном известном воре в законе, которого видели в городе, то о другом. Каждый месяц появлялась информация об очередной банде гастролеров-беспредельщиков. Количество преступлений росло с такой скоростью, что их просто не успевали отслеживать. План раскрытия преступлений не выполнялся, соответственно премии не платили. Со временем стали забывать и о зарплатах. В какой-то момент, уже в начале 1990-х, жалованье и вовсе растворилось в воздухе – на него просто невозможно было ничего купить. По вполне понятным причинам вероятность встретить вежливую улыбку в отделении равнялась вероятности услышать слова благодарности от посетителей этого маленького здания, стены которого плесень поразила еще на этапе строительства. С каждым днем сотрудники становились все мрачнее, все меньше времени проводили на рабочих местах, предпочитая тратить часы дежурства на попытки найти хоть какую-то подработку. Впрочем, даже не столько размер зарплаты так повлиял на перманентное состояние эмоционального ступора, в которое погрузилась вся милиция города, сколько полная беспомощность, невозможность сделать хоть что-то хорошее и хоть кому-то помочь. Как ни смешно это услышать циникам, но именно эта беспомощность побуждала сотрудников писать заявления об увольнении, и с каждым днем количество этих бумаг за подписью начальства росло. Для того чтобы организовать план-перехват, не хватало людей. Для того чтобы арестовать какого-то бандита, нужно было получить «одобрение» от какого-то чиновника, а без этой резолюции бандит вскоре оказывался на свободе. Для того чтобы посадить насильника, требовалось заявление от потерпевшей, а она его забирала, потому что ее об этом «мама попросила». Конечно, чиновничья работа с людьми, будь то медицина или органы правопорядка, предполагает наличие подобных ловушек. Люди этих профессий вечно вынуждены биться меж двух огней, пытаясь угодить начальству и помочь людям. И они проигрывают в этих сражениях – но ведь не всегда! Оставался некоторый азарт, адреналин, который поступал в кровь, когда все же удавалось сделать что-то правильное. В конце 1980-х возможностей для этого не осталось практически совсем. В милиции по большей части оставались фанатики, законченные циники и те, кто просто еще не нашел себе другую работу. Последних, естественно, было больше всего.

Михаил Попков с его извечным спокойствием и вежливой улыбкой, с которой он встречал всех, кто приходил писать заявление в милицию, выглядел странно. Впрочем, через несколько месяцев работы он потихоньку начал терять свою фирменную вежливость и быстро стал своим. Близких друзей у него не появилось, но в приятелях было все отделение.

Каждый день к нему в дежурку приходили заплаканные женщины, чтобы рассказать о том, как их избили мужья. Он принимал заявление, а на следующий день потерпевшая его забирала со стыдливой улыбкой на вечно перепуганном лице. Девушки прибегали подать заявление на насильника, коим обычно оказывался парень, с которым ее накануне видели в кафе. За решеткой изолятора частенько оказывались девушки с пугающе-ярким макияжем – их Михаил обычно видел у покосившегося кафе на окружной дороге. Постепенно из жизни дежурного Попкова испарялись все чувства. Оставалось только одно – брезгливость. Всякий раз, выезжая на очередной вызов в свою смену, он наблюдал за заплаканной потерпевшей, которая что-то кричала, захлебываясь слезами, или за той, что лежала в канаве у окружной дороги с остекленевшими глазами и бесстыдно раскинутыми ногами. Ничего, кроме брезгливости, они не вызывали.

– Что с нее взять? На трассе стояла в последние три года, – пожал плечами напарник Попкова, разглядывая то, во что превратили тело девушки.

Таких случаев за последний год было уже несколько. Девушки с пониженной социальной ответственностью пользовались спросом у недавно освободившихся из близлежащих колоний мужчин и разного рода криминальных элементов. Такие барышни редко обладали покладистым характером, а их клиенты легко выходили из себя.

– А нам что? Прожила как захотела, а почему теперь с ней мы должны возиться? Убийцу искать, протоколы составлять? А если найдем кого-то, то поедет парень почем зря, из-за того, что какая-то девка прожила жизнь, какую захотела? – вспылил Попков.

– Не факт, что так уж сильно и хотела, – хмыкнул напарник Михаила и закурил очередную сигарету.

– Не стой она на дороге, не стали б ее и насиловать, – поддакнул приехавший на место преступления следователь.

Такие выезды уже давно перестали быть в Ангарске редкостью. Город оставался все таким же тихим, немного чопорным и провинциальным. Черный циферблат на здании почтамта все так же отмерял время, хотя создатель его уже ушел в мир иной, оставив свой музей тихо умирать в пыли веков. По вечерам здесь все так же было очень тихо. Редкий турист, оказавшись в девять вечера в центре города, был буквально оглушен тишиной. Шумно бывало лишь в немногочисленных полулегальных кафе, где постоянно с размахом отмечали то возвращение из армии, то выход из колонии. Михаилу казалось, что таких мест в Ангарске становится все больше. Поэтому он предпочитал при любой возможности выехать из города на рыбалку или просто на шашлыки. Дома его ждала беременная Лена, все такая же очаровательная, идеал красоты и чистоты, как хотелось думать Михаилу. Он никогда не испытывал к ней страсти – их отношения всегда были ровными, спокойными и даже прохладными. Лишь однажды, когда Михаил предложил ей выйти замуж, в нем загорелось что-то вроде азарта. Так хотелось отомстить Марине, уесть ее мужа, обогнать всех и получить в награду Лену, что в этом определенно был какой-то элемент страсти. В первый же день после свадьбы все это растворилось в бесконечном списке домашних дел, который принято называть супружеской жизнью. Все чаще Михаил вспоминал Марину, которая, кажется, и не поняла, что растоптала его чувства. В голову лезли воспоминания о ее бесконечных просьбах помочь, радостных повизгиваниях при получении подарков и пунцовом румянце на лице, которым она заливалась, желая показаться особенно милой.