Ее тень преследует меня… В любом колыхании шторы мне чудится присутствие той, другой. Стоит мимо дома проехать машине, от фар которой по потолку скользнут косые следы, мне кажется, будто это она следит за мной. И поскольку я никогда не встречала ее и понятия не имею, как выглядит магнит, утянувший моего мужа из семьи, то в каждой встречной мне мерещится та невероятная женщина, которую он полюбил больше, чем свою мать.

Иной причины, чтобы объяснить, почему Егор нас бросил, я не нахожу.

Через минуту мне предстоит в очередной раз обречь себя на муку мученическую: мы втроем усядемся за стол, как семья, будем пить чай с лимоном, с аппетитом кусать пирожки с мясом, которые я напекла с вечера (домашняя еда, не общепит!), и болтать о милых пустяках, составляющих жизнь, до того момента, пока внезапно не разверзнется пропасть, в которую мы все уже рухнули.

Сейчас я позову своих мальчиков, устроивших веселую возню за стеной…

Вот сейчас…

Надо только продышаться и вернуть губам способность улыбнуться, чтобы Егор, не дай бог, не подумал, будто я тоскую по нему просто зверски. Выть готова осиротевшей волчицей, мне даже полная луна не нужна, чтобы поведать небу о своей печали. Только ни он, ни наш малыш не должны знать об этом. Я сама буду тащить крест неразделенной любви… Насколько хватит жизни.

– Ребята, за стол!

Они прибегают на мой зов, оба растрепанные, красные и сияющие. У них похожие улыбки, глаза, волосы. Почему-то я была уверена, что мой малыш родится смуглым – в меня, разве темная кожа не доминирует над светлой? Но Мишка похож на Егора больше, чем он сам на себя в детстве, если судить по старым фотографиям. Что скажет его мать, увидев внука?

От того, что вспомнилось о ее приезде, у меня даже губы сводит и больше не хочется улыбаться, хотя я не смогла удержаться, увидев своих «ребят». Странно, что я забыла о Василисе, ведь ее нежданное, как гроза зимой, возвращение и стало поводом сегодняшнего незапланированного визита Егора…

– Очень вкусно, – выдавливает он с набитым пирожком ртом.

У нас в доме никогда не действовало правило: «Не болтай за едой!» Напротив, мы обожали собираться на кухне все вместе и наперебой делиться новостями. У Мишки их набиралось больше, чем у нас с Егором, вместе взятых: в детском саду очень бурная жизнь!

Он и сейчас уже забрасывает папу восклицаниями:

– А Грише мама кролика купила! Он вот так жует… Смотри, смотри!

Мне Мишка уже демонстрировал суетливые движения челюстей Гришиного питомца, поэтому сейчас он тянет мордашку к Егору. Тот хохочет и передразнивает сына, потом бодает его в лоб, и они оба на мгновенье замирают от нежности. А я от боли… Господи, как же должна быть хороша та неведомая женщина, чтобы ради ее счастья страдали мы трое!

– А сегодня суббота. – Мишка морщит лоб.

– Ну да, – весело соглашается Егор.

Я догадываюсь, к чему клонит сын, но не успеваю его остановить. Сдвинув светлые брови, Мишка произносит:

– Ты же в воскресенье должен был приехать!

Бросив на меня взгляд, умоляющий о поддержке, Егор вынужденно соглашается:

– Точно. А разве плохо, что я приехал сегодня?

– Но тогда завтра ты уже не приедешь. – Сын разочарованно вздыхает.

– Похоже на то. – Егор вздыхает ему в тон. – Знаешь, завтра мне придется поехать в Шереметьево.

Мишка со знанием дела поясняет:

– Это аэропорт.

– Точно. Международный.

Это слово не впечатляет нашего мальчика, он уточняет:

– Большой?

– Очень.

Я не вмешиваюсь в их диалог, наверняка Егор продумал, как сообщить сыну о приезде бабушки, которую тот совсем не помнит. Не то чтобы я злорадствую: «Пусть сам выкручивается!», просто не забываю, что это теперь не моя проблема…

Мишкины глаза вдруг округляются:

– Ты улетаешь?!

– Нет! – испуганно вскрикивает Егор. – Что ты? Я еду встречать…

Он с трудом сглатывает и выдавливает:

– …маму.

Не понимая, сын смотрит на меня, и Егор поспешно уточняет:

– Не твою маму. Свою.

– У тебя есть мама?!

Я чуть не давлюсь чаем, столько изумления слышится в голосе нашего ребенка. Василиса Михайловна просто бабушка года! Или даже века…

– Есть, – невесело подтверждает Егор. – И, если захочешь, ты сможешь с ней познакомиться.

Погрузившись в тяжелые раздумья, сын машинально жует пирожок. Рядом с правым уголком рта прилипла крупинка фарша, и мне хочется убрать ее, но Егор останавливает меня взглядом. И он прав: Мишке необходимо осознать услышанное, освоиться с мыслью, что у него, оказывается, как у всех нормальных детей, есть бабушка. По крайней мере, одна.

– Можно, – наконец роняет он.

А я не выдерживаю:

– Только если на встрече мы будем вместе.

Светлое лицо Егора слегка передергивается, он недоволен, что я заявила о своих правах. Но спорить со мной и злить меня ему не с руки, ведь в следующий раз я могу просто не открыть дверь – ключи он сам оставил, когда уходил.

Справившись с мгновенной досадой, Егор чуть наклоняет голову:

– Конечно. Только вместе.

А Мишку это радует, он широко улыбается, показывая дырку под верхней губой:

– Если с мамой, я согласен!

Егор смотрит на сына с таким выражением, что мне мерещится, будто он сейчас заплачет. А у меня на языке вертится: «Ты сам оттолкнул его… Ты сам…»

* * *

До того как я встретила Егора, у меня был кот.

Жизнь с котом – это отдельная реальность, как, например, сон во сне. Ты знаешь, что это не навсегда, и догадываешься, как будет больно, когда все закончится, не постепенно, а рывком – точно зуб вырвать наживую. Я понимала: моему Мышкину почти пятнадцать лет, и он уже года полтора как перестал кувыркаться мне навстречу, худеет с каждым днем, хотя и ест за троих, и даже на колени запрыгивает все реже, и все же старалась не думать о неизбежном. Просто боялась мыслей о его уходе…

Мышкин стал моей семьей гораздо раньше, чем я встретила Егора и уж тем более родила Мишку. Если честно, я называла сына в честь своего любимого кота, который, по сути, стал моим первым ребенком. Правда, Егор до сих пор уверен, что передал Мишке по наследству имя деда, которого даже не видел… Пусть думает, но мы-то с Мышкиным знали наверняка!

Я завела кота, едва расплевавшись с детдомом и получив положенное социальное жилье. Одного этого мне хватило бы для того, чтобы парить над землей еще десяток лет, но возле мебельного магазина, где я выбирала удобный матрас (впервые!), в большой коробке, о которую Судьба заставила меня запнуться, вдруг кто-то пискнул. Ну разумеется, я не могла не сунуть туда нос и обнаружила котенка – крошечного и серого, как мышка. Хотя имя свое он все же получил в честь героя моего любимого романа… Опять же, разозлившись, всегда можно было смело проорать Мышкину: «Идиот!» – и не оскорбить ни кота, ни Достоевского.

Почему-то до этого момента мысль о питомце у меня даже не возникала, я упивалась свободой и одиночеством. Но в тот самый момент, когда котенок уставился на меня умоляющими фиолетовыми глазками и во всю ширь раскрыл розовую пасть, из которой вырвался тоненький крик, я почувствовала, как же, оказывается, хочется заботиться о ком-то… И лучше этого малыша мне не найти.

До сих пор не знаю, вернулась ли к коробке мама-кошка и куда делись остальные котята – вряд ли родился только один… А если других разобрали, почему Мышкин прозябал в одиночестве? Он же был красавцем… Но проводить расследование я не собиралась и просто сунула его за пазуху. Это было неосмотрительно с моей стороны, потому что (как выяснилось уже дома) по котенку бесшабашно скакали блохи, которых я смывала с него струями душа. Блохи были не готовы к такому коварству и спастись не успели. Я помыла котенка, который уже стал Мышкиным, обычным хозяйственным мылом, а потом додумалась купить специальный шампунь и вымыла его повторно.

Уже за одно это кот мог воспылать ненавистью и был бы прав, но Мышкин любил меня, я это знаю. Первым делом он утром взбирался по моему халату, нырял в карман, и я чувствовала себя кенгуру с детенышем в кожной сумке. Он смотрел на меня и жмурился от нежности… Только за ним я и замечала такое. А еще ему нравилось чувствовать меня: если я ложилась, кот тут же пристраивался рядом и так громко мурчал от удовольствия, точно пытался убаюкать весь подъезд нашего девятиэтажного дома… А сидеть мне было положено только с ним на коленях, даже если в руках у меня была книга, которую я часто бесцеремонно пристраивала у него на спине. Или кот прижимался ко мне, если мы устраивались на диване перед телевизором, и нам обоим было так удобно.

Нет, я не сходила с ума и не кормила Мышкина за столом со слюнявчиком на шее, он прекрасно обходился миской на полу и обычным кошачьим кормом. Но спал он на моем одеяле, и мы постоянно разговаривали… Он отвечал мне, честное слово!

Кот всегда провожал меня у двери и не ленился встречать, при этом каждый его волосок светился нежностью. Он выходил ко мне, окутанный облаком любви, и это порождало стойкое ощущение, что меня ждут дома, и хотелось жить.

Разногласия начались, когда появился Егор, который никак не ожидал, что в моем доме уже есть хозяин. Кот игнорировал его. Не злился, не царапал, не гадил в ботинки – для всего этого Мышкин был слишком интеллигентен, даром что родился на улице! – просто не замечал. Впервые он откровенно возмутился, когда Егор остался у меня ночевать и отказал коту в праве спать со мной в одной постели.

– Он не перегрызет мне ночью сонную артерию? – с опаской спросил тогда мой будущий муж, как будто я могла ручаться за кота.

В этот момент я пришивала пуговицу, а Мышкин обожал ловить нитку, вставленную в иглу, и выглядел сейчас милым дурашкой, но мы все трое знали, что это не так.

И все же я весело заверила:

– Ну что ты! Он самый добрый котик в мире.

Мне так хотелось, чтобы Егор остался…

В тот вечер Мышкин ушел спать на кухонный диванчик и больше ко мне не вернулся, хотя Егор проводил у нас не каждую ночь. Но вскоре мы поженились, и оказалось, что это к лучшему: если б кота приходилось выбрасывать из комнаты каждую ночь, мое сердце не выдержало бы… А потом родился Мишка, и это окончательно расстроило кота, не понимавшего, что такое шумное я притащила откуда-то с улицы и когда унесу обратно. Он настороженно обнюхивал его и озадаченно смотрел на меня: «Ты уверена, что оно тебе надо?»

И все равно Мышкин продолжал меня любить: ловкие кувырки навстречу, громкое урчание, нежность во взгляде, все это осталось… Может, кот считал меня сестрой по несчастью, у которой просто не хватает сил выгнать с нашей территории захватчиков – Егора с Мишкой? И он жалел меня, а я его: коту ведь тоже приходилось несладко… К счастью, наш сын был спокойным ребенком и ни разу не схватил Мышкина за хвост. Они даже играли вместе: Мишка конструировал что-нибудь из лего, а кот пододвигал ему лапой детальки.

А потом кот заболел… Я услышала, как он стонет во сне, и вызвала ветеринара. Тащить Мышкина в клинику я не хотела, ведь он ни разу за свою жизнь не выходил из дома, и для него это был бы жуткий стресс, который вряд ли пошел бы ему на пользу. Так мне казалось…

– Нужно провести обследование, – ощупав его живот, сказал врач в круглых, как у доктора Айболита, очках. – Но я и так могу сказать вам, что необходимо оперативное вмешательство.

– В смысле – операция? – тупо уточнила я.

Егор мягко сжал мое плечо:

– На сколько она может продлить его жизнь?

– Ему пятнадцать лет.

– Почти пятнадцать…

– Не факт, что он вообще выйдет из-под наркоза.

– Тогда – нет! – вскрикнула я и, схватив Мышкина, прижала его к груди. – Зачем его мучить, если нет шансов?

Мотнув головой, ветеринар ткнул дужку очков пальцем:

– Я не говорил, что их нет…