– У нас же две квартиры, – напоминает он. – Одну продадим, вот и деньги! С мамой понятно… А ты, пап, на компьютере будешь этой… раскруткой заниматься. А я буду всем в школе рекламировать наше книжное кафе!

– Книжное кафе, – повторяю я завороженно.

А Егор выдыхает:

– Обалдеть… Посмотрите на него! Он уже все продумал… Как тебе вообще такое в голову пришло?!

Сын улыбается мне:

– А помнишь, ты сказала, что мечтала бы работать на себя? Быть хозяйкой своего дела?

В каком бреду я могла ляпнуть такое?! Но Мишка врать не станет, значит, я и впрямь произнесла нечто подобное. Егор смотрит на меня с удивлением:

– Ты серьезно?

– Нет, – тут же отрекаюсь я.

– В смысле?! – возмущается Мишка. – Ты сказала!

– Наверняка сказала! Только… Сынок, это было… мечтой. Не более того. Мало ли о чем мы мечтаем.

– Ты сама говорила, что надо стремиться к своей мечте, тогда твоя жизнь имеет смысл.

То, как легко Мишка произносит эту длинную фразу, обнажает, сколько общего у них с отцом. И ведь запомнил, надо же…

– Золотые слова, – насмешливо тянет Егор. – Только вы оба забыли, что квартира, в которой я сейчас живу, принадлежит бабушке. Твоей бабушке, Мишаня. Мы не можем ее продать, даже если я соглашусь спать в гипотетическом кафе…

Но нашего сына не собьешь, он уже устремлен к мечте и торжествующе заявляет:

– Вы же еще не знаете! Бабушка станет директором.

– Тогда это книжное кафе не будет моим, – отзываюсь я максимально сухо.

Обычно мой ребенок сразу улавливает, когда я не желаю продолжать разговор, только на этот раз Мишка упрямится:

– Папа говорил, что директор и хозяин – это не одно и то же.

Егор делает гримасу и разводит руками: «Может, и говорил…» Надо нам поменьше болтать при ребенке, оказывается, он все запоминает. Аккуратно раскладывает по ячейкам своего пытливого мозга…

– Ты, мама, будешь хозяйкой. Значит, это будет твое кафе! А бабушка пусть продукты покупает. И книги, какие ты выберешь!

Слабо представляю, что я смогу давать Василисе указания, но Мишка не помнит свою бабушку и не видит в этом ничего невозможного. Он нервно сжимает в кулачке салфетку:

– Помнишь, ты на Масленице жалела, что… Ну как там? Про русскую кухню… Что ее нигде не попробуешь.

Это я помню. И действительно считаю, что у нас не развита сеть кафе с русской кухней, которую я обожаю. Еще в техникуме я ездила по окрестным подмосковным селам и собирала народные рецепты. Находила настоящие жемчужины! Только где тот блокнот? Может, еще цел? Вряд ли я могла просто выбросить заготовку своей мечты…

Пока я пытаюсь вспомнить, Егор неожиданно говорит:

– Между прочим, гениальная идея, парень! Место здесь ходовое, обжитое, в клиентах недостатка не будет, а смена имиджа может и новых привлечь. Тем более не просто кафе, а книжное. Можно проводить литературные вечера, выступления поэтов-писателей… Черт, это же интересно! Ты просто молодец, сын!

Мишкино личико розовеет от счастья в полумраке пиццерии, стены которой в моем воображении уже зримо меняются, обретая черты национального декора. В России столько народностей, можно орнаментом каждой украсить свой уголок и устраивать недели сибирской кухни, уральской, татарской, башкирской… Ну и так далее! От восторга у меня выскакивает сердце и потеют ладони, которые я сую под колени.

– Теперь я не усну, – вырывается у меня.

Егор остужает мой пыл:

– Только мне надо с мамой все обсудить. Она может сразу сказать «Нет», и все наши планы рухнут.

– Она злая? – спрашивает Мишка с опаской.

Сейчас он опять кажется просто маленьким мальчиком.

– Не злая, нет. Просто ей может не понравиться наш… бизнес-проект.

Сын озабоченно хмурится:

– А ты все правильно ей расскажешь?

– Не доверяешь мне? Может, сам расскажешь?

У меня замирает сердце: вот к чему все свелось! Егор отведет Мишку к бабушке, хотя мы договаривались, что никаких встреч не будет. Если я сейчас соглашусь, значит, предстану в их глазах меркантильной тварью, готовой принести ребенка в жертву бизнесу, которого даже еще нет. А если откажусь… Не сбудется мечта, только и всего. Впрочем, минуту назад этой мечты у меня и не было.

– Не делай этого, – тихо произносит Егор, заглядывая мне в глаза.

Одного этого уже достаточно, чтобы согласиться, ведь от его взгляда я размякаю, как черствый хлеб в молоке. А он еще и берет мою руку, которую я уже высвободила из-под колена. Вторя отцу, Мишка хватает другую руку, и я оказываюсь у них в плену. Трудно поверить, но я физически ощущаю, как эти двое накачивают меня собственной энергетикой, чтобы подчинить себе мои мысли.

– Вспомни свой любимый фильм! Как они держались за то крошечное кафе. И оно стало сердцем их городка…

А вот это уже запрещенный прием! Экранизацию романа Фэнни Флэгг «Жареные зеленые помидоры» я готова пересматривать каждый год и снова оплакивать то, что в моей жизни так и не было настоящей подруги, такой, как Иджи или Руфь. Уникальный случай, когда книга понравилась мне меньше, потому что в ней обесценилась возможность женской дружбы, все опустилось до любовной связи. А мне всегда хотелось найти именно подругу… Не получилось.

В детдоме я не доверяла никому – подставили пару раз, использовав мою откровенность, этого хватило. С Машкой-альбиноской лет в семь поделилась фантазией, которой упивалась каждый вечер перед сном, воображая себя маленькой восточной принцессой, украденной и брошенной на произвол судьбы коварными злодеями. А уже утром надо мной ржал весь детдом, обзывая Падишашкой. Это имя так и держалось за мной до совершеннолетия. Понятно, что я его ненавидела… Как и Машку.

И все же черт меня дернул сделать еще одну попытку поверить в женскую искренность. В тринадцать лет я так влюбилась в мальчишку, учившегося на год старше, что забросила домашние задания и целыми днями сочиняла плохие тоскливые стихи о неразделенной любви. Бродила по школе, как призрак, надеясь увидеть его хотя бы мельком, писала и рвала письма…

Видно, меня так допекло это «светлое чувство», что я поделилась переживаниями с соседкой по парте, с которой мы часто вместе гуляли после школы. Я воображала ее лучшей подругой! Заметив, как я взахлеб пишу, потом яростно зачеркиваю строчки, Вера выпытала, чем я таким занимаюсь на алгебре. А после уроков тот – самый лучший в мире! – мальчик подкараулил меня у школьного крыльца и больно ударил в грудь:

– Ты, чурка поганая! Че ты там про меня пишешь?! Ну-ка, давай сюда!

Он бил меня до тех пор, пока я не упала и, уже скорчившись на боку, не расстегнула дешевенький рюкзак и не отдала заветную тетрадку. Любой другой получил бы от меня сдачи после первого же удара, все-таки я не была домашним цветочком и рано научилась бороться за жизнь… Но поднять руку на Него?! Это казалось немыслимым даже после того, как он поколотил меня…

Странно, я чувствовала себя предательницей по отношению к собственным стихам, словно отдала на поругание своих детей. К счастью, он не рискнул прочитать их вслух.

После я злилась только на Веру, которой на следующий день надавала в туалете пинков, но не на него. Классная руководительница таскала меня к директору, мне грозили отчислением из школы и даже колонией для несовершеннолетних – мне было плевать! Когда ты уже пережил смерть, что может волновать в жизни? Почему-то меня оставили в покое…

Больше с тем мальчиком до самого окончания школы мы не перекинулись ни словом. Ко мне он не лез, видимо, прочитал стихи и убедился: ничего плохого я о нем не писала. Спасибо, что травли не организовал, а может (смутно надеюсь!), даже испытал раскаяние, обнаружив, сколько любви скрыто в корявых строчках моих стихов. Кто знает, если его жизнь не согрела другая любовь, вдруг он до сих пор хранит старую тетрадку и перечитывает изредка?

К чему я это все? Чтобы стало понятно, почему я до слез люблю этот старый, местами наивный фильм «Жареные зеленые помидоры», воспевший женскую дружбу, какой в моей судьбе не оказалось места.

– Странно, что ты помнишь, – говорю я Егору. – Ты же не смотрел его со мной!

– Пару раз смотрел. Там был прекрасный момент с барбекю из…

Я быстро показываю глазами на Мишку, которому еще рано знать, что труп жестокого мужа благодаря подруге может оказаться в котле.

– …баранины, – тут же меняет показания Егор.

У моего мужа явный криминальный талант! Бывшего мужа… Когда он так близко, я постоянно забываю об этом.

«Баранина» звучит совершенно неинтересно, поэтому сын пропускает фразу мимо ушей. В его янтарных глазах светится надежда, и он все еще сжимает мою ладонь теплыми пальчиками, хотя от руки Егора я уже освободилась.

– Ну? Мам?

– А вдруг у них уже есть покупатель? – слабо возражаю я. – И мы напрасно ломаем тут копья.

– Вот это нужно выяснить, – серьезно отзывается Егор. – Беру на себя.

– Надеешься, в сети найдется такая информация?

– Посмотрим. В любом случае я разведаю обстановку, не беспокойся.

Он переводит взгляд на сына и велит:

– А потом ты обработаешь бабушку.

– Легко! – отзывается Мишка тоном, который я много раз слышала от мужа.

Вопросительно улыбнувшись мне, Егор завершает разговор:

– Ляна, а ты продумай саму концепцию будущего кафе. Все же оно не простое, а книжное… Лучше тебя этого никто не сделает.

Музыка в пиццерии звучит плохая, но она не мешает тому, что в этот момент за нашим столом возникает обманчивая атмосфера единения, точно мы еще не перестали быть семьей.

Только я не могу позволить себе поверить в это…

* * *

Мишка ответственно готовится к встрече с бабушкой. Вряд ли предстоящий контакт с инопланетянами вызвал бы у него больше трепета… Впрочем, Василису Михайловну мой мальчик воспринимает примерно так же: нечто из другой реальности, незнакомой и непонятной.

А мне не удается побороть враждебность, которую вызывает у меня эта женщина, бросившая все, что должно быть дорого каждому человеку… Умирающего в хосписе мужа поручила сыну, а Егор чуть не терял сознание еще на пороге этого Храма Смерти, так что мне пришлось проведывать свекра в одиночку. По-моему, Сергей Иванович уже не совсем понимал, кто я такая, и почти не разговаривал, но глаза его улыбались. Ни разу этот человек не показал мне своей боли, ни физической, ни душевной, а ведь у него наверняка возникал вопрос, почему жена не появляется у его постели…

– Они уже много лет фактически жили каждый своей жизнью, только оставались в одной квартире. – Егор пытался оправдывать ее, только удавалось не очень. – Я еще в школе узнал, что у мамы есть… Ну, скажем, друг. Аркадий Ильич подвозил ее домой каждый вечер, и минут десять она не выходила из машины. Трудно было не догадаться… И почему-то меня это не потрясло, представляешь? Показалось естественным. Хотя если б ты завела себе… друга… я скончался бы в страшных муках! Наверное, у отца тоже кто-то был. Не знаю, почему он не уходил…

– Как сделал ты, – впервые добавила я после того, как мы с Мишкой остались вдвоем.

Тот давний разговор из времени, когда Егор мог приревновать меня к гипотетическому любовнику, вспомнился уже после того, как я узнала о возвращении свекрови. Без Аркадия – тот остался во Флориде. Наверное, их отношения неожиданно расклеились под жарким солнцем и распались на части, потому Василиса и вернулась, а вовсе не из чувства патриотизма, которым она прикрывается.

– Надо что-то подарить бабушке. – Мишка озабоченно поджимает губы, оглядывая угол с игрушками.

Они свешивают хвосты и ножки с полок стеллажа, сколоченного еще Сергеем Ивановичем, когда Мишка родился. Тогда на нем хранились пачки памперсов и салфеток, клеенки, запасные бутылочки и куча прочих необходимых для младенца вещей. На самый верх взгромоздилось детское автомобильное кресло, подаренное друзьями Егора. Вот только своей машины у нас тогда еще не было, мы получили в наследство «Рено» его отца. На ней мы и плавали на днях под дождем…