– Хороший набор у вас был. Жаль только, что принято решение свернуть деятельность Осведомительного отдела. Генеральный штаб перетянул на себя одеяло. Побоялись господа офицеры лишиться щедрого финансирования. Военному министру удалось убедить государя, что Осведомительный отдел не нужен, поскольку военные агенты вполне справляются с получением разведочных сведений, хотя на самом деле это далеко не так. Максимум, на что они годны, – это держать в курсе Генеральный штаб о вооружённых силах иностранных государств, основывая свои донесения на открытых источниках. Агентурной разведкой они почти не занимаются, а лишь присутствуют на манёврах и смотрах, делают выборки из прессы. Словом, особенно не перерабатывают. Они входят в состав дипломатического корпуса и, как вам известно, после посла занимают второе место по значимости. Дипломатическая неприкосновенность распространяется не только на самих агентов, но даже и на их жён. Словом, статус у них высокий, а пользы меньше, чем хотелось бы. В Генеральном штабе даже шифровальная служба уступает нашей, министерской.

– Как же так? А что теперь будет с другими выпускниками?

– Мы направляем ваших коллег в самые важные посольства и дипломатические миссии. Не волнуйтесь, такими кадрами МИД не разбрасывается.

– Мы неплохо сдружились за это время.

– Я думаю, вам ещё не раз придётся встретить за границей тех, с кем вы прошли обучение… Удачи вам, господин Ардашев.

– Благодарю.

– С Богом!..

– Честь имею!

Глава 4
Вена

Ровно через сорок восемь часов после отправления из Санкт-Петербурга поезд, стуча колёсами и вздрагивая на стрелках, замедлил ход и наконец, выпустив струю белого пара, остановился у дебаркадера вокзала Северной железной дороги Норд-Банхоф. Столица Австрии встречала пассажиров погожим и почти безветренным днём.

Таможенные и пограничные формальности закончились быстро, и вежливые жандармы объяснили русскому дипломату, что, выйдя из вагона, ему следует взять «нумер» у артельщика, стоящего у самого выхода, который займётся багажом и наймом либо одноконной коляски с откидным кожаным пологом, именуемой комфортаблем, либо возьмёт пароконный фиакр. Всё зависит от тугости кошелька. А если нужно оставить чемодан в камере хранения – носильщик и тут незаменим: он всё сделает сам и принесёт номерок.

Выйдя на перрон, Ардашев глянул на станционные часы. Венские петухи, очевидно, просыпались раньше петербургских, и потому пришлось перевести стрелку «Qte Сальтеръ»^[27] на пятьдесят шесть минут назад. Щедро наградив носильщика кроной и получив металлический жетон за багаж, Клим забрался в комфортабль и велел кучеру ехать к ипподрому.

Оставив позади Северный вокзал, коляска двинулась по улице Нордбанштрассе, затем повернула налево и мягко покатила по асфальтированной Хаупт-Алле – центральной дороге парка Пратер, расположенного в южной части Леопольдштадта между Дунаем и Донау-каналом, протянувшейся вдоль берега на пять километров. Пратер попал на полосы газет в 1873 году, когда трудолюбивые австрийцы превратили заброшенный пустырь в ухоженное место, весьма подходящее для проведения Всемирной выставки. Чистый воздух, беззаботное пение птиц в кронах дубов, клёнов и вязов, лужайки и стриженные под линейку кустарники вдоль бегущих в разные стороны аллей с лавочками и киосками привлекали не только простых обывателей, но и рабочих, сделавших Пратер любимым местом для празднования 1 Мая.

Парк, как и всё хорошее в жизни, скоро закончился, и сразу замелькали суетливые коляски, пролётки и фиакры. Приближение ипподрома чувствовалось по шуму, знакомому каждому игроку на тотализаторе, и вскоре за деревьями показался купол здания.

Расплатившись с кучером, Клим взял в кассе билет, афишку и, протиснувшись сквозь толпу, щёлкнул крышкой карманных часов: стрелки стояли на половине двенадцатого. До встречи с Феликсом Майером оставалось пятнадцать минут.

Вывод на парадное кольцо^[28] уже закончился, и праздно одетая публика ждала главного события – забега лошадей липицианской^[29] породы на 2400 метров, запряжённых в качалки, сверкающие спицами и красными ободками колёс. Жокеи умащивались на высоких сиденьях, готовясь ринуться по беговому кругу.

Ардашев подошёл к условленному месту. Часы показывали без четверти двенадцать, но морского лейтенанта не было. Прошло ещё пять минут, он не появился.

Между тем на ипподроме зазвонили. Приготовление к забегу шло полным ходом. Клим не заметил, как по команде стартера ворота паддока отворились и четыре чистокровных жеребца, подгоняемые жокеями, галопом ринулись наперегонки. Первым, через три круга, пришёл вороной под кличкой Ветер. Коня подвели к трибуне. Хозяин спустился к своему питомцу и погладил по морде. Радостная толпа счастливчиков, поставивших на победителя, подбрасывала вверх наездника.

Согласно инструкциям, ждать агента более трёх минут было опасно, и Ардашев, наняв одноконный комфортабль, вернулся на вокзал. Уже знакомая обратная дорога не показалась столь длинной, как первый раз. Получив чемодан, Клим вручил его носильщику и зашагал на биржу извозчиков. Внимание дипломата привлёк совсем новый, сверкающий лаком фиакр, и чиновник особых поручений не стал отказываться от удовольствия нанять столь дорогую карету. Две быстрые лошадки потрусили по Франценбрикенштрассе, пересекли по мосту Дунайский канал и повезли седока параллельно линии соединительной железной дороги.

«Странное дело, – закурив сигарету, размышлял Ардашев, – австриец не явился. Мог, конечно, испугаться, прочитав в газете об исчезновении Шидловского. Возможно, просто решил выждать некоторое время. Я бы, будь на его месте, тоже, наверное, не стал бы торопиться и, придя на ипподром, находился бы где-то неподалёку, но лишь для того, чтобы увидеть, кто же явится вместо Шидловского. Потом я бы проследил за этим человеком…» Клим бросил взгляд в заднее окошко. За ним бежала другая карета и тоже фиакр. Разглядеть, кто сидит внутри, было невозможно, зато запомнить щеголеватого кучера – в цилиндре и с закрученными вверх усами – труда не составило. «Что ж, – рассудил Ардашев, – если этот же самый возница доведёт меня до посольства, то за мной следят. Но кто? Не стоит гадать. Подождём. А пока самое время насладиться красавицей Веной».

Город, наверное, ошеломил бы Клима грандиозностью и великолепием домов, если бы раньше он не бывал в Лондоне^[30]. Но тут чувствовалась совсем другая атмосфера. Окаймлённая Венским лесом и Альпами, в холмистой долине Дуная и впадающей в него реки Вены, между фруктовыми садами и виноградниками, посередине тучных нив и тёмных хвойных лесов раскинулась жизнерадостная имперская столица. Местный климат отличался мягкостью, и улицы не казались такими серыми и мрачными, как в столице Соединённого Королевства. Здесь среди пяти- и шестиэтажных архитектурных шедевров нашлось место и раскидистым липам, и густым каштанам, и южным тополям, и даже привычным русскому глазу берёзам. В кронах старых дубов щебетали дрозды, горихвостки и слышалась соловьиная трель. На шпиль роскошного особняка взгромоздилась неугомонная чайка. Недовольная близким соседством с сидящей на соседнем флюгере вороной, она принялась кричать возмущённо, но чёрная птица не осталась в долгу. Захлопав гневно крыльями, она начала протяжно каркать, точно ругалась матерно на своём вороньем языке.

Посередине широкого, мощёного проспекта пролегли аллеи, а по обеим сторонам бежали рельсы. Неожиданно показалась паровая конка^[31], тянувшая за собой три открытых вагона с пассажирами. Это был такой же паровик, как тот, на котором в позапрошлом году Клим добирался до Афин.

Искусство венских кучеров фиакров изумляло. Двигаясь достаточно быстро, они ухитрялись избегать столкновений, когда, казалось бы, оно было неминуемо. В осанке сидящего впереди возчика читались уверенность, независимость и чувство собственного достоинства. Его облачение не было лишено щегольства: яркая сорочка с галстуком, модная жилетка, увенчанная цепочкой карманных часов, и обязательный цилиндр с узкими полями, под которыми виднелась аккуратная причёска. Фиакры – дорогое удовольствие. Кроме внешнего изыска карета отличалась ещё и внутренним удобством: мягкое сиденье, зеркало, прикреплённая спичечница с пепельницей, сигнал для вызова кучера, лист для жалоб, тариф на поездки и всегда свежая газета. Почти как кеб в Лондоне.

Ардашев вновь глянул в заднее окошко, прежний фиакр с щёголем извозчиком следовал за ним неотступно. И это вызвало у дипломата улыбку. Клим вспомнил, что, изучая повседневную жизнь австрийцев на недавних курсах, он узнал, что все кучера фиакров являются собственниками карет и лошадей. Они безумно любят своих вороных, пегих или иной масти уличных помощников. Начинает ли извозчик завтракать или пить чай, он обязательно вынесет животным несколько кусков хлеба или угостит сахаром, смоченным в пиве или вине. Он общается с ними как с добрыми друзьями и даёт ласкательные прозвища. Стегать лошадь кнутом, кричать на неё – дурной тон. Наверное, поэтому они свысока смотрят на возниц колясок, омнибусов и конок. Автомедоны этих роскошных карет – своеобразная извозчичья каста с присущим им внутренним кодексом поведения. Ни один из них не опустится до уборки фиакра и чистки животных. Для этого есть прислужники, желающие заработать лишний крейцер на бирже. В случае, если у их собрата случилась беда – сдохла лошадь или сгорела карета в сарае, его товарищи всегда придут пострадавшему на помощь и соберут нужную сумму. Эти кучера создали даже самоуправление с выборным старшиной. Его главная задача – пресекать ссоры и разрешать конфликты. Существует своеобразный клуб, где извозчики обсуждают насущные проблемы, пьют пиво и поют любимые песни. В праздничные дни они проводят фиакр-балы, которые так любят посещать их жёны и дочери. Иногда на таких вечеринках можно встретить и седоков, приглашённых в качестве почётных гостей. Чаще всего это те пассажиры, с которыми они успели подружиться.

Центральная часть города, окружённая когда-то рвом, стенами, бастионами и гласисом^[32], лежала с правой стороны от едущего к русскому посольству экипажа. Надо сказать, что ещё в 1858 году все крепостные сооружения срыли, ров засыпали и на этом месте построили великолепные дворцы, а потом и разбили парк. Так появился внутренний город с самыми красивыми зданиями, доходящий до набережной Иосифа. Окружённый широкой кольцевой улицей Рингштрассе, он сосредоточил в себе не только главные архитектурные шедевры Вены, но и правительственные учреждения, публичные здания и самые престижные магазины.

Не прошло и двадцати минут, как фиакр достиг юго-восточного района Вены – Ландштрассе. Миновав Дом инвалидов и площадь Хоер-Маркт (Верхний рынок), карета направилась по Райзнерштрассе. Возница осадил лошадей перед двухэтажным дворцом с девятью окнами на фасаде и четырьмя пилястрами у входа. На стене виднелись два номера – 45 и 47. Литера 45 относилась к российскому посольству, а 47 – к генеральному консульству. Табличка на двери поясняла, что приём ведётся ежедневно с 1½ часа пополудни до 3½ часа, кроме воскресенья. Фиакр, шедший позади, остановился в метрах пятидесяти. Ардашев рассчитался за поездку, отдав три с половиной кроны. Бравый извозчик снял багаж и, пожелав всего самого доброго, укатил.

Привратник, возникший на пороге, тотчас отворил входную дверь и, поняв, что прибыл новый дипломат, услужливо взял чемодан и пригласил войти. Клим бросил взгляд назад, и в это время уже знакомый кучер принялся разворачивать карету, чтобы двинуться в обратном направлении. «Стало быть, господин лейтенант достаточно умён», – мысленно заключил чиновник по особым поручениям и стал подниматься по парадной лестнице на второй этаж. Там обращённый тремя окнами во внутренний двор и находился кабинет российского посла. Секретарь – невзрачный человек лет сорока с уже заметной лысиной и в форменном мундире – ознакомившись с документами Ардашева, погладил редкие усы, росшие отчего-то клочками, и скрылся за высокой филёнчатой дверью. Вскоре он вернулся и со словами «его высокопревосходительство ждёт вас» пригласил Клима в кабинет, оставшись в приёмной.