Соседняя с ванной комнатой дверь вела в кладовую – узкую и длинную, как гроб. Вдоль стен тянулись деревянные стеллажи из струганых досок, заставленные всякой всячиной: сапожный крем в жестяной банке, моток бельевой верёвки, щётка и бархотка для обуви, бутылка подсолнечного масла и десятилинейная керосиновая лампа^[41] на изящной ножке с едва заметным отпечатком чьих-то пальцев на стеклянной колбе. Клим поднял лампу, и под ней лежали ключи. Он хотел её уже опустить, но что-то в ней ему не понравилось. Дипломат взял керосинку в руки, покрутил и, лишь когда увидел, что фитиль совсем новый, всё понял: в ней никогда не было керосина. Но зачем тогда снимали колбу? Загадка оставалась неразгаданной лишь до тех пор, пока Ардашев не снял стекло и не добрался до резервуара. На железном дне лежал шпионский фотоаппарат «Ланкастер», закамуфлированный под карманные часы, легко помещающиеся в кармашке жилета. Клим познакомился с принципом работы этой самонаводящейся миниатюрной камеры на недавних курсах в окрестностях Выборга. При её открывании подвижным рычагом, выступающим через прорезь в заднем корпусе часов, автоматически выдвигались шесть подпружиненных секций для фокусировки, образующих сильфон^[42] камеры, имеющей внутреннюю менисковую линзу и простой шторный затвор^[43]. Крышка на задней части корпуса открывала съёмный экран из матового стекла размером 2,5 сантиметра на 3,2 сантиметра. На передней панели корпуса читалась круглая, как на монете, гравировка: «J. Lancaster & Son Patent Birmingham». На тех же разведочных занятиях Ардашев научился работать и с более поздней модификацией, имеющей падающий тёмный затвор и несколько больший размер, позволяющий делать снимки размером 5 на 3,8 сантиметра. Однако существенным недостатком этой модели было отсутствие задней крышки. Вместо неё установили бо́льшую рамку экрана. Такие «часики» не стоило вынимать из жилетного кармашка при посторонних. Фотоаппарат был не заряжен. Тут же лежала пачка запасных пластин, упакованных в светонепроницаемую чёрную бумагу. «Неплохо! – обрадовался Клим. – Мне подобная штука пригодится. Но вот откуда она взялась у Шидловского – непонятно».

Клим убрал «Ланкастер» в другой карман жилетки и вернулся в гостиную. Он открыл все три замка и выдвинул ящики. К своему удивлению, он не нашёл в них ничего такого, что заслуживало бы внимания. В первом, самом большом, обнаружил нераспечатанную пачку почтовой бумаги, коробку перьев и несколько карандашей; во втором – перочинный нож, а в трёх боковых – пузырёк чернил, бювар с копирками и промокательной бумагой, спички. В самом нижнем ящике лежала отвёртка и небольшой молоток. «Что за чертовщина? – усевшись в деревянное кресло, размышлял дипломат. – Для чего нужно было прятать ключи от стола, если его содержимое не представляет никакого интереса? А отвёртка и молоток? То ли с их помощью можно найти тайник, то ли они находятся здесь для хозяйственных нужд, а может, просто для отвода глаз?.. Кстати, о глазах. – Клим открыл футляр и надел очки. – Ничего себе линзы! Получается, надворный советник был настолько близорук, что без очков и шага ступить не мог. Значит, в Фиуме он взял другие».

Ардашев закрыл ящики на ключ и опустил их в каменный стакан с карандашами.

Раздался звук металлического звонка, и Клим прошёл в переднюю. Открыв дверь, он увидел Меняйло.

– Соблаговолите получить, сударь, – протянув билеты, выговорил секретарь. – Поезд отбывает через три часа с Южного вокзала.

– Благодарю вас, Адам Михайлович.

– Честь имею кланяться, – буркнул тот и ушёл.

Первым делом Ардашев перенёс все вещи второго секретаря в кладовку. Места на полках не хватило, и он, протянув верёвку, соорудил импровизированную гардеробную. Развесив на распялках собственные сорочки, костюмы и мундиры в шкафу и передней, Клим принял ванну и переоделся. Грязное бельё Шидловского он выбросил в мусорное ведро, а бритвенные принадлежности отнёс в кладовую.

Закурив сигарету, дипломат посмотрел на часы. До отправления поезда оставалось ещё два часа.

Вновь металлической трещоткой затараторил звонок входной двери. На этот раз явилась горничная. Улыбчивая австрийка лет тридцати перестелила постель, вынесла мусор и, взяв для стирки вещи нового жильца, ушла.

Клим облачился в синий костюм, белую сорочку, галстук, жилетку и цилиндр. Осмотрев себя в зеркале, он понял, что ему не хватает трости. «Ничего, в Триесте придётся купить и трость, и купальный костюм, и, вероятно, канотье. Ходить на пляж в цилиндре не возбраняется, но выглядеть буду слишком чопорно и, вероятно, привлекать к себе внимание. Не помешает приобрести несколько новых сорочек и небольшой чемодан; мой слишком громоздкий», – мысленно рассудил он и собирался уже выйти, как понял, что без книги ему будет сложно коротать двенадцать часов в поезде, хотя вечернее отправление скорее предполагало сон, чем чтение. «А что, если обратный рейс будет рано утром? – рассудил он и вернулся в гостиную, где взял с подоконника роман Марселя Корро «На том берегу Стикса» и положил в саквояж, где уже находился путеводитель Бедекера и миниатюрный фотоаппарат.

Прежде чем покинуть квартиру, он проверил, хорошо ли закрыты окна, и только после этого приступил к выполнению процедуры, связанной с проверкой на постороннее вторжение. Для этого пришлось отрезать несколько волосков от помазка бывшего постояльца и, закрыв каждую двустворчатую дверь, вставить над петлями по одной щетинке, чередуя верх и низ. То же он проделал с дверью в ванную и кладовую. Выйдя на лестничную клетку и закрыв квартиру, Ардашев вложил половинку спички в едва заметную щель между притолокой и входной дверью на расстоянии одной пяди от косяка. Теперь будет нетрудно определить любое проникновение незваного гостя в меблированные комнаты.

Извозчика на этот раз Клим выбрал подешевле, потому что дорога на Южный вокзал была длиннее, а значит, и дороже. Не прошло и двух четвертей часа, как одноконный экипаж доставил седока на привокзальную площадь. Миновав здание вокзала, Клим вышел на перрон. Под парами стоял поезд с надписью «Вена – Грац – Триест». Секретарь Меняйло всё-таки отомстил Ардашеву за строптивость и купил билет не в пульмановский вагон и не в первый класс, а во второй. Этот самый второй австрийский класс был хуже российского третьего и напоминал четвёртый. Лавки в нём скрипели, и мусор, оставленный прежними пассажирами, убирать не собирались. Австрийская вагонная прислуга славилась ленью и небрежностью на всю Европу. И хоть приятно было осознавать, что комфорт российских вагонов превосходил австрийский, но гордость за отечественные железные дороги не могла затмить неудобства предстоящего двенадцатичасового путешествия.

Кондуктор объявил отправление, и состав мягко тронулся. Газовые вокзальные фонари зажглись ещё засветло и потому светили тускло, напоминая глаза заплаканных вдов.

Лента перрона уползала назад, точно потревоженная гигантская змея, уступив место встречным поездам, станционным постройкам и ночным призракам.

Глава 6
Триест

I

Небосвод, окрашенный ализарином чернил, из сине-зелёного постепенно превратился в чёрный. Тусклый свет масляной лампы отражался в вагонном стекле дрожащим пламенем. Откинувшись на спинку сиденья, Клим вскоре заснул, забыв о прихваченной с собой книге. Накопившаяся за прошедшие сутки усталость дала о себе знать.

Когда первые проблески солнца осветили купе, паровоз начал постепенно сбавлять ход на разъездах. Вскоре замелькали аккуратные белые домики с черепичными крышами и дорожные будки со шлагбаумами.

Ардашев отворил окно, и свежий ветер приятно обдал лицо. Ещё через полчаса вагон, подрагивая на стрелках, плавно подкатил к дебаркадеру и замер. Позади остались пятьсот восемьдесят девять километров. Протяжный гудок возвестил об остановке. «Триест! Триест! Триест!» – как-то смешно и почти по-петушиному прокричал обер-кондуктор, и люди потянулись на выход.

Вокзал Зюдбанхоф Южной железной дороги встретил вояжёра знакомой каждому приезжему утренней тишиной, когда человеческий муравейник ещё не гудит и не суетится, как это бывает в полдень. Сонные пассажиры, точно измученные дальним переходом лошади, молча покидали вагоны, а другие, тоже не доспавшие, занимали освободившиеся места, чтобы за два с небольшим часа добраться до следующей, но уже итальянской станции – Венеции.

Выйдя к бирже колясок, Клим нанял извозчика, который всего за одну крону согласился довезти гостя до отеля «Европа» на Виа Сан-Лазаро. Неподалёку от гостиницы находилось российское консульство. Торопиться не было смысла, и Ардашев, удвоив таксу, попросил возницу сначала показать город. Предложение седока было встречено с радостью, и кучер покатил одноконный экипаж в Триест, до которого ещё предстояло ехать минут десять-пятнадцать.

У самой окраины начиналась Старая гавань, тянувшаяся до маяка. Виднелись открытый рейд и несколько молов. Австрийцы, решив превратить порт в современный морской транспортный узел, объявили часть Старой гавани, шедшей от самого вокзала Южной железной дороги до прибрежного района Баркола, режимом порто-франко^[44], что увеличило поток торговых судов более чем в десять раз и позволило построить современные сооружения (элеваторы, причалы, цистерны с трубопроводом и насосами, паровые краны и склады) на второй части Старой гавани – от Арсенала пароходной компании Ллойда в бухте Маджио до маяка. Отсюда теперь уходили прямые рейсы в Истрию^[45], Далматию^[46], Египет, Пирей, Константинополь и Одессу.

Кучер направил коляску по виа Корсо, лучшей улице города. Он с гордостью показывал Ардашеву театр «Комунале», площадь Пьяцца делла Борза, грандиозную Биржу и Кафедральный собор. Стеной стояли трёх, четырёх- и даже пятиэтажные помпезные здания в стиле австрийского барокко и венецианские постройки, до сих пор сохранившие строгие черты Средневековья. Ардашеву открылась красивейшая часть города – площадь Пьяцца Гранде с великолепной ратушей, дворцом наместничества и зданием компании Ллойда. Далее автомедон повёл экипаж по узким кривым улочкам, ведущим на вершину горы, где стоял замок Кастель-Сан-Джусто, бывший когда-то крепостью. Отсюда открывался чудный вид на гавань, занятую десятками пароходов и парусников, ещё продолжавших бороздить морские просторы в качестве грузовых судов.

Солнце уже поднялось над городом, и Клим велел извозчику вернуться к отелю. Не доехав до гостиницы ста метров, Ардашев остановил экипаж перед магазином для джентльменов «Whiteleys». Лучшего места для планируемых покупок и желать не стоило. Вскоре в новом чемоданчике нашли своё пристанище: бритвенные и туалетные принадлежности, купальный костюм, две пары белья, пара сорочек и канотье. Трость Клим выбрал классическую, с дубовым шафтом^[47], укреплённым металлическим наконечником во избежание повреждений. Рукоять – конусообразная, бронзовая. «Строго и достойно», – оглядев покупку, рассудил молодой дипломат.

Теперь можно было заселиться в гостиницу и уже потом посетить консульство. Вывеска «Европы» маячила за кроной молодого вяза. Не прошло и пяти минут, как услужливый портье, переписав данные паспорта российского дипломата, передал последнему ключ от номера, а ещё через час, приведя себя в порядок, Ардашев вышел на улицу.