Пока сохнут волосы, Орла выбирает платье цвета слоновой кости, которое подчеркивает темный оттенок моей кожи и почти черные волосы. Может, и красивое, но я уже устала от платьев. Скучаю по штанам и свободным туникам.

– А ты не можешь за меня отбрехаться?

Орла туго затягивает корсет на пояснице. Косточки впиваются мне в бока, и я морщусь. Ношение корсета – отдельный вид пытки.

– Скажи королю, мол, я заболела.

– Я не могу ему лгать, госпожа.

– Так это не ложь. Я и правда чувствую себя паршиво.

Кожа неприятно зудит, лицо пылает лихорадочным румянцем. Так бывает иногда, если жажда слишком сильна. Капелька на язык – и разум опорожняется, а верх над ним берет память тела. Потягивай и глотай.

На дне бутылки лежит ясность.

Служанка раздраженно фыркает, завязав шнурки, и поворачивает меня к себе. Она укрощает и причесывает мои волосы, покрывает мое лицо красками, пока они, засыхая, не запечатлевают маской мое угрюмое выражение. В уголках глаз и губ по ней разбегаются трещинки. Я признательна, что Орла не попыталась скрыть шрам, а лишь выровняла тон кожи.

– Если бы вы ни выпили столько вина, то не оказались бы в таком положении.

– Если бы Король стужи не заставил меня выйти за него замуж, я бы не выпила столько вина.

Наверное.

Служанка почти выталкивает меня за порог.

– Не забывайте улыбаться!

Мягкие туфли шуршат по каменному полу, я спускаюсь по лестнице на такой же полутемный этаж. С каждым вдохом ребра все сильнее сдавливает. Проклятый корсет.

Настенные светильники дают небольшие мерцающие очаги света. Вообще-то было бы неплохо узнать, куда мне топать. Король-то не потрудился упомянуть.

– Прошу прощения, – подхожу к мужчине у стены, такому прямому, будто палку проглотил. – А куда…

Мужчина указывает на коридор справа от меня, но ничего не говорит. Верхняя часть его головы, что находится ближе всего к пламени, почти прозрачна, а низ туловища, окутанный тенью, кажется вполне плотным.

Все двери в этом коридоре сделаны из стекла, но я не вижу, что находится позади них, ведь закругленные края покрыты кристалликами льда. Переход ведет к массивным двойным дверям, гостеприимно распахнутым. В их полном мрака зеве мерцают свечи.

Ткань платья шелестит, задевая туфли, когда я переступаю порог. Зал напоминает мне пещеру: низкий потолок, теснота, никаких окон. Несмотря на заунывную обстановку, двое мужчин сидят за удивительно изящным обеденным столом. Хрустальные бокалы отражают огоньки свечей, отбрасывая осколки света на стены.

С места во главе стола на меня мрачно взирает Король стужи. На широкий торс наброшен блестящий черный плащ, под ним видна такая же черная туника, застегнутая до самого подбородка. Ни капли красок. Ни капли тепла.

С другой стороны его гость – полная противоположность, с копной кудрей цвета дуба. Когда я пересекаю зал, на мне с изрядной долей любопытства останавливается взгляд цвета листьев клевера. Слегка загорелую кожу облегает туника грубой ткани цвета растущего леса. Гость встает, шагает мне навстречу, привлекая внимание к гибкому телу, а потом берет меня за руку, будто имеет на это полное право. Двигается он будто в танце.

Ох, а он привлекателен. Кристально чистые глаза в обрамлении густых ресниц, усеянная веснушками, будто каплями дождя, переносица. Не могу не пялиться. Мне нравится его лицо. Такое открытое.

– Госпожа Рен, – теплый, поставленный голос. – Большая честь.

Познакомиться со мной для него честь? А он вежлив, если не сказать больше.

– Спасибо, – ожидаю, что он представится, но увы. – А вы?..

– Народ зачастую зовет меня Вестником, – гость так и не выпускает моей руки. Проворные пальцы легко касаются моих, нежные, словно крылья бабочки. – Но для тебя я Зефир.

Он говорит так, будто я должна знать, кто он такой. Мой замутненный вином разум пытается вспомнить. От гостя пахнет мхом.

– Мой брат, – тянет из-за стола король.

Вестник. Значит, он – Западный ветер, Несущий весну. Неудивительно, что он столь приятен.

– Рада знакомству, Зефир.

Он немного выше меня, но до брата и близко не дотягивает.

– А я-то как рад. – Вестник растягивает в широкой улыбке губы – губы того, кто явно обожает смеяться. – Когда я услышал, что Борей нашел другую жену, то и не подумал, что она будет столь очаровательна.

Король стужи презрительно фыркает.

К щекам приливает краска, а в желудке неприятно хлюпает. Меня еще никогда не называли очаровательной. Для постели сойдет, но не более, чего еще ждать со шрамами-то. А вот поведение короля я пропускаю мимо ушей.

– Спасибо.

Не знаю, стоит ли верить этому мужчине, мы ведь только познакомились, но он уже отнесся ко мне с куда большей добротой, чем король, и я вдруг понимаю, что проникаюсь к нему теплотой. И впрямь Несущий весну.

– Еда стынет, – мрачно взирает на нас из-за стола король, и его слова леденят кровь.

Я достаточно мелочна, чтобы его помариновать, но Зефир протягивает мне руку.

– Позвольте? – тихо произносит он.

Между нами вдруг проскакивает нечто невысказанное, будто Вестник понимает трудность моего положения.

Король стужи внимательнее, пристальнее следит, как Зефир помогает мне сесть, затем занимает место справа от меня. С королем нас разделяет стол, но этого расстояния мало. Северный ветер садится на краешек лакированного стула с высокой спинкой, весь прямой и напряженный. Волосы стянуты в хвост кожаным шнурком так туго, что не выскользнет и прядки.

Очертания предметов мягко расплываются. Я ухитрилась кое-как взять себя в руки, но выходит все равно не очень. Взгляд мельком падает на сервировку стола. Серебряные тарелки и миски. Свежие цветы – не знаю, где и как слугам удалось их раздобыть – в низеньких вазах, по белой скатерти стелются зеленые лозы.

– Итак, – Зефир поднимает бокал вина. – Леди Рен.

С некоторым усилием перевожу рассеянное внимание на брата короля. Смотреть на него почти так же приятно, как на цветы.

– Пожалуйста, зовите меня Рен.

Ведь я, конечно, много кто, но уж точно не леди.

– Рен, – в мелодичном голосе слышится смех. – Ну что, как тебе Мертвые земли?

– Думаю, мне здесь не менее приятно, чем вам.

Как же блестят его глаза. Западный ветер красив, открыт, он теплый и ласковый. Он без труда располагает к себе.

– А мой брат?

Делаю глоток из своего бокала. Желудок возмущенно рокочет, напоминая обо всем выпитом накануне. Не обращаю на него внимания.

– А в нем вообще есть чему нравиться?

Смешок Зефира эхом разносится по залу.

– Ох, ты мне нравишься. Очень, очень нравишься.

Король стужи устремляет на меня такой мрачный взгляд, будто я только что созналась в преступлении, которое потянет на смертную казнь. Ну, если он не в состоянии вынести правды, то пусть уходит. Ужин станет неимоверно приятнее.

В боковую дверь проходит вереница слуг, они несут блюда, полные мяса, сыров, фруктов, хлеба, зелени. Несуразное количество еды для троих. Слуги не подают просто картофель. Они ставят на стол целую гору картофеля. Толстые куски мяса, обильно политые сливочным маслом. Корзины, набитые золотистыми булочками так, что они вываливаются на скатерть. Чаша с соусом так велика, что в ней может поплавать маленькое животное. Рядом с тарелкой, заваленной морковью, лежит запеченный целиком молочный поросенок, с потемневшей хрустящей шкуркой, истекающий соком, с яблоком во рту.

От запаха горячей еды неприятно сводит желудок. Сколько ночей мне снились подобные вещи, пиры и чревоугодие, вкус тающего на языке жира, сладковатая горечь обожженных на огне овощей. А потом просыпалась, и в желудке зияла такая пустота, что не оставалось даже боли.

Зефир и Король стужи принимаются наполнять свои тарелки. Первый берет нож, отрезает кусок мяса от поросенка. Мой рот наполняется слюной. Здесь столько еды, что хватит прокормить семью из четверых в течение нескольких недель.

А с другой стороны – вот Эджвуд. Крошечный, забытый Эджвуд. Ничтожный, голодающий Эджвуд, в котором все меньше и меньше людей.

Отодвигаю тарелку. Не могу есть, когда Элоре нечем питаться.

Король стужи смотрит на меня как на мелкую букашку, затем откладывает вилку.

– Еда тебе не по вкусу?

В его глазах – пустота. В голосе – пустота. Во всем этом месте – пустота.

Щурюсь, но широкоплечая фигура по-прежнему расплывается.

– Не сомневаюсь, еда замечательная.

– И все же ты от нее отказываешься.

– Мой народ голодает.

– И?

Зефир с интересом поднимает голову, а я выплевываю:

– И это твоя вина!

Король стужи снова берет вилку, накалывает кусочек капусты, подносит ко рту.

– Смертные живут и умирают. Мне не подвластно решать, когда их время подходит к концу. Так устроен мир, сей цикл много старше меня самого.

– Не подвластно решать, когда их время подходит к концу, – едва ворочаю языком, – зато уж поспособствовать ты точно можешь.

– Такова моя природа.

– Таков твой выбор.

Зефир накрывает мою руку своей, и я вновь чувствую между нами нечто невысказанное. Успокойся, будто говорит он мне. Осторожней выбирай, в какие схватки вступать.

Обдумываю. Еда же все равно пропадет. Так пусть лучше она наполнит мой желудок, напитает тело, обострит разум. И приблизит меня к неизбежной кончине Короля стужи.

Принимаюсь наваливать на тарелку угощения, и Зефир подает голос:

– Итак, а расскажи-ка о себе.

– Нечего особо рассказывать.

Первый же кусочек – и я чуть не издаю стон. Морковь просто неприлично роскошна, сладковатая, политая пряно-медовой глазурью.

– О, полно тебе. Не верю.

Повисает неловкая пауза. Зефир терпеливо за мной наблюдает. Не уверена, что там с выражением лица короля, но чувствую на себе и его взгляд. По правде говоря, еще ни один мужчина у меня такого не спрашивал. Никому не было дела. А может, в глубине души мне все же хотелось, чтобы было.

– Я… охочусь. И читаю.

У меня что, язык заплетается? Надеюсь, что нет.

– Охотишься? – оживляется Зефир. – Любимое оружие?

– Лук.

– М-м, – и снова блестят глаза. – А что читаешь?

– Ничего особенного, – бормочу я, и мне вдруг становится дурно.

Пылкие романы – неподходящая тема за ужином, и я буду чувствовать себя глупо, если они узнают, что я предпочитаю истории о любви и интимной близости – двух вещах, которых я еще никогда не испытывала. Секс не равняется близости. Это лишь занятие, для которого создано тело.

Зефир отправляет в рот ломтик поросенка.

– И как ты тут проводишь время?

Вопрос заставляет задуматься. Но… полагаю, лучше остановиться на правде.

– Твой брат бросил меня в темницу.

– Ты мне солгала, – гудит издалека голос короля.

Запихиваю в рот кусок поросенка и картошку. Желудок наконец успокаивается, раз уж я решила подкрепиться, и в него дальше льется вино. Я пью дальше, и в Бездну последствия.

– А я не виновата, – икаю, – тебе ж так плевать, что сам не заметил, как унес другую женщину.

Король не отрицает – и это больно жалит. Не горжусь, но как есть. Может, потому, что никто, кроме сестры, никогда обо мне не заботился, и вот оно, очередное напоминание, что в мире я ничего не значу.

– Ты запер ее у себя в темнице? Так низко даже ты еще не падал, – укоряет Зефир брата.

Король стужи крепче стискивает ножку бокала пальцами. И не отвечает.

Время утекает вместе с вином. Зефир наедается до отвала. Король стужи вяло ковыряется в тарелке вилкой. Причем так, что разные блюда не касаются друг друга, смутно отмечаю я. Четыре маленьких островка на серебре. В какой-то момент братья принимаются жарко спорить о чем-то, но шепотом, чтобы я не слышала.