Черная мерзлая почва вздымается высокими стенами. Затем потолок. Под землей тишина властвует столь безраздельно, что давит на барабанные перепонки. Ни единой свечки, лампы. Лишь клетки, одна за другой. Сейчас в них пусто, но что за пленники здесь прежде томились?

В самом конце туннеля стражи открывают решетчатую дверь и вталкивают меня внутрь. Гремят ключи, замок с лязгом встает в паз.

– Стойте! – бросаюсь вперед, хватаюсь за прутья. – Прошу, помогите мне.

Дверь с грохотом захлопывается, и я остаюсь в темноте.

Сидеть заточенной в дыре под землей, очевидно, неприятная штука, и пока тянутся долгие часы, мой единственный спутник – собственное сердцебиение. Хуже смертельного холода – жажда. Покалывание в горле перерастает в боль, затем в жестокую агонию. Требую вина. Мне приносят воду. Вскоре кожа покрывается капельками пота.

Глаза привыкают к темноте достаточно быстро. Камера крошечная, три стены – голая утрамбованная почва, четвертой служит решетка. Если вытяну руки, дотянусь до обеих стен кончиками пальцев, и осыплются крошки земли.

Такое чувство, будто я покинула Эджвуд сто лет назад. Элора… милая, дорогая Элора. Тоска по ней – рана, которая, возможно, никогда не заживет. Уверена, сестра на меня в ярости. Немногие знают, какой у нее бывает норов, но ох как она впечатляет, когда дает ему волю. Что Элора подумала, когда проснулась, стряхнув действие маниворта? Пустой дом. Пропавшая сестра. Исчез Король стужи. Исчезла ее единственная родня.

Я дала ей обещание и нарушила его. Но теперь над ней не висит угроза стать жертвой Короля стужи, и она вольна воплотить свои мечты. Нахожу в этом утешение.

Утекают дни. Я лежу в луже собственного пота, свернувшись калачиком в дальнем углу камеры. Снова прошу вина. Мне снова приносят воду. Подают тушеное мясо – холодное, с застывшим сверху маслянистым слоем жира. Мне чудом удается удержать в желудке то, что я съедаю.

Во сне подкрадываются, стягивают меня скользкими путами кошмары. Холодная, почерневшая плоть, шипящий мне на ухо, брызжущий слюной голос. Грудь разрывает болью, я резко просыпаюсь, тяжело дыша, и мышцы сокращаются сами по себе.

За решеткой камеры кто-то стоит. Силуэт, тень на тени, чуть плотнее привидения. Раз в несколько мгновений улавливаю очертания неверного силуэта, ширины его плеч, а потом он вновь тает и темнеет.

На спертом воздухе липкую кожу пощипывает. С некоторым усилием возвращаюсь в мир живых, подальше от существ, что поджидают во снах. Признать присутствие Короля стужи – все равно что признать поражение, потому я оставляю его без внимания. Пусть стоит себе там хоть до скончания своей бессмертной жизни, мне плевать. Повернувшись к нему спиной, устраиваюсь поудобнее, подложив локоть под голову.

– Усвоила урок? – доносится из пустоты глубокий голос.

Уголки губ подергиваются в кривой усмешке – вот какую игру он ведет. Возможно, пришло время в ней поучаствовать.

– Если ты спрашиваешь, сожалею ли я о своем поступке, то ответ – нет. Я хоть тысячу раз поменяюсь местами с сестрой, если это убережет ее от тебя. Но как великодушно с твоей стороны сюда явиться. Знала б, что ты почтишь меня божественным присутствием, оделась бы по случаю.

Красивое платье для свадьбы покрыто грязью, подол порван. Символично, осмелюсь сказать.

– Ты сама навлекла это на себя.

Медленный выдох помогает сосредоточиться. Плотней сворачиваюсь в клубок, пялясь в стену в считаных сантиметрах от носа. Никакие слова Короля стужи меня не заденут. Его мнение мало что значит. Он лишь ветер, зыбкий и мимолетный.

Что-то шаркает по земле, будто король делает шаг вперед.

– Держала бы ты рот на замке, держала бы ты получше чувства в узде, могла бы сейчас мирно почивать в постели, в своем скромном городишке вместе с сестрой.

Да как будто он что-то обо мне знает.

– Видишь, тут-то ты и ошибся. Ничто не помешает мне обезопасить Элору.

– Твой рот на замке бы ее обезопасил. – Словно ощутив мое замешательство, король продолжает: – Сперва мой выбор пал не на нее, но ты привлекла к ней внимание. Вы поменялись местами. Ты заслуживаешь страданий.

Вскакиваю на ноги, несмотря на боль во всем теле, гневно шагаю сквозь тесную камеру к решетке. Железные прутья взрезают силуэт короля длинными полосами. Тени обвивают его шею, ложатся на плечи мутной краской, прямая противоположность чистейшему алебастру кожи.

– Ну, этими словами ты вообще не удивил, – огрызаюсь я, обхватывая пальцами холодный металл. Взгляд короля скользит к моим рукам, затем к губам, к шраму, затем возвращается к глазам. – Боги снова и снова обвиняют смертных в несчастьях. Вас так волнуют лишь внешние проявления, что в голову не приходит спросить, а отчего же чернеет плоть. Вы слишком эгоистичны, чтобы поступить иначе.

Его пальцы смыкаются на прутьях, крупные ладони застывают всего на волосок выше моих.

– Как споро ты судишь, – шепчет король. Голубые радужки вокруг его зрачков – единственная капля цвета здесь, под землей. – Ты меня не знаешь.

– Говорит муж, бросивший жену в темницу, – дергаю лязгающую решетку для пущей убедительности. А мысль-то как хороша. Чем дальше я в нее углубляюсь, тем больше гадаю, зачем же все эти камеры. Загоны для бывших жен?

– Зачем пришел? – отступаю под предлогом того, чтобы окинуть короля презрительным взглядом, но, если уж честно, находиться так близко к нему мне не по себе. – Позлорадствовать?

– Я пришел тебя освободить.

Хмуро свожу брови.

– Это ловушка?

Король бросает на меня безучастный взгляд, затем отпирает решетку.

– А знаешь… – у меня вырывается хриплый смешок.

В этом положении нет ничего смешного, но если не рассмеяться, я наверняка сломаюсь, а я ни за что не позволю тому, кто разрушил мне жизнь, стать свидетелем чего-то столь личного.

– Кажется, я предпочитаю одиночество.

Дверь с резким скрежетом открывается.

– Я избрал невестой твою сестру, не тебя. Поменяться – твой выбор.

– Если б ты знал, каково это, любить человека всем существом, ты бы понимал, что выбора у меня не было.

Не уверена, что именно меняется. Только что воздух приходит в движение, когда король недоволен, и сейчас подолом платья шуршит ветерок. Выражение лица Короля стужи, однако, остается бесстрастным.

– Требуется твое присутствие на ужине.

Если он думает, что я разделю трапезу с тем, кого презираю больше всего на свете, ему придется пересмотреть свои взгляды.

– К сожалению, – произношу я, и моя улыбка источает фальшивое очарование, – я занята.

– Чем же?

Всем видом показываю, будто обдумываю ответ.

– Чем-нибудь. Чем угодно. Масса возможностей. Выбери ту, что тебя удовлетворит.

Король в два шага оказывается в камере, за ним тянется аромат кедра. Боль пульсирует, прокатывается по моему телу горячей волной, я с трудом держусь на ногах. Я годами не обходилась без бутылки так долго. Кажется, целую вечность.

– Пусть ты мне и жена, – бормочет король, и вдалеке, клянусь, слышен вой, детский крик, пусть и едва различимый, – но нигде не сказано, что я должен держать тебя в доме. Посажу на цепь во дворе, и буду вполне доволен, раз уж ты столь упорно ведешь себя как животное.

Яростно выдыхаю:

– Животное?!

Король изучает меня бесстрастным взглядом.

– Как ты сме…

Он поднимает руку, сгибает пальцы так, словно сжимает невидимый предмет – мое горло, что я очень быстро понимаю. Вдыхаю резко, сипло, силюсь втянуть воздух сквозь узкую щель.

– Хватит. Болтать. – Прохладный выдох, шепот овевает мне лицо. – Ты появишься на ужине. Предпочтешь пренебречь обязанностями – прикажу приковать тебя снаружи. Слышал, в это время года здесь особенно неуютно.

Лицо вспыхивает жаром, но я шагаю вперед. Король чуть разжимает хватку на моем горле – может, из удивления, а может, из любопытства.

– Отпусти меня, – цежу я, и слова звучат четко, хотя перед глазами из углов уже сгущается туман, – или я тебя оскоплю, бессмертного или нет.

Спрятанный кинжал выскальзывает из ножен на руке и упирается кончиком королю в пах.

Северный ветер замирает.

С интересом наблюдаю, как его глаза темнеют. Что же там? Потрясение? Что я посмею ему угрожать, посмею застать его врасплох? На долю мгновения он теряет душевное равновесие.

– Повторять не стану, – сдвигаю клинок ближе в подтверждение, и король вздрагивает. – Вечность – очень долгий срок, если ты кое-чем обделен. А я знаю, как вы, боги, обожаете трахаться.

Король стужи может с легкостью меня обезоружить, но дело здесь не в силе. Дело в уважении. Я заставлю его меня уважать. Пусть я не Элора, но я человек – и не позволю плохо со мной обращаться.

Наконец король отступает назад, опуская руку. Невидимая хватка разжимается.

– Ужин начнется на закате. Ожидаю твоего скорого появления.

Резко развернувшись, король оставляет меня одну, с ощущением, что его рука до сих пор сжимает мое горло. Лишь когда затихает эхо шагов, я приваливаюсь спиной к стене камеры и тяжело оседаю. Дрожащей рукой возвращаю кинжал в ножны. Я больше никогда не позволю королю взять верх. Отныне я должна использовать все оружие в своем распоряжении. Разум, тело, клинок.

Северный ветер пожалеет о том дне, когда решил перейти мне дорогу.

Глава 6

В тот вечер, за несколько часов до ужина, совершаю набег на запасы вина. Стражи, безмозглые дурни, радостно направили меня в нужную сторону. Если уж и страдать за ужином с Королем стужи, надо как следует налакаться.

С парой мехо́в в руках я, пошатываясь, возвращаюсь в свои покои, плюхаюсь на смехотворно широченную кровать. Восемь подушек на одного человека? Глупость. Запрокинув голову, пью прямо из меха. Жидкость обжигает, стекая к желудку, разжигает в нем пламя.

– Ну нет, муженек, – шепчу я себе, отхлебывая еще и вытирая губы тыльной стороной ладони. – Не пойду я с тобой ужинать.

Из груди звонко вырывается икота.

Муженек. От слова чуть не выворачивает. Король стужи мне не муж. Я связана обязательством. А он – обуза. То, что я должна оставаться здесь до конца своих дней, висит камнем на шее. О, я придумаю способ спереть у короля копье. Или кинжал. Убью его – и свобода моя. Достаточно одного удара в сердце.

Такой меня и обнаруживает Орла – распростертым, бескостным телом на подушках, с опустошенным мехом.

– Госпожа? – Служанка огибает кровать, склоняется надо мной в тревоге.

Скашиваю глаза к носу в попытке сосредоточить взгляд на ее лице. Седые завитки волос напоминают дождевую тучу.

– Вы больны?

Не сразу, но ухитряюсь выпрямиться, прижимая второй мех к груди.

– Король стужи… – ой, отрыжка, – …чудовище.

Глаза наполняются слезами, дыхание сбивается. Что за мужчина запирает собственную жену в подземелье? Делаю глоток, потом еще один. Зато вино не подведет.

Служанка пялится так, будто в ее отсутствие у меня выросли развесистые рога.

– Орла. – По подбородку стекает слюна. – Ты должна мне помочь. – Меня захлестывает волной головокружения, откидываюсь спиной на изголовье кровати. – Он сказал…

Что он сказал?

– Госпожа!

Пронзительный крик заставляет меня вздрогнуть. Не знаю, когда голова начала раскалываться, но давление пульсирует позади глаз в полную силу.

– Пожалуйста.

Служанка выхватывает у меня мех – вернее, пытается это сделать. Я цепляюсь за него, как за единственное спасение – причем буквально, – и Орле приходится отдирать мои пальцы от горлышка. Затем она топает к открытому окну и выливает остатки вина наружу.

Меня пронзает, стремительно нарастая, тревога.

– Ты что творишь?! Оно мне нужно!

– Вам нужно одеться.

Служанка стаскивает меня с кровати, я чуть не разбиваю лицо о столбик. В считаные мгновения меня раздевают, окунают в ванну и дочиста отмывают.