Начнем с простенького, начнем с малого. Сияя от уха до уха, я приседаю в легком реверансе, возвращаюсь наверх и занимаю свое место за пустым обеденным столом. Несколько мгновений спустя подаются дымящиеся блюда. Я тут же принимаюсь наполнять тарелку: жареная капуста, щедрые ломти мягкого хлеба, которые исходят паром, когда их разламываешь, целая перепелка с хрустящей корочкой, пахнущая розмарином, горки нежного картофеля, ароматная подливка, густая и сочная, и многое другое. Последние дни я почти ничего не ела. А теперь набрасываюсь на пищу с удвоенной силой, выкидывая из головы все мысли о голодающих по ту сторону Теми, включая Элору. Если я хочу им и ей помочь, мне нужно поддерживать силы.

А еще меня ждет полный бокал вина. Делаю глоток. Облегчение. Он всегда приносит облегчение. Элора никогда меня в этом не понимала. Я снова и снова спрашивала, разве не исцелила бы она больного, если вот оно, лекарство, рукой подать, красная жидкость в прозрачном бокале. Сестра ни разу не соизволила ответить.

Расправляюсь с половиной трапезы, и в обеденном зале раздается чеканный стук сапог. По коже тут же пробегают мурашки, холодный ветерок проходится по изгибу шеи, скользит, будто исследуя кончиками пальцев, по позвоночнику вниз. Рука с вилкой начинает подрагивать. Усилием воли заставляю дрожь уняться.

Сидя спиной к королю, я не вижу его приближения. Однако смутно ощущаю присутствие, и разносится эхом резкий стук медленных, отточенных шагов. Затем король обходит стол и пригвождает меня к месту силой неземного лазурного взгляда.

Вскидываю подбородок, несмотря на бешеный стук сердца. Король стужи, может, и абсолютный ублюдок, но вкус у него безупречный. Широкие плечи и грудь облегает сизый плащ с яркими, как звезды, серебряными пуговицами. Темные штаны подчеркивают длину ног. Огонь отбрасывает лужицы света и тени на суровые скулы, острую линию подбородка. Волосы с влажными кончиками собраны в низкий хвост – судя по всему, король недавно принимал ванну.

Он медленно уничтожает меня взглядом – грязный наряд, жирные сосульки из волос, мазок подливки на подбородке, застрявшая между зубов крупинка перца, – затем задерживает его на бокале вина в моих пальцах. Посмотрев на ревущий огонь, король хмурится еще сильнее.

А я продолжаю вгрызаться в еду, будто его присутствие меня нисколечко не беспокоит.

– Орла доставила тебе платье? – наконец подает голос Король стужи.

– Да.

Он смотрит на меня так, будто я полная недотепа.

– И почему же ты не в нем?

Король не глуп, но ему определенно удается заставить меня чувствовать себя дурой. Терпеть его за это не могу.

– Не захотела, – отвечаю, одарив его наимилейшей улыбкой.

Подергивание желваков на лице короля говорит само за себя. Он недоволен. Он ожидал от меня покорности. А огонь… взгляд короля возвращается к жадному пламени. Еще один непредвиденный сюрприз.

– От тебя пахнет, как от дохлятины.

У меня подрагивают губы. Проглатываю нелепый смех, вызванный бурлящим, шипучим ощущением, что согревает мое тело.

– А у тебя на руках кровь невинных. Что ж такого? Можешь не вести себя как эдакий благородный лорд, мы ведь оба знаем, в тебе нет ничего ни благородного, ни подобающего лорду.

Ну, кроме завоеваний. С этим он справляется неплохо.

Король издает глумливый смешок:

– Леди из тебя никакая.

Гаденько улыбаюсь:

– Если хотел леди, женился бы на моей сестре.

– Такова и была цель.

С этими словами король садится, расстилает салфетку на коленях и принимается наполнять тарелку.

Недовольно поджимаю губы. Если он так упорно грубит, я отказываюсь стесняться своего нищего облачения. Такова моя правда: я замужем за тем, кого презираю и кто презирает меня.

В вопросах сервировки Король стужи очень щепетилен. Он раскладывает все по кругу. Кусочки разных блюд не соприкасаются друг с другом. В картофеле он выкапывает аккуратное углубление для подливки, чтобы та не вытекала. Словно зачарованная, наблюдаю, как король намазывает масло на ломтик теплого хлеба – до самых краешков, будто художник.

– Вон там пропустил.

Цепкий взгляд мгновенно устремляется мне в глаза – король застыл с занесенным ножом.

– Масло, – поясняю я, указывая на хлеб в его руке. – Пропустил уголок.

Король стужи возвращается к намазыванию, делая то, что у него получается лучше всего – не обращая на меня внимания.

Если бы я не наблюдала за ним так пристально, я бы упустила этот момент. Его рукав вдруг оттягивается, открывая на запястье пятна чего-то вроде влажной земли и несколько травинок. Моргаю – и рукав уже на месте. Хмурюсь. В этих краях не найти плодородной земли на тысячи километров вокруг. Наверняка мне просто примерещилось.

И все-таки нам каждодневно подают овощи и фрукты. Неподалеку должен быть сад. Другого объяснения нет.

Король стужи приступает к перепелке, отрезая маленькие кусочки, медленно их пережевывая, чтобы насладиться вкусом. Я же запихиваюсь так, будто они вот-вот исчезнут.

– И зачем я здесь, – интересуюсь, жуя, – если ты упрямо меня не замечаешь?

У меня во рту мелькает немного пюре, и король кривится в отвращении.

– Чтобы за тобой присмотреть, – заявляет он, аккуратно обхватывая вилку губами и снимая с нее жареную морковку.

– И куда я денусь? Я здесь в ловушке, забыл?

– Не хочу, чтобы ты виделась с Зефиром.

Ах. Значит, дело по-прежнему в его брате.

– Ты его отослал, – напоминаю я. – С тех пор я его и не видела.

Король слегка склоняет голову, мол, услышал. И снова тишина.

Раз уж он отказывается общаться, пользуюсь возможностью его изучить. Тут не бывает незначительных деталей. Пока я очень мало знаю о мужчине… о боге, за которого вышла замуж. Он замкнутый и холодный, отстраненный и недосягаемый, колючий и непреклонный. Я до сих пор не видела его улыбки. До сих пор не слышала его смеха. Как же заставить его оттаять? Мне нужно завоевать его доверие.

А еще он, признаю я неохотно, слишком уж хорош собой, только совсем не в женственном смысле. Если меня будто кошки драли, то он – сияющий алмаз. Безупречный, без единого пятнышка грязи. Голубые глаза в тени ровного лба и при слабом освещении кажутся темнее, бледная кожа светится, гладкая, как фарфор. Лицо невозможно симметрично. Честное слово, куда ни глянь – сплошное совершенство.

Какая жалость, что характер невыносим.

Словно ощутив пытливый взгляд, его голубые глаза встречаются с моими. По спине пробегает дрожь, когда король мельком смотрит на мой шрам, и меж черными бровями залегает едва заметная морщинка. Ему интересно, почему я пялюсь? Или плевать?

Горящее полено вдруг трескается, в дымоход взметается сноп искр. Я допиваю вино, и рядом тут же возникает слуга, чтобы в дцатый раз наполнить мой бокал. Король, прищурившись, наблюдает, как я делаю очередной глоток. Моя тарелка почти чиста. Скребу вилкой, собирая остатки картофеля. У меня ни капли еды не пропадет даром.

Шкряб, шкряб, шкряб.

У короля подергивается левый глаз.

Отправляю в рот кусочек перепелки, с упоением жую. Я передумала. Не так уж плох этот ужин. Ну а что, пока я занята опустошением тарелки, почти и не замечаю натянутую обстановку. Мы как будто женаты много лет, а не какую-то там неделю. Сидим такие, несчастная пара, до смерти друг другу надоевшие, желающие лишь покоя.

Элора бы чувствовала себя тут как дома. Она живет ради платьев, ужинов, бессмысленных легких бесед. Она бы расположила этого мужчину к себе. Они стали бы, наверное, обсуждать погоду, или это Элора бы сама щебетала на тему, но короля бы, без сомнения, покорила ее добрая натура. Вот я и задаюсь вопросом. Может, вовсе не король виноват в отсутствии разговоров. Может, это все я, и я худший гость, которого он когда-либо принимал за ужином.

Шкряб, шкряб…

Король стужи ударяет кулаком по столу. Тарелки и приборы с дребезгом подпрыгивают. Мой бокал опрокидывается, разливая по белой скатерти красное вино. Вот его жалко.

– Что-то не так? – спокойно интересуюсь я.

– Ты намеренно делаешь все возможное, чтобы вывести меня из себя! – подавшись вперед, резко выпаливает король.

Его голос утратил холодную расчетливость. Теперь в нем слышится намек на огонь. И это такая редкость, что я невольно вспыхиваю интересом, сосредотачиваю все внимание на мужчине передо мной.

– Да, – говорю я, наконец поддаваясь смеху.

Он отшатывается при виде наполовину пережеванной пищи у меня во рту, кусочек которой как раз падает на грязную тунику. А я от этого только хохочу все сильнее. Раздражать Короля стужи – лучшее мое развлечение за многие месяцы.

– И как, получается?

Он молча моргает. Алебастровую кожу вокруг губ прорезают морщины.

– Я просто тебя дразню, – окидываю короля взглядом с легким беспокойством. – Ты ведь умеешь смеяться, правда?

Вместо ответа он накалывает на вилку очередной кусок моркови. Вопрос был риторическим. Сомневаюсь, что король умеет смеяться. Что там вообще есть в этих мертвых глазах, кроме обещания скорой кончины?

У моего локтя стоит корзинка с хлебом. Я настолько голодна, что умяла бы ее целиком – и вообще-то уже слопала половину, – но беру еще два куска, кладу на тарелку и с впечатляющей любезностью интересуюсь:

– Не мог бы ты передать масло?

– Ты уже приговорила еды на две полных тарелки, – замечает король.

– А теперь примусь за третью. – Когда всю жизнь голодаешь, никогда не насытишься. Увы, мой голод простирается куда дальше желудка. – Это какая-то сложность?

Пищи здесь столько, что можно накормить целую деревню, причем дважды. Едва ли я тут кого-то ущемляю.

Король стужи скованным движением передает мне тарелку. Ему так неловко, что аж больно смотреть.

Шлепаю на хлеб щедрый кусок масла, отправляю все это дело в рот. Я еще никогда не пробовала хлеба вкуснее, мягкого с хрустящей корочкой.

– Итак, расскажи о себе. Как проводишь время?

Король разглядывает меня, кажется, с опаской. Подозревает, что я разыгрываю какую-то шутку.

Но тут никаких шуток. Чем больше я знаю о враге, тем больше вероятность вскрыть его слабое место.

– Слушай, если я застряла здесь до последнего вздоха, тебе не кажется, что нам хорошо бы узнать друг друга поближе?

– Зачем тебе меня узнавать, – говорит король, – если ты уже вынесла обо мне вердикт?

Вынесла, безусловно. Однако и он судит меня по-своему. Бедное, жалкое, деревенское отребье, вот что он видит. Слабую, уродливую смертную.

Ну и как нам с этой точки сдвинуться?

– Не знаю. Может, ты меня удивишь.

Прикончив первый ломтик хлеба, перехожу ко второму – собираю им с тарелки подливку. Король стужи вздергивает верхнюю губу, наблюдая, как я поглощаю все до последней крошки. А еще громко причмокиваю, наслаждаясь дрожью, которая пробегает по его телу.

– Мертвые земли, как тебе известно, – спустя некоторое время выцеживает король, – это место, куда в ожидании Великого суда прибывают души тех, кто ушел из жизни. Ответственность за приговоры для них лежит на моих плечах.

Я мало что знаю об укладах Мертвых земель, но об этом и правда в курсе.

– И как все происходит?

– Дважды в месяц, в полнолуние и новолуние, я открываю цитадель для тех, кто ожидает Великого суда. И я сужу их на основе деяний их былой жизни. В зависимости от серьезности этих деяний, как добрых, так злых, души отправляются в различные места упокоения. Мой долг – справедливо расценить их жизненный выбор.

Интересно. Я еще не видела этого, но с другой стороны, мне только предстоит как следует изучить цитадель. Было бы любопытно посмотреть, как именно Король стужи раздает наказания – или награды.

– А что насчет душ, которые обречены влачить вечность наказания? Как тебе, нравится их обрекать?

Как только король допивает воду из бокала, его тут же вновь наполняет слуга.

– Я не так ужасен, как ты меня рисуешь, – натянуто говорит король.

– О-о? Хочешь сказать, что ты не украл меня из дома, не запер в темнице, не угрожал посадить на цепь во дворе, не заставил пролить кровь для Теми, и все это ради укрепления твоей власти? – Опершись локтями на стол, я подаюсь вперед, томно гляжу на короля из-под ресниц. – Прошу, поведай мне еще.

Он сердито взирает на меня, задрав безупречно очерченный нос.

– Ты предпочла занять место сестры.

– Пустые слова, – отмахиваюсь я.

– Я не лгу.